- Они скрывают не "между прочим", - попытался сострить я, - а Туссейнт Маркус, миссис Роббенс.

- Какое милое имя - Туссейнт. В честь гаитянского патриота?

- Ага. Мой отец изучал историю негритянского народа, миссис Роббенс.

- Да если уж речь зашла об именах, то я не миссис, а мисс Роббенс. Я буду называть вас Туссейнт, а вы можете звать меня Кей.

- Позвольте называть вас так, как мне удобно, - ответил я, задумавшись о значении "мисс": ведь она щеголяла в большом обручальном кольце, впрочем, на Мэдисон-авеню, вероятно, политически грамотно считаться одинокой.

- Ну, поехали, Туссейнт?

- Пожалуйста, просто Туи. А куда мы едем?

- В нижний Манхэттен. Вот адрес грузовой компании, где работает Томас. Я вам его покажу, и после этого берите бразды в свои руки.

- Отлично. - К счастью, моя пишущая машинка не была в ломбарде и я настучал расписку. Надев пальто, я отправился в комнату Олли. Поскольку он считался государственным служащим, квартира была записана на его имя. В ящике письменного стола я оставил восемьдесят долларов вместе с запиской, где сообщал ему, что плачу задержанную квартплату за прошлые два месяца, а остальное пусть будет в счет будущей платы.

Мы вышли на улицу, и два хмыря, что ошивались на углу, тут же стали на нас пялиться, правда, молча.

- Возьмем такси, - предложила мисс Роббенс. - Что касается ваших расходов, то можете особенно не беспокоиться о чеках и квитанциях. Вот если бы "Сентрал телекастинг" наняла вас официально. тогда другое дело, а я...

- Не беспокойтесь об этом, - перебил я мисс Роббенс, подводя её к своему "ягуару", при виде которого она потеряла дар речи - впервые за все недолгое время нашего знакомства. Я проехал от Сто сорок четвертой к Вест-сайдскому шоссе, благодаря Бога, что у меня не кончился накануне бензин. Когда она почти утонула в низком сиденье, её юбка задралась, обнажив тонкие ляжки и сексапильный черный пояс с подвязками. На долю секунды наши взгляды припечатались к её оголенным бедрам. Но я мысленно приказал себе твердо надеяться на то, что она понимает, за какие услуги мне платит. Да и не шибко-то она меня заинтересовала - у Сивиллы ножки получше.

За те пятнадцать-двадцать минут, что потребовались нам, чтобы добраться до Сорок первой улицы, она рассказала мне - непонятно почему все-все о своем несчастном первом браке, даже не забыв сообщить, каким жалким был её муж в постели. Я вежливо слушал, и меня все подмывало возразить ей в том смысле, что для удачных кувырком в стоге сена надо обоим быть на высоте. Но я держал рот на замке.

- ... типичный мужчина-эгоист, который и слышать не хотел о моей карьере! Да какая там карьера! Обычная работа. Он просто отказывался понять, что в нашем мире, где царят ничтожества, всех прямо-таки охватывает зуд - что-то из себя представлять. Я уверена, вы меня понимаете.

- Я боюсь даже пытаться об этом думать.

Она резко повернулсь ко мне, ещё щедрее продемонстрировав мне свои бледнокожие ляжки.

- Никогда не смейтесь надо мной! Я этого не терплю! Это высшей степени грубость!

- Я не смеюсь над вами, мисс Роббенс. И...

- Я же просила называть меня Кей.

- И одерните юбку. Мне уже приходилось видеть женские ноги. Кей.

Она не шевельнулась и на минуту погрузилась в молчание. Когда я свернул с шоссе, она спросила:

- Почему вы купили "ягуар", Туи?

- Как вы верно заметили, все хотят что-то собой представлять, ответил я, как мне показалось, остроумно.

Я сверился с адресом грузовой компании в своей записной книжке. Было бы пустой тратой времени искать свободное место для парковки на улице, поэтому я, недолго думая, въехал на автостоянку и уплатил сторожу доллар. Вылезая, мисс Роббенс одарила окружающих счастьем лицезреть её белые ноги, но я точно знал, что внимание белого охранника привлекли отнюдь не её ноги.

Мы подошли к воротам грузовой компании в четверть двенадцатого.

- Томас выходит на обед ровно в полдень, - сообщила она. - У нас полно времени, а я проголодалась.

- Но ведь тут одни только рюмочные да бары.

- А какая разница! - бросила она и, направившись к Восьмой авеню, заскочила в бар-переросток, представляющий собой нечто среднее между кафетерием и рюмочной. За стойкой и в зале сидело человек десять - все мужчины и все, разумеется, белые. Мы получили по жирному гамбургеру и по пиву и, пробираясь к свободному столику, поймали на себе ещё десяток удивленных "взглядов". Два субъекта в шоферских комбинезонах сидели по соседству с нами, и один из них, рыжий жлоб лет двадцати семи, что-то зашептал своему корешу - явно про нас. Мне не надо было прислушиваться, чтобы понять, о чем он.

Роббенс же пребывала в отличном расположении духа и щебетала, что подобные заведения рождают у неё "освежающее ощущение жизни и восстанавливают душевное равновесие".Я косился на рыжего: никогда не знаешь, что может учудить белый в следующую минуту. Такие могут даже убить.

Мы допили пиво, и тут мисс Роббенс спустила курок - ей, видите ли, вздумалось покурить трубку. Теперь мы превратились в цирковой дуэт. Рыжий отколол какую-то шутку, и они с приятелем покатились со смеху - до моих ушей донеслось только "...ей бы это понравилось".

Когда Кей оглянулась на них и наморщила носик, точно оттуда воняло, я понял, что без разборки не обойтись и что отрабатывать гонорар мне придется по-серьезному. Обычно я пропускаю подобные приколы мимо ушей, но теперь-то я не мог позволить себе упасть в глазах клиента. Да и рыжий шоферюга со своим приятелем изрядно меня раздражали.

Пока я ломал голову над тем, как мне обставить свой выход на сцену, рыжий мне помог, поднявшись за очередной чашкой кофе. Когда он возвращался к своему столику, я громко сказал мисс Роббенс:

- Пойду принесу вам воды.

- Я не хочу...

Повернув голову к Кей, я направился прямо на рыжего и столкнулся с ним. Весу в нем было сто семьдесят и мои двести тридцать четыре фунта отправили его в нокдаун прямо на грязный пол. К сожалению, он расплескал кофе не на себя, а на линолеум.

- Извини, я такой неловкий, - прокудахтал я и одним рывком поставил рыжего на ноги, схватив его за руку и до боли впившись ему в кожу пальцами. Со стороны могло показаться, что я поднял его как перышко, на самом же деле я расставил ноги и, вжав их в пол, напряг все мышцы. Он попытался шевельнуть онемевшей рукой, не смог и вскрикнул:

- Смотреть лучше надо!

- Я же сказал, что случайно, - проговорил я медленно, ожидая дальнейшего развития событий и одновременно поглядывая на его приятеля за столиком.

Рыжий явно колебался: падение на пол сбило с него спесь. И он решил ничего не предпринимать. Отряхнувшись, он пробурчал:

- И кофе пролил...

Я бросил десятицентовик на прилавок.

- Налейте парню по новой! - и с этими словами прошел к питьевому фонтанчику, наполнил стакан водой для Кей и вернулся.

Выбив пепел из трубочки и пожав мне руку, она восхищенно прошептала:

- Сногсшибательный номер! - Она была счастлива как ребенок.

- Слушайте, - я понизил голос, - давайте договоримся: не надо устраивать из каждого события прецедент для борьбы за гражданские права.

- Это я устраиваю? Я просто не понимаю...

- А я просто хочу сказать, что когда я хочу чашку кофе, я только хочу чашку кофе, а не публичного скандала. Когда я же захочу провести социологический тест, я скажу об этом прямо. Я не виню ни вас, и никого. Даже этого рыжего гада не виню. Я просто высказываю свое мнение.

- Я вас не понимаю.

- Если вы заходите в общественное место купить себе бутерброд, то даже не думаете об этом, но для меня оказаться в ресторане среди белых - это всегда испытание на выдержку... Ладно, забудем об этом.

- Забудем о чем? Не хотите же вы сказать, что ходите в ресторан только в Гарлеме?

- Нет, конечно, просто прошу вас на будущее, предупреждайте меня, что вы хотите - поесть или развлечься! - Я хотел ещё добавить, что у неё уже есть трубочка и что ей необязательно иметь к трубочке и меня впридачу, чтобы вызвать интерес у окружающих. Но вместо того я улыбнулся, точно мы невинно шутили, и сказал обычным голосом: - У нас только десять минут. Не пора ли идти?