Джонатан Олденбок, или Олдинбук, в обычном сокращении — Олдбок, был родом из Монкбарнса и приходился вторым сыном джентльмену, владевшему небольшой недвижимостью в окрестностях процветающего портового города на северо-восточном побережье Шотландии, который мы по разным причинам будем называть Фейрпортом. Олденбоки обосновались там уже несколько поколений назад и в большинстве графств Англии считались бы семьей, занимающей видное положение. Но в здешнем графстве было полно джентльменов более древнего происхождения, к тому же обладавших большим состоянием. Кроме того, в последнем поколении почти все местное дворянство принадлежало к якобитам, тогда как владельцы Монкбарнса, как и жители города, близ которого находилось это поместье, были упорными последователями протестантизма.

Олденбоки тоже имели родословную, которой гордились не меньше, чем те, кто смотрел на них сверху вниз, ценили свою восходившую к саксам, норманнам или кельтам генеалогию. Первый Олденбок, поселившийся в их родовой усадьбе вскоре после Реформации, был, как говорили, потомком одного из первопечатников Германии и покинул родину из-за гонений на приверженцев лютеранской религии.

Он нашел убежище в городе, возле которого теперь жило его потомство. Его охотно приняли здесь, как пострадавшего за протестантское дело; конечно, не повредило ему также и то, что он привез с собой достаточно денег, чтобы приобрести небольшое имение Монкбарнс у промотавшегося владельца, чей отец получил его в дар, вместе с другими церковными землями, после упразднения большого и богатого монастыря, которому оно принадлежало. Поэтому Олденбоки при всех восстаниях оставались верными подданными короны. А так как они поддерживали хорошие отношения с городом, случилось, что уважаемый лэрд Монкбарнса в злосчастном 1745 году оказался мэром, причем деятельно выступал за короля Георга и даже понес в связи с этим значительные издержки, которые тогдашнее правительство, как всегда, щедрое к своим друзьям, так и не возместило ему. Однако путем настоятельных ходатайств и при поддержке влиятельных горожан ему удалось получить должность при таможне, и, как человек умеренный и бережливый, он сумел значительно приумножить отцовское состояние. У него было только два сына, причем нынешний лэрд, как мы уже дали понять, был младшим, и две дочери, одна из которых все еще цвела в благословенном безбрачии, а другая, значительно более юная, вышла по сердечной склонности за некоего капитана, служившего в 42-м полку и не имевшего за душой ничего, кроме чина и родословной своего горного клана. Бедность разрушила союз, который любовь могла бы сделать счастливым: капитан Мак-Интайр ради благополучия жены и двух детей, мальчика и девочки, вынужден был искать счастья в Ост-Индии. Когда его послали в экспедицию против Хайдер-Али, его отряд был отрезан, и бедная жена так и не узнала, пал ли он в битве, был ли умерщвлен в плену или остался в живых и прозябает в безнадежной неволе у индийского тирана. Она скончалась, не вынеся горя и неизвестности, и оставила сына и дочь на попечение брата, теперешнего хозяина Монкбарнса.

Жизнь этого землевладельца не богата событиями. Он был, как мы уже сказали, вторым сыном, и отец готовил его к участию в крупном коммерческом предприятии, руководимом родственником с материнской стороны. Однако против такого плана Джонатан восстал самым непримиримым образом. Тогда его определили в учение к юристу, чтобы он сделался стряпчим или адвокатом. В этом деле он преуспел настолько, что овладел всеми формами феодальных инвеститур. Ему доставляло такое удовольствие примирять их противоречия и выяснять их происхождение, что патрон очень надеялся увидеть его в будущем хорошим ходатаем по земельным делам. Однако он медлил на пороге храма юстиции и, хотя приобрел некоторые знания по вопросам истории и системы законоположений своей страны, никак не поддавался уговорам практически использовать эти знания в целях извлечения дохода. Но если он так обманул надежды своего патрона, то вовсе не из легкомысленного пренебрежения к выгодам, связанным с обладанием деньгами. «Будь он обеспечен, или бестолков, или rei suae prodigus note 13, — говорил его наставник, — я бы понял его. Но он никогда не истратит и шиллинга, не проверив внимательно сдачу. Шести пенсов ему хватает на больший срок, чем другому полукроны, и он может целыми днями размышлять над какими-нибудь парламентскими актами, отпечатанными готическим шрифтом, вместо того чтобы сыграть в гольф или сидеть в таверне. И все же он не посвятит даже дня несложному судебному делу, которое позволило бы ему положить в карман двадцать шиллингов. Странная смесь умеренности и прилежания, с одной стороны, и нерадивости — с другой. Нет, мне его не понять! »

Однако с течением времени его ученик получил возможность заниматься чем ему вздумается. Отец умер; ненамного пережил его и старший сын, заядлый рыболов и охотник, расставшийся с жизнью из-за простуды, схваченной во время охоты на уток в болоте Китлфитинг-мосс, несмотря на то, что в тот вечер он выпил бутылку бренди, чтобы согреть желудок. Таким образом, Джонатан унаследовал имение, а с ним и средства, которые позволили ему существовать, сбросив с себя ненавистную лямку юриспруденции. Желания у него были самые умеренные. Рента, приносимая его небольшим имением, увеличивалась с ростом благосостояния округи и вскоре намного превысила его потребности и расходы. И хотя он был от природы слишком ленив, чтобы стремиться к обогащению, он все же не без удовольствия наблюдал, как накоплялись его сбережения. Обитатели близлежащего города смотрели на него не без зависти, как на человека, который считал себя выше их по положению в обществе и чьи занятия и развлечения казались им равно непонятными. Тем не менее своего рода наследственное почтение к лэрду Монкбарнса, а также и то, что его знали как денежного человека, не могло не влиять на его соседей-горожан. Сельские джентльмены, в общем, превосходили его богатством, но отнюдь не умом и, за исключением одного, с которым он был на дружеской ноге, мало общались с хозяином Монкбарнса. Впрочем, он мог при желании утешаться обычным в таких случаях обществом пастора и врача, а также не без интереса и удовольствия переписываться с большинством тогдашних знатоков древностей, которые, подобно ему, измеряли разрушенные временем укрепления, чертили планы развалившихся замков, читали истертые надписи и сочиняли статьи о медалях, по двенадцати страниц на каждую букву легенды. Его вспыльчивость, по словам горожан, объяснялась отчасти ранним разочарованием в любви, сделавшим из него, как он выражался, убежденного «мизогина», но в еще большей мере раболепным преклонением перед ним незамужней сестры и сироты-племянницы, которых он приучил считать его величайшим человеком на земле и которыми хвалился как единственными хорошо выдрессированными и приученными к послушанию женщинами, которых он знает. Нужно, впрочем, признать, что мисс Гризи Олдбок случалось иногда и «артачиться», если он затягивал поводья слишком туго. Прочие черты его характера станут ясны из нашей повести, и мы с радостью освободим себя от скучной обязанности их перечисления.

Во время обеда мистер Олдбок, побуждаемый таким же любопытством, как и у его спутника, сделал несколько более прямых попыток, оправдываемых его летами и положением, установить имя, цель поездки и звание молодого джентльмена.

Молодой человек сказал, что его зовут Ловел.

— Как? «Кошка, и крыса, и Ловел, наш пес»? Неужели вы происходите от любимца короля Ричарда?

Молодой человек ответил, что не имеет основания называть себя щенком этого помета и что его отец — уроженец Северной Англии. Сам он в настоящее время едет в Фейрпорт (город, близ которого находилось имение Монкбарнс) и, если ему понравится, может быть, проведет там несколько недель.

— Мистер Ловел путешествует только для удовольствия?

— Не совсем.

— Быть может, у вас дела с фейрпортскими коммерсантами?