Я стоял ближе всех, и когда я подал ему чашу с водой, мы обменялись взглядом, и мне показалось, что я узнал благородного друга, которого считал давно почившим в мире, но он не дал мне времени ничего сказать. Опустившись на колени и знаком приказав нам последовать его примеру, он в энергичных выражениях вознес благодарственную молитву за благополучный исход битвы. Произнесенная голосом громким и чистым, как звуки боевой трубы, речь его потрясла слушателей до глубины души. Мне довелось слышать много богослужений — и дай мне бог сподобиться благодати, — но эта молитва, произнесенная среди мертвых и умирающих голосом, исполненным торжества и восторга, далеко превзошла их всех — она была подобна песне вдохновенной пророчицы, обитавшей под пальмой на пути между Рамою и Вефилем. Он умолк, и некоторое время все стояли, потупив очи долу. Наконец мы осмелились поднять голову, но нашего избавителя уже не было среди нас, и его никогда больше не видели в тех краях, которые он спас от гибели.

Тут Бриджнорт, который рассказывал эту необыкновенную историю с несвойственными ему красноречием и живостью, на мгновение остановился, а затем продолжал:

— Как видите, молодой человек, мудрые и доблестные мужи являются командовать и повелевать в годину бедствий, хотя самое их существование оставалось неизвестным в том краю, который им суждено было спасти.

— А что подумали люди о таинственном незнакомце? — спросил Джулиан, жадно внимавший рассказу, столь занимательному для юных смельчаков.

— Они высказали множество различных предположений, но, как всегда, в них было мало справедливого, — отвечал Бриджнорт. — Большинство придерживалось мнения, что незнакомец — хоть сам он это и отрицал — был существом сверхъестественным; другие думали, что он — вдохновенный воин, присланный из какого-то далекого края, чтобы указать нам путь к победе; третьи полагали, что это отшельник, который по благочестию своему или по иным важным причинам удалился в пустыню и избегает людей.

— Осмелюсь спросить, которое из этих мнений разделяете вы? — сказал Джулиан.

Последнее более всего соответствовало моему мимолетному впечатлению о незнакомце, — отозвался Бриджнорт, — ибо хоть я и не спорю, что в случаях чрезвычайной важности господу может быть угодно даже воскресить человека из мертвых для защиты отечества, я не сомневался тогда, как не сомневаюсь и теперь, что видел живого человека, действительно имевшего веские причины скрываться и расселинах утесов.

— И вы должны хранить эти причины в тайне? — спросил Джулиан.

— Не совсем, — отвечал Бриджнорт, — ибо я не боюсь, что ты выдашь кому-либо содержание нашей беседы, а если даже ты оказался бы столь низким человеком, добыча скрывается слишком далеко от охотников, которых ты мог бы на нее натравить. Однако имя этого достойного мужа неприятно поразит твой слух, ибо он совершил действие, которое послужило вступлением к великим событиям и потрясло самые отдаленные уголки земли. Слышал ли ты когда-нибудь о Ричарде Уолли?

— О цареубийце? — в ужасе вскричал Певерил.

— Называй его как тебе угодно, — сказал Бриджнорт, — но спасителем той благочестивой деревни был не кто иной, как человек, который вместе с другими великими мужами нашего века заседал в трибунале, когда "Карла Стюарта привлекли к суду, и подписал приговор, который был приведен в исполнение.

— Я слышал, — изменившимся голосом сказал Джулиан, краснея, — что вы, майор Бриджнорт, как и другие пресвитериане, всячески противились этому гнусному преступлению и готовы были объединиться с кавалерами роялистами, чтобы предотвратить столь ужасное убийство.

— Если так, — отвечал Бриджнорт, — то мы были щедро вознаграждены его преемником.

— Вознаграждены! — воскликнул Джулиан. — Разве наша обязанность делать добро и воздерживаться от зла зависит от награды, которой мы можем удостоиться за паши деяния?

— Боже сохрани, — отвечал Бриджнорт. — Но когда видишь опустошения, которые Стюарты произвели в церкви и государстве, и насилия, которые они чинят над личностью и совестью людей, позволительно усомниться, законно ли применить оружие для их защиты. Однако ты не услышишь от меня восхваления и даже оправдания казни короля, хотя она была вполне заслуженной, ибо он нарушил свою присягу как государь и как должностное лицо. Я всего лишь говорю тебе то, что ты сам хотел узнать, а именно: Ричард Уолли, один из судей бывшего короля, был тем человеком, о котором я рассказывал. Я узнал его горделивое чело и блестящие серые глаза, хотя от времени волосы его поредели, а седая борода скрывала нижнюю часть лица. Преследователи, жаждавшие его крови, гнались за ним по пятам, но с помощью друзей, которых небо послало для его спасения, он скрывался в надежном месте и явился лишь для того, чтобы стать орудием провидения в этой битве. Быть может, его голос еще раз услышат на поле брани, если Англия будет нуждаться в одном из своих благороднейших сердец.

— Не дай бог! — воскликнул Джулиан.

— Аминь! — произнес Бриджнорт. — Да отвратит от нас господь гражданскую войну, и да простит он безумие тех, кто навлекает ее на нас!

Последовало долгое молчание, и Джулиан, который до сих пор не смел поднять глаз на Алису, украдкой взглянул в ее сторону и был изумлен печальным выражением ее лица, всегда оживленного, если не веселого. Перехватив его взгляд, она заметила, как показалось Джулиану — не без тайного умысла, что тени удлиняются и вечер уже близок.

Джулиан понял, что Алиса просит его уехать, по не мог сразу решиться нарушить очарование, которое его удерживало. Странные речи Бриджнорта внушили ему тревогу; они совершенно противоречили правилам, в которых он был воспитан, и потому, как сын сэра Джефри Певерила, он во всяком другом случае счел бы себя обязанным оспаривать их даже с оружием в руках. Но Бриджнорт высказывал свои мысли с таким хладнокровием, с таким внутренним убеждением, что вызывал в Джулиане скорее удивление, нежели досаду и желание противоречить. Слова его были исполнены спокойной решимости и тихой грусти, и потому, если б он даже не был отцом Алисы (возможно, Джулиан и сам не сознавал, какое влияние имело на него последнее обстоятельство), обидеться на него было бы очень трудно. Столь хладнокровные и твердые суждения трудно оспаривать или отвергать даже в том случае, когда невозможно согласиться с заключениями, которые из них вытекают.

Пока Джулиан, словно зачарованный, продолжал сидеть на своем месте, пораженный не только тем, что он слышал, но еще более обществом, в котором находился, новое обстоятельство напомнило ему, что пора уезжать. Маленькая Фея, мэнская лошадка, которая привыкла к окрестностям Черного Форта и имела обыкновение пастись возле дома, пока ее хозяин оставался там, сочла, что нынешний его визит слишком затянулся. Фою подарила Джулиану графиня, когда он был еще мальчиком. Эта резвая лошадка горской породы отличалась выносливостью, неутомимостью и почти собачьим умом. О последнем качестве Феи свидетельствовал способ, которым она выказывала свое нетерпеливое желание вернуться домой. Ее громкое ржание испугало сидевших в зале дам, но, увидев, как лошадка просунула голову в открытое окно, они не смогли удержаться от улыбки.

— Фея напоминает мне, что пора ехать, — сказал Джулиан, вставая и глядя на Алису.

— Подождите немного, — сказал Бриджнорт, отводя его в готическую нишу старинной комнаты и понизив голос, чтобы ни Алиса, ни гувернантка, которые в это время кормили хлебом незваную гостью, не могли его слышать.

— Вы еще не сказали мне о причине вашего появления здесь, — заметил Бриджнорт. Он умолк, как бы забавляясь смущением Джулиана, а затем добавил; — Впрочем, в этом нет никакой надобности. Я еще не совсем забыл свои молодые годы и те чувства, которые привязывают несчастных и слабых смертных к мирской суете. Неужели вы не найдете слов, чтобы испросить у меня тот дар, которого вы домогаетесь и которым, быть может, не колеблясь, завладели бы без моего ведома и против моей воли? Нет, не оправдывайтесь, а выслушайте меня. Патриарх Иаков заплатил за свою возлюбленную Рахиль четырнадцатью годами тяжелого служения у ее отца Лавана, и эти годы показались ему всего лишь несколькими днями. Тот, кто хочет взять в жены дочь мою, должен послужить всего несколько дней, но в деле такой великой важности, что эти дни могут показаться ему долгими годами. Не отвечайте мне теперь. Ступайте, и да будет с вами мир.