— Кто это?

— Не знаю! Он здесь впервые, — сказала Адель, выпуская сигаретный дым.

Она лениво вытянула ноги, взбила волосы на висках, посмотрелась в зеркала, которыми сплошь были увешаны стены зала, проверяя, в порядке ли ее макияж.

Она сидела на гранатовой бархатной банкетке, за столиком, где стояли три рюмки портвейна. Справа и слева от нее — двое молодых людей.

— Вы позволите, детки?

Она улыбнулась им милой, доверительной улыбкой и пошла через зал к вновь прибывшему.

Четверо дежурных музыкантов, игравших на своих инструментах, по знаку хозяина начали напевать в такт музыке. Танцевали только двое: одна из женщин, работавших в кабачке, и наемный танцор.

И как почти каждый вечер, здесь царило впечатление пустоты. Зал был слишком велик. Из-за зеркал, украшавших его, он казался еще длиннее, и в перспективе стены оживлялись только красными банкетками и бледным мрамором столиков.

Двое юношей в отсутствие Адели придвинулись поближе друг к другу.

— Она очаровательна! — вздохнул Жан Шабо, тот, что был помоложе, делая вид, что рассеянно разглядывает зал сквозь полуопущенные ресницы.

— А какой темперамент! — добавил его друг Дельфос, опираясь на бамбуковую палку с золотым набалдашником.

Шабо могло быть лет шестнадцать — семнадцать.

Дельфос, более худощавый, болезненный, с неправильными чертами лица, выглядел не старше восемнадцати. Но они с возмущением протестовали бы, если бы кто-нибудь усомнился в их пресыщенности всеми наслаждениями жизни.

— Эй! Виктор!.. — Шабо бесцеремонно окликнул проходившего официанта. — Ты знаешь типа, который сейчас пришел?

— Нет! Но он заказал шампанское… — И, подмигнув, Виктор добавил: — Адель им занимается!

Он отошел со своим подносом. Музыка на минуту смолкла, потом опять зазвучала в ритме бостона. У стола молчаливого клиента хозяин сам откупоривал бутылку шампанского, горлышко которой он обернул салфеткой.

— Думаешь, сегодня поздно закроют? — шепотом спросил Шабо.

— В два… в половине третьего… как всегда!..

— Возьмем еще чего-нибудь?

Они нервничали. В особенности младший — он обводил всех присутствующих слишком внимательным взглядом.

— Сколько тут может быть человек?

Но Дельфос пожал плечами и нетерпеливо оборвал:

— Да замолчи ты!

Они могли видеть Адель; она сидела почти напротив них за столиком незнакомца, который заказал шампанское. Это был человек лет сорока, с черными волосами, матовой кожей; то ли румын, то ли турок. На нем была розовая шелковая сорочка. Галстук заколот булавкой с большим бриллиантом.

Он не обращал внимания на танцовщицу, которая говорила ему что-то, смеясь и наклоняясь к его плечу.

Когда она попросила у него сигарету, он протянул ей портсигар, все так же глядя прямо перед собой.

Дельфос и Шабо теперь молчали. Они делали вид, что презрительно смотрят на незнакомца. На самом же деле они созерцали его с восторгом! От них не ускользала ни одна деталь. Они изучали способ, каким был повязан галстук, фасон костюма и даже манеры человека, заказавшего шампанское.

На Шабо был костюм, купленный в магазине готового платья, башмаки, на которых уже дважды менялись подметки. Одежда его приятеля, хотя и сшитая из хорошего материала, сидела на нем плохо. Правда, у Дельфоса были узкие плечи, впалая грудь, неопределенный силуэт слишком быстро вытянувшегося подростка.

— Вот еще один!

Бархатная портьера, закрывавшая входную дверь, приподнялась. Какой-то человек протянул швейцару свою мягкую шляпу и на мгновение остановился, обводя глазами зал. Большой, тяжелый, тучный, с безмятежным выражением лица, он даже не слушал официанта, который хотел предложить ему столик, а сел куда попало.

— Пива!

— У нас только английское… Стоут, пэйль, эль, скотч-эль?..

Клиент пожал плечами, показывая, что это ему совершенно безразлично.

В зале не стало оживленнее с тех пор, как он вошел.

Было так, как бывало каждый вечер. На площадке танцевала одна пара. Джаз звучал просто как звуковой фон.

В баре какой-то щегольски одетый клиент играл с хозяином в покер.

Собеседник Адели по-прежнему почти не обращал на нее внимания.

Царила атмосфера ночного кабаре провинциального городка. Внезапно из-за портьеры появились три растрепанных типа. Хозяин бросился им навстречу. Музыканты заиграли вовсю. Но эти люди так и не зашли в кабачок; теперь с улицы доносились только удаляющиеся взрывы их смеха.

По мере того, как шло время, Шабо и Дельфос все мрачнели. Казалось, усталость заострила их черты, придала коже неприятный свинцовый оттенок, подчеркнула темные круги под глазами.

— Как ты думаешь, пора? — спросил Шабо так тихо, что его приятель скорее угадал, чем услышал эти слова.

Ответа не последовало. Дельфос барабанил пальцами по мрамору столика.

Опираясь на плечо незнакомца, Адель бросала иногда такой же ласковый и игривый взгляд на обоих юношей, каким она смотрела на нового клиента.

— Виктор!

— Вы уже уходите?.. С кем-нибудь договорились встретиться?..

Чем ласковее становилась Адель, тем таинственнее, возбужденнее казался ее собеседник.

— Завтра рассчитаемся, Виктор! У нас нет мелочи…

— Хорошо, месье!.. Добрый вечер, месье!.. Уже уходите?..

Оба приятеля не были пьяны. А все-таки они двигались к выходу словно в чаду, ничего не видя.

В кабачке «Веселая мельница» два входа. Главный — с улицы По д'Ор. Через эту дверь входят и выходят клиенты. Но после двух часов ночи, когда по полицейским правилам кабачок должен быть закрыт, открывается маленькая служебная дверь, выходящая на плохо освещенный и пустынный переулок.

Шабо и Дельфос пересекли зал, прошли мимо столика незнакомца, обменялись пожеланиями доброго вечера с хозяином, толкнули дверь туалета. Там они остановились на несколько секунд, не глядя друг на друга.

— Я боюсь… — пробормотал Шабо.

Он видел свое отражение в овальном зеркале. До них доносились, словно преследуя, приглушенные звуки джаза.

— Быстрее! — сказал Дельфос, открывая дверь, за которой начиналась темная лестница и царила прохладная сырость.

Здесь был подвал. Туда вели кирпичные ступени. Снизу шел резкий запах пива и вина.

— Вдруг кто-нибудь придет!

Шабо чуть не споткнулся, так как дверь за ними закрылась, и свет сразу исчез. Его руки ощупывали стены, покрытые осевшей на них селитрой. Кто-то задел его на ходу, и он вздрогнул, но это был всего лишь его приятель.

— Не шевелись! — приказал тот.

Музыки, в сущности, слышно не было. Она только угадывалась. Чувствовалась, главным образом, вибрация, когда ударяли в большой барабан. Это был ритм, рассеянный в воздухе, рисующий в сознании зал с гранатовыми банкетками, звоном бокалов, женщиной в розовом, танцующей со своим партнером в смокинге.

Было холодно. Шабо ощущал, как его пронизывает сырость, и едва удержался, чтобы не чихнуть. Он провел рукой по своему холодному, как лед, затылку. Он слышал дыхание Дельфоса. Каждый выдох доносил до него запах табака.

Кто-то вошел в туалет. Из крана полилась вода. На блюдце упала монета.

В кармане Дельфоса раздавалось тиканье часов.

— Ты думаешь, можно открывать?..

Дельфос ущипнул его за руку, чтобы он замолчал. Его пальцы были совсем холодные.

Там, наверху, хозяин уже с нетерпением посматривал на часы. Когда в кабачке было много народа и царило оживление, он охотно закрывал позднее и не боялся навлечь на себя гнев полиции. Но когда зал пустовал, он вдруг начинал ревностно соблюдать правила.

— Господа, сейчас закрываем!.. Уже два часа!

Молодые люди не слышали в подвале его слов. Но они могли угадать минута за минутой все, что происходило. Виктор получал деньги, потом шел в бар рассчитаться с хозяином, в то время как музыканты убирали инструменты в чехлы, а большой барабан покрывали зеленым люстрином.