- Дорогой мой Дулиттл, - ответствовал он, - уезжать? Конечно, нет! Мы вовсе не хотим, чтобы они уезжали! Пусть остаются здесь и продолжают платить.

- Фиппс, - сказал я, - по-моему, это нечестно. Я стал доктором, чтобы лечить людей, а не чтобы потворствовать их капризам.

Тут-то мы и поссорились. Я ужасно разозлился и сказал, что он может подыскивать себе другого партнера, потому что я завтра же упакую чемоданы и уеду. Выйдя из его кабинета и все еще кипя от злости, я встретил одного из инвалидов в кресле на колесиках. Это был сэр Тимоти Квисби, наш самый высокопоставленный и дорогой пациент. Он попросил меня измерить ему температуру: ему, дескать, кажется, у него опять жар. А мне за все это время так и не удалось найти у сэра Тимоти никакой болезни, так что я давно понял: болеть - это у него такое хобби. Поэтому, все еще в ярости, вместо того, чтобы поставить ему градусник, я грубо рявкнул: "Да шли бы вы к чертовой бабушке!"

Сэр Тимоти был вне себя. Он призвал доктора Фиппса и потребовал, чтобы я извинился. Я сказал: не буду! Тогда сэр Тимоти объявил Фиппсу, что, если я не попрошу прощения, он объявит забастовку инвалидов. Фиппс ужасно встревожился и принялся умолять меня извиниться перед этим исключительно важным пациентом. Но я - ни в какую.

И тут произошло нечто любопытное. Сэр Тимоти, который до сих пор от слабости и на ногах-то не стоял, вскочил с кресла на колесиках и, неистово размахивая слуховой трубкой, обежал весь санаторий, произнося пламенные речи перед другими больными, рассказывая, как возмутительно с ним обошлись и призывая больных постоять за свои права.

И больные и впрямь устроили забастовку - без дураков! Тем же вечером, за ужином, они отказались принимать лекарства, - будь то до еды или после. Доктор Фиппс уговаривал их, умолял их и заклинал вести себя как хорошие инвалиды и выполнять предписания врачей. Но те и слушать не желали. Они съели все, что им было противопоказано, а потом те, которым была предписана прогулка, остались в четырех стенах, а те, кому предписали покой, вышли на свежий воздух и принялись бегать взад-вперед по улице. Завершился вечер великолепным побоищем на грелках, - когда всем пора было спать. А наутро все запаковали чемоданы и разъехались. На том наш санаторий и прекратил свое существование.

Но самое интересное вот что: позже я выяснил, что все пациенты до одного благополучно поправились! То, что они выбрались из кресел и устроили забастовку, принесло им столько пользы, что они раз и навсегда перестали быть инвалидами. Наверное, как санаторный врач, я не особо преуспел... впрочем, не знаю. Со всей определенностью могу сказать: я излечил больше пациентов, бросив санаторный бизнес, нежели Фиппс - им занявшись.

РАССКАЗ ХРЮ-ХРЮ

На следующий вечер, когда после ужина звери вновь расселись на веранде, Доктор спросил:

- Ну-с, кому рассказывать на этот раз? Кажется, у Хрю-Хрю была в запасе история?

- Ох, Доктор, не давайте ему слова! - тявкнул Джип. - Ничего умного он не скажет.

- Он еще мал, чтобы рассказать что-нибудь стоящее, - поддержала пса Кря-Кря. - У него же совсем нет опыта.

- И вообще, его только еда и занимает, - сказал У-гу. - Пусть рассказывает кто-нибудь другой.

- Нет, минуточку! - воскликнул Доктор. - Нечего на него нападать! Все мы когда-то были молоды. Может, как раз Хрю-Хрю и выиграет приз! Кто знает? Давай, Хрю-Хрю, начинай. Рассказывай свою историю. Кстати, как она называется?

Хрю-Хрю нервно затоптался на месте, покраснел до ушей и наконец вымолвил:

- Да вообще-то история чепуховая. Зато хорошая. Это вроде как... э-э-э... хм... хм... поросячья сказка. Называется "Волшебный огурец".

- Эка! - проворчал Джип.

- Опять еда! - шепнул У-гу. - А я что говорил?

- Хи-хи-хи! - прыснул белый мыш.

- Давай, Хрю-Хрю, рассказывай, - ободрил поросенка Доктор. - Не обращай на них внимания. Я тебя внимательно слушаю.

- Однажды один маленький поросенок отправился с отцом в лес искать трюфели, - начал Хрю-Хрю. - А папа-свин не имел в этом деле равных; стоило ему лишь принюхаться, и он с точностью указывал места, где трюфели растут. И вот в тот день пришли они на полянку под огромными дубами и принялись рыть землю. И вскоре папа-свин выкопал громадный трюфель, и оба они принялись за трапезу. Как вдруг, к превеликому своему изумлению, услышали они голоса, - и голоса эти доносились из ямы в земле, откуда добыт был трюфель.

Папа-свин поспешил увести свое дитя подобру-поздорову, потому что терпеть не мог всякого волшебства. Но в ту же ночь, когда папа и мама уснули, поросенок тихонько выбрался из свинарника и отправился в лес. Ему захотелось разгадать тайну подземных голосов.

И вот, добравшись до ямы, откуда отец его добыл трюфель, поросенок сам принялся усердно рыть. И очень скоро почва под ним осыпалась, и он почувствовал, что падает, падает, падает вниз... Но вот, наконец, полет прервался, - и поросенок приземлился вверх ногами точнехонько на обеденный стол. Стол был накрыт к обеду, так что плюхнулся он прямо в суп. Огляделся поросенок и видит: сидят вокруг стола множество крохотных человечков, и каждый из них - вдвое меньше его самого, и все они - темно-зеленого цвета.

- Где я? - спросил поросенок.

- В супе, - сообщили карлики.

Сперва поросенок ужасно перепугался. Но, разглядев, как малы хозяева, сей же миг приободрился. Так что, прежде чем вылезать из супницы, суп он выхлебал до капли. А потом спросил человечков, кто они такие.

- Мы - кулинарные гоблины, - объяснили человечки. - Мы живем под землей и половину времени тратим на то, что изобретаем новые блюда, а вторую половину - на то, что их съедаем. Тот шум, что раздавался из-под земли, - это мы распевали Едовые Гимны. Мы поем Едовые Гимны всякий раз, когда стряпаем что-нибудь особенно вкусное.

- Отлично! - сказал поросенок. - Я попал в правильное место. Продолжим же трапезу.

Но едва они собирались приступить к рыбе (поскольку супа, сами понимаете, не осталось), за дверями пиршественного зала послышался страшный шум и внутрь ворвалась толпа маленьких человечков, на сей раз ярко-красного цвета. То были грибные эльфы, заклятые враги кулинарных гоблинов. Закипела страшная битва: одна сторона размахивала зубочистками вместо копий, другая - щипцами для орехов вместо дубинок. Поросенок, разумеется, принял сторону своих друзей, кулинарных гоблинов, и, поскольку размерами превосходил противников вдвое, очень скоро обратил грибных эльфов в позорное бегство.

Когда же битва закончилась и пиршественный зал опустел, кулинарные гоблины не знали, как и благодарить поросенка за неоценимую помощь. Его провозгласили героем-победителем, увенчали венком из петрушки, пригласили занять почетное место за столом - и продолжили трапезу.

Такого отменного обеда поросенок отродясь не едал. Как выяснилось, кулинарные гоблины не только придумывали новые, потрясающе вкусные блюда, они еще и изобрели массу новшеств в том, что касалось сервировки. Так, например, к рыбе они подавали игольницы: чтобы втыкать рыбные кости в подушечки, а не замусоривать ими тарелку. Или, к примеру, взять веера для пудинга: при помощи веера пудинг остудить куда проще, чем дуть на него. А еще у них были игрушечные бельевые веревочки для пенок от какао, - ну, чтобы развешивать их аккуратно. Вы ведь отлично знаете, как гадко и неопрятно смотрится пенка, вытащенная на край чашки. А когда настал черед фруктов, впридачу к ним всем раздали теннисные ракетки. Если кто-нибудь на другом конце стола просил передать ему яблоко, вместо того, чтобы ворочать тяжелую вазу с фруктами, яблоко перебрасывалось желающему на манер теннисного мяча, а тот ловил фрукт на вилку.

Все эти новшества изрядно оживляли трапезу; а некоторые изобретения были и впрямь замечательны. Да что там, ведь гоблины даже завели себе говорильную трубку, - для всего того, о чем за столом упоминать не принято.

- Говорильная трубка! - перебил белый мыш. - А как ею пользуются? Что-то не понимаю.