— Кстати, из чего это сделана ваша накидка?

— Эта? — Она как бы впервые увидела ее. — О, это соболь.

Но я уже знал. Старый сквалыга Скотт уже завелся на полную катушку. Не думаю, что решающим оказался приятный ровный голос или опущенный верх сверкающего «кадиллака» в тот момент, когда вот-вот должен был хлынуть дождь. Нет. Меня убила соболья шубка. Ни одна девица не позволит себе драть из нее волосы, если только она не запуталась в жизни настолько, что сама не понимает, что делает. Я, конечно, мог и ошибаться. Возможно, это был всего-навсего кролик. Но я уже решился:

— О'кей, милая. Согласен.

А почему согласился — сам не знаю. Лицо у нее как-то сразу дрогнуло и немного обмякло. Ну, как будто раньше это была только маска. Голос задрожал.

— Спасибо. Я вам очень признательна.

От такого искреннего облегчения, такой неподдельной благодарности с ее стороны я даже смутился.

— Пустяки. Это же моя работа. И раз уж мы решили сотрудничать, то зовите-ка меня просто Шелл. Меня все так зовут. И не обращайте внимания, когда я в свою очередь назову вас Джорджией, скажу «дорогая» или еще что-нибудь в том же духе. Не понравится — дайте пощечину, я не обижусь.

Моя странная клиентка в первый раз улыбнулась. У нее была очень привлекательная улыбка. Я, помнится, подумал: «А ведь с ней можно неплохо провести время».

— Я не против, Шелл. Зовите как хотите. Мне это даже нравится.

Затем она встала, вытащила из сумочки конверт и положила на стол:

— Здесь деньги. Задаток. А еще фотография Трэйси и ее описание. И мой адрес. Вы готовы сводить меня сегодня поужинать?

— Конечно. Куда пойдем?

— Маленькое мексиканское кафе. Называется «Эль Кучильо». На Бернард-стрит.

— В семь я бы мог уже чем-нибудь заняться, скажите.

— Нет, пока не надо. Подождите до вечера.

— О'кей. Договорились. Заеду в семь.

Посетительница ушла. Я стоял у окна и смотрел, как она переходила улицу, как села в «кадиллак» и уехала, так и не подняв верха. Автомобиль ее растаял в начинающем накрапывать дожде и исчез, как забытый сон.

Итак, я снова взял дело. Деньги приличные, девчонка что надо. И понятия не имел — что, зачем и почему? Ну держись, Скотт, на тебя, кажется, начинают клевать.

Я бы, конечно, проследил за ней до самого дома и приказал сидеть и не высовываться, но кто же знал, что жить ей осталось меньше чем до утра?

Еще один тупой звук входящего в дерево кинжала разорвал воцарившуюся в «Эль Кучильо» тишину и заставил меня отвлечься от созерцания профиля Джорджии. Тощий тип с ножами зашевелился быстрее. Ножи вылетали из его руки с такой скоростью и частотой, что проследить траекторию было невозможно, — глаз замечал лишь короткий быстрый блеск. Они смачно вонзались в деревянную стенку, к которой прильнула скульптурная фигурка Лины. Несколько секунд — и все кончилось. Кинжал за кинжалом впивался в дерево и замирал, мелко подрагивая, сначала у локтя, потом у груди, затем на высоте талии, потом еще ниже — рядом с бедром, еще вниз, между слегка расставленными ногами, и точно так же по другую сторону тела, но только в обратном порядке, пока наконец последний не застыл у девушки над головой. Я сидел и не дышал.

Когда стало ясно, что этот акт представления завершен, мексиканец повернулся к публике. Однако в правой руке у него, лезвием в ладони, оставался еще один длинный нож.

Он поднес эту руку к лицу таким образом, что рукоятка коснулась лба, в следующую секунду развел обе руки в стороны и отвесил присутствующим низкий поклон. Получилось очень театрально. Все закричали «ура» и захлопали.

Улыбаясь, мексиканец выпрямился, после чего совершенно неожиданно встал боком и выпустил последний кинжал через голову прямо в Лину. Девушка пронзительно завизжала, отскочила в сторону, едва вывернувшись из обрамлявшего ее частокола, и блестящее острие с жутким свистом воткнулось как раз там, где мгновение назад оно бы вспороло бархатистую кожу.

Сам не знаю, что вытолкнуло меня из стула и бросило к тощему мерзавцу, но тут заиграл оркестр, а Лина и он принялись раскланиваться и принимать аплодисменты.

Я остановился как вкопанный посреди помоста. Дурак! Еще этот проклятый прожектор. Купили, как школьника.

Что касается Лины, то она уставилась на меня своими огромными глазищами и мелодично рассмеялась. Но мексиканец, каков гаденыш! Он завопил что-то типа «ай-я-я», грубо заржал и, тыча пальцем в мою сторону, то и дело хлопал себя по ляжкам. Сукин сын, убил бы на месте! Как они хохотали, все до единого, — это надо было видеть! Благородный Шелл Скотт на посмешище толпы в роли Дон-Кихота. Сунь мне тогда кто-нибудь парочку ножей, я бы знал, что с ними делать. Я вернулся к столику и сел. Проклятье! Теперь-то уж точно не уйду, подумал я.

— А ведь он готов был испугаться, — напомнила о себе Джорджия.

— Благодарю. Похоже, что так.

Принесли еду. Я налил в «такое» острого соуса и сказал:

— Послушай, Джорджия, я вообще-то человек резкий. И обычно если берусь за дело, то знаю, где чем пахнет. Но сейчас я словно в вакууме. И все время кажется, что что-то должно произойти.

— Не надо оправдываться. Я понимаю.

— А я и не оправдываюсь. Просто надеюсь что-нибудь из тебя все-таки выудить.

— Шелл, но я и вправду сама мало что знаю, честно. Мне кажется, что кому-то здесь может стать не по себе, если обнаружится, что я наняла частного детектива. Что ты на меня работаешь, ищешь мою сестру. А я намереваюсь нынче дать это им почувствовать до того, как мы отсюда уйдем.

— Хочешь показать, что кое-что значишь?

— Примерно так.

— Но почему здесь? И кому должно стать не по себе?

— Не знаю. Клянусь, не знаю.

Я больше не настаивал. Немного информации получил, и достаточно. Оказывается, кого-то надо напугать. Ничего себе заварушка.

От «такос» и «чили» язык свернулся в трубочку и высох, как ломтик жареного бекона, пришлось заказывать еще выпивки, но к тому времени, когда я приканчивал бобы, я узнал, что мексиканца с ножами зовут Мигель Меркадо, а его пышногрудую напарницу — Лина Руайяль и что она наполовину испанка, наполовину француженка. Узнал также и то, что заправляет этим заведением слоноподобная мегера по имени Маргарет Риморс, которую все зовут просто Мэгги.

…В «Эль Кучильо» мог запросто зайти любой. Обстановка изяществом не отличалась. С балок под потолком где надо и не надо свисали раскрашенные сушеные тыквы, стены украшали широкополые соломенные шляпы и пестрые серапе, а на каждом столике стояла огромная свеча, и оплавленный разноцветный воск стекал по ней со всех сторон на обычное чайное блюдце. Внутри зала полно людей — головы, спины, руки, а снаружи — неперестающий дождь. Воздух в кафе спертый и тяжелый. Помещение выходило прямо на тротуар, оно отделялось от него лишь тонкой стеной с узким дверным проемом, и я, не вставая с места, мог видеть, как мокрый асфальт освещался неровно горящей неоновой вывеской.

Вдоль правой стены располагался бар. В этот час ни одного свободного места там не было. В баре подавали все: от пива до дешевого шампанского, но пили здесь в основном текилу. У другой стены, в глубине, тесно уселись шестеро музыкантов. Все в наброшенных на плечи серапе и больших соломенных шляпах, и играли они всевозможные румбы, самбы, танго и им подобные штучки, где неизменно звучали маракасы и великое множество разных барабанов и барабанчиков. Справа от оркестра виднелась дверь. Она вела вглубь, вероятно, в апартаменты хозяйки.

Я как раз смотрел в том направлении, когда дверь открылась и оттуда вышла Лина. Оркестр грянул очередную самбу. Сквозь поднявшийся сразу свист и гвалт девушка направилась прямо к нашему столику. Голову даю на отсечение, что от ее походки у половины присутствующих подскочило давление.

Да, походочка у нее класс. Смотрели все, мужики по крайней мере. И она это чувствовала. Подойдя к нам, Лина остановилась. Я поднялся ей навстречу.