– Как Волк, жующий сигару? А может быть, обгладывающий человеческую кость? Боюсь, мне пора идти. Видит Бог, как мне не хочется, но я должен...

– Потом, когда он выяснил, кто я и что тебя нет рядом, он сказал: "Когда эта гроза злодеев снова залезет к тебе в постель..." – я, право, не понимаю, почему он так сказал...

– Все ясно. Не беспокойся ни о чем.

– ...словом, он велел "этой грозе злодеев" связаться с ним. И еще подчеркнул – обязательно! Он даже не сказал, с кем именно связаться.

– О'кей! Я знаю с кем. А тебе лучше снова надеть блузку.

– Он точно имел в виду тебя?

– Несомненно.

– Он действительно сказал "гроза злодеев". О чем это он, я так и не поняла. Что значит "гроза"?

– Это – я.

– А еще он упомянул "злодеев".

– Это тоже я. Не снимай свои шортики, дорогая. Мне будет жаль упущенного шанса, такого великолепного шанса... – Я со вздохом поднялся. – Мне нужно идти.

– Идти?

– Да, мне предстоит еще один визит.

– Так прямо и уйдешь?

– Я могу побыть с тобой еще одну-две минуты. Но теперь совершенно ясно, что мой лучший враг, капитан Сэмсон, все еще ждет меня в отделении полиции и ни за что не уйдет, пока я не явлюсь пред его грозные очи и не предоставлю ему еще одну возможность... ох, урезонить меня.

– По какому поводу?

– Помнишь, я рассказывал тебе об этом капитане, считающем, что мой способ расследования не вполне его устраивает.

– А, это тот, который разозлился на тебя за то, что ты ворвался не в ту квартиру, в которую следовало, и в результате...

– Именно. Не будем возвращаться к тому инциденту. Думаю, сейчас ему уже известно, что я сегодня подстерег и укокошил Большого Юмориста. Естественно, он хочет выслушать мои объяснения, прежде чем бросить меня в котел с кипящим маслом.

– Шелл, не говори так. У меня от твоих слов мороз по коже.

– Тогда зачем ты снимаешь шортики? И помимо всего прочего, мне необходимо идти. Сейчас мне не до детских забав. Аралия, Аралия, ну, пожалуйста...

Она встала, подошла ко мне вплотную и, загадочно улыбаясь, принялась нежно поглаживать свои оголенные бедра.

– Зачем ты дразнишь меня? – спросил я.

– Просто я привыкла все доводить до конца.

Поверьте, мне было невыносимо оставить демонстрирующую свои прелести Аралию в моем собственном номере. Она же с улыбкой продолжала повторять: "Ну что ж, иди. Я тебя не держу... Может быть, дать тебе почитать одну из моих книг?"

Но я знал, что если немедленно не явлюсь к Сэмсону и хотя бы немного не успокою его, то скорее всего не увижу ни Аралию, ни кого-либо другого еще много-много дней и ночей. Думаю, что именно мысль о грядущих ночах с Аралией побуждала меня действовать именно так.

Я всячески старался втолковать Аралии, что действую, так сказать, подобно мальчугану, который экономит по пенни в день и в конце концов становится обладателем целого доллара, или же подобно милому капитану Сэмсону, три года к ряду откладывавшему свой двухнедельный отпуск, чтобы наконец оторваться от дел всего лишь на те же две недели.

Аралия сопроводила мою тираду кратким комментарием, касавшимся только мальчугана:

– А что, если он этот доллар вдруг потеряет?

Ну а по поводу Сэмсона комментарий не требовался, все было ясно без слов.

Как бы то ни было, она не отправилась к себе в номер, отчасти, я думаю, потому, что там она чувствовала себя неуютно, а отчасти потому, что я поклялся, если останусь в живых, вернуться с шампанским, разной вкуснятиной и большим сюрпризом.

Мне показалось, она вняла моим доводам, хотя утверждать это с полной уверенностью я не мог, потому что в это время Аралия расхаживала по комнате, напевая вполголоса какую-то песенку, – мелодию я не смог ухватить, но я абсолютно уверен, что начиналась она словами: "И вот она..." Когда я выходил из номера, она даже не посмотрела мне вслед, – как раз в этот момент ставила какую-то пластинку на стереопроигрыватель. Н... да... Уйти в такой момент было действительно нелегко.

Признаться, когда я вышел из "Спартанца" и стал спускаться по ступенькам вниз, погружаясь в мягкую темноту ночи, меня не покидало видение совершенных форм Аралии, благодаря которым ей удалось завоевать титул "Мисс Обнаженная Калифорния".

Все мои помыслы были обращены к Аралии. Мне было грустно и радостно одновременно. В ушах стоял какой-то звон, вызывавший внутреннее беспокойство, похожий на вибрацию установки, которую я видел в лаборатории Гуннара Линдстрома. Этот звук был способен вызвать головокружение и еще более неприятные ощущения, а барабанные перепонки просто могли лопнуть.

И это не было игрой воображения. Звук доносился откуда-то справа, становясь все громче и громче.

Это происходило на улице, в нескольких метрах от моего "кадди". Повернув голову, я окинул взглядом Россмор, но не заметил ничего подозрительного. Кроме машины, неспешно ехавшей по улице со скоростью не более тридцати километров в час с потушенными фарами.

Не отдавая отчета своим действиям, я инстинктивно рванулся вперед и, укрывшись за своим "кадиллаком", лег на асфальт.

Я так и не увидел, из чего стреляли. Замешкайся я на полсекунды, и вообще уже никогда ничего больше не увидел бы. Нет, стреляли не из пистолета, и не из револьвера, и даже не из винтовки. Это был дробовик-короткостволка.

Смертоносная струя свинца просвистела в нескольких сантиметрах от меня. Я перекатился на бок, выхватил кольт из-под мышки. Темный седан медленно проезжал как раз мимо, и мне удалось рассмотреть силуэт мужчины в окне с неестественно длинной рукой-стволом, направленной в мою сторону.

Я бухнулся на асфальт лицом вниз, правая рука с зажатым в ней револьвером оказалась подо мной. Я перекатился на левый бок и высвободил руку, но не для того, чтобы стрелять, а чтобы забиться подальше под свой "кадиллак".

Сукин сын выстрелил еще раз, прежде чем я успел забраться под машину. Слава Богу, он опять промахнулся, взяв чуть выше. Разумеется, он рассчитывал покончить со мной первым же выстрелом, учитывая такой обширный разнос крупной дроби. Не обязательно целиться буйволу в глаз, если выпускаешь по нему одновременно больше дюжины смертоносных пуль.

Я услышал скрежещущий звук металла – выстрел прошил дверцу моего "кадиллака", и сразу же вслед за этим взревел мотор нападавшей на меня машины, и она рванулась перед собой, набирая скорость.

С правой стороны я не мог выбраться из-под своей машины: там проходил бордюр. Поэтому протиснулся немного вперед и, лежа на животе, выбросил руку с револьвером перед собой. Однако мне видны были только крутящиеся колеса и отливающий блеском бампер. Пришлось податься еще немного вперед, и только теперь я увидел всю тыльную часть салона.

Я прижался плотнее к асфальту и, поддерживая правую руку левой, выстрелил два раза. Черная машина замигала задними фарами и стала поворачивать влево. Я выпустил еще одну за другой три пули. Послышался визг тормозов и шелест колес по асфальту, который постепенно стих, и вновь воцарился размеренный шум ночного города. Привычно шуршали шины машин, мчавшихся по Беверли-бульвару. Где-то вдали испуганно вскрикнула ночная птица.

Я пролежал так минуту-две, прижавшись щекой к асфальту. Я чувствовал, как у меня дрожит правая рука, словно через нее пропустили электрический ток, но вскоре неприятное ощущение прошло, пульс тоже пришел в норму.

Я засосал полные легкие пропитанного пылью и гарью уличного воздуха и не спеша выбрался из-под "кадиллака". Мною овладела страшная апатия, мне не хотелось двигаться с места, словно у меня уйма времени и мне некуда спешить.

Я услышал, как где-то рядом открывают окна или закрывают, поскольку стрельба прекратилась и снова стало тихо, и чей-то вопрошающий громкий голос и что-то отвечающий ему другой, более глухой. И, наконец, быстрое шлепанье по асфальту босых ног.

Аралия стрелой выскочила из дверей "Спартанца" и опрометью мчалась ко мне. Потом замедлила шаг, остановившись чуть поодаль от меня. Я встал и засунул кольт обратно в наплечную кобуру.