— Вам, должно быть, известно, — начал он, — что наши шотландские знатоки старины резко расходятся в вопросе о месте последнего столкновения между Агриколой и каледонцами. Одни высказываются за Ардох в Стрэтхаллене, другие — за Иннерпефри, а третьи — за Редайкс в Мирнее. Есть и такие, которые переносят театр военных действий далеко на север, к самому Блеру в Эсоле. А теперь, после всех этих объяснений, — продолжал старый джентльмен с самой лукавой и довольной улыбкой, — что бы вы сказали, мистер Ловел, да, я говорю, что бы вы сказали, если бы место достопамятного столкновения оказалось как раз в той точке земли, которая называется Кем оф Кинпрунз и лежит во владениях безвестного и скромного человека, сейчас беседующего с вами?

— Немного помолчав, чтобы гость успел переварить такое важное известие, он возвысил голос и снова заговорил о своих изысканиях.

— Да, мой славный друг, я поистине грубо ошибаюсь, если эта местность не обладает всеми признаками знаменитого поля сражения. Оно находилось близ Грэмпианских гор. Взгляните, вон они. Видите, как тают, сливаясь с небом, их очертания на самом горизонте! Оно находилось in conspectu classis, — в виду римского флота. А мог ли какой-нибудь адмирал, римский или британский, пожелать для стоянки своего флота лучшей бухты, чем та, что видна справа от вас? Поразительно, до чего слепы бываем иногда мы, искушенные антикварии. Сэр Роберт Сибболд, Сондерс Гордон, генерал Рой, доктор Стьюкли — никто из них этого не заметил. Я предпочитал молчать, пока не приобрел этот участок земли. Он принадлежал старому Джонни Хови, здешнему мелкому землевладельцу, и с ним пришлось немало поспорить, пока мы не пришли к соглашению! В конце концов — мне даже неловко об этом говорить — я решился отдать ему за эту пустошь отличную пахотную землю акр за акр. Ведь это было делом национального значения. И когда место такого знаменитого события стало моей собственностью, я был вознагражден с лихвой. В ком любовь к отечеству, как говорит старик Джонсон, не вспыхнет жарче на равнинах Марафона! Я начал раскапывать землю, чтобы посмотреть, что здесь можно обнаружить. И на третий день, сэр, мы нашли камень, который я перевез к себе, чтобы сделать гипсовый слепок сохранившегося на нем изображения. На камне высечены жертвенный сосуд и буквы A.D.L.L., которые без большой натяжки могут означать Agricola Dicavit Libens Lubens note 29.

— Конечно, сэр! Ведь объявляют же голландские антикварии Калигулу основателем одного из маяков из-за букв С.С.P.F., которые они истолковывают как Caius Caligula Pfarum Fecit note 30.

— Совершенно верно. И их объяснение всегда считалось разумным. Я вижу, из вас выйдет толк даже раньше, чем вы наденете очки, хотя вам показалось, что следы этого великолепного лагеря неясны, когда вы разглядывали их в первый раз.

— Со временем, сэр, и под хорошим руководством…

— … вы станете лучше разбираться, не сомневаюсь. При следующем посещении Монкбарнса вы просмотрите мой довольно заурядный очерк о римских лагерях с кое-какими замечаниями об остатках старинных укреплений, недавно открытых автором у Кем оф Кинпрунз. Мне кажется, что я привел неопровержимые доказательства древности сооружений. В связи с этим я предпосылаю несколько общих правил о том, какого рода свидетельствами следует в подобных случаях руководствоваться. Между прочим, прошу вас обратить внимание, например, на то, что я мог бы использовать и знаменитый стих Клавдиана «Ille Caledoniis posuit qui castra pruinis» note 31, ибо pruinis, истолковываемое как заморозки — которым, надо признать, мы несколько подвержены здесь, на северо-восточном берегу, — может означать также местность, а именно — Прунз. Поэтому castra pruinis posita согласуется с Кем оф Кинпрунз. Но я отбрасываю это свидетельство, понимая, что придиры могут ухватиться за него, чтобы отнести мой castra ко времени Феодосия, посланного Валентинианом в Британию лишь в триста шестьдесят седьмом году или около того. Нет, мой добрый друг, я взываю к очевидности: разве здесь не «декуманские ворота»? А разве вон там, не будь опустошений, произведенных ужасным (как выражается один из моих ученых друзей) плугом, не стояли бы «преторские ворота»? С левой стороны вы видите еще заметные остатки porta sinistra note 32, a справа — почти полностью сохранившуюся часть porta dextra note 33. Теперь станем на этом пригорке, где видны основания разрушенных зданий. Это, несомненно, центральная часть praetorium note 34 лагеря. Мы можем предположить, что с этого места, теперь лишь едва различимого благодаря тому, что оно чуть выше и выделяется более зеленым дерном, Агрикола смотрел на бесчисленную армию каледонцев, занимавших скат вон того противоположного холма. Пехота возвышалась ряд над рядом, причем из-за уклона почвы был прекрасно виден ее боевой порядок. Кавалерия и covinarii — под этим словом я разумею колесничих, тогдашнюю разновидность нынешних возниц с Бонд-стрит, правящих четверкой коней, — неслись по более ровному пространству внизу.

Да, мой дорогой друг, судя по этой строфе, вероятно — нет, почти достоверно, — что Юлий Агрикола видел картину, так превосходно описанную нашим Бомонтом! С этого самого praetorium…

Раздавшийся сзади голос прервал это восторженное описание:

— Преторий тут, преторий там, будет вам выдумывать!

Оба джентльмена разом обернулись, Ловел — с удивлением, а Олдбок — со смешанным чувством удивления и негодования по поводу столь невежливого вмешательства. Они не слышали, как к ним подкрался слушатель, помешавший восторженной декламации антиквария, которой учтиво внимал Ловел. По внешнему виду пришелец был нищим. Огромная мягкая шляпа, длинная белая борода, сливавшаяся с седыми волосами, старческие, но четкие, выразительные черты огрубелого лица, которому климат и жизнь на открытом воздухе придали цвет толченого кирпича, длинный голубой плащ с оловянной бляхой на правом рукаве, котомки или мешки, перекинутые через плечо и предназначенные для различных видов пищи, получаемой в виде милостыни от тех, кто сам был лишь немногим богаче, — все это изобличало в нем одного из тех привилегированных попрошаек, которых в Шотландии называют королевскими нищими или, в просторечии, Голубыми Плащами.

— Что ты такое говоришь, Эди? — спросил Олдбок в надежде, что, может быть, ослышался. — О чем это ты?

— Вот об этом самом сарае, ваша милость, — отозвался неустрашимый Эди. — Будет вам выдумывать!

— Что за черт! Да ведь эти развалины были здесь, прежде чем ты родился, старый дурак, и останутся после того, как тебя повесят!

— Повесят меня или я утону, тут я или там, мертвый или живой, а я говорю: будет вам выдумывать!

— Ты… ты… ты… — начал, заикаясь, растерявшийся и обозленный антикварий, — что ты, старый бродяга, черт тебя побери, можешь знать об этих развалинах?

— Ну, знать-то я вот что знаю, Монкбарнс, и врать мне ни к чему, — знаю я вот что: годов двадцать назад я и еще несколько таких же нищих, да еще каменщики, что длинную дамбу вдоль дороги мостили, да еще, может, два-три пастуха сложили ту штуку, что вы называете преторием. А понадобился этот сарай только на то, чтобы сыграть свадьбу Эйкена Драма. А после того там, бывало, в дождь укроешься! А что это так, можете убедиться сами, Монкбарнс. Коли начнете тут копать — а вы, кажется, уже начали, — так вы найдете здоровенный камень. Один из каменщиков потехи ради возьми да и высеки на этом камне ложку и четыре буквы A.D.L.L. — Aiken Drum's Lang Ladle note 35, потому как Эйкен всегда бывал на пирушках в Файфе.