Именно эта сопричастность миру, не имеющему объективной реальности, приводит к тому, что истинная женщина в глубине души никогда не бывает атеисткой, она либо верующая, либо суеверная. Религиозность вообще есть сугубо женское призвание, совестливость и богобоязненность – исконно женские душевные свойства. Истинная женственность насквозь пронизана религиозностью – трепетным и таинственно прекрасным чувством жизни, любви, веры, сострадания, чувством глубоким и умным, сокровенно приобщающим ее к непостижимому волшебству интуитивных прозрений.
Исчезновение религиозности в мире параллельно исчезновению женственности, безрелигиозный мир не знает истинной женственности, он знает лишь ложную женщину со всеми «прелестями» ее многообразных душевных вывихов и сотрясений. Женственность безрелигиозной не бывает, безрелигиозной может быть лишь женщина, обкраденная соответствующим воспитанием или душевно немощная, плоская, женственно бездарная – «женственность» такой женщины, если она непременно хочет предстать «женственной», есть пошлость и претензии.
Женщина скорее переживает общение, чем создает в сознании его образ и характер. Во взаимодействии с другими она всегда связана своим символическим восприятием объективной реальности: какая-либо примета или незначимый, казалось бы, признак может существенно повлиять на образ ее действий и поступков. Ее переживания и чувства не могут быть полностью выражены с помощью логики понятий, которой так хорошо оперирует мужской ум. Строй ее переживаний остается в целом непроявленным, часто иррациональным, каким-то вещам женщина придает субъективное значение и основательность, которые никак логически не вытекают из их сознательного рассмотрения.
Отстаивая значимость иных «объективных» положений, пытаясь их осознать, женщина приводит нелепейшие доводы, смешные аргументы, которые не удовлетворяют даже ее саму, тем более мужчину – у него «женская логика» вошла в поговорку.
Реальное явление, таким образом, принимается женщиной как символ ее субъективного переживания. Ее внутренний душевный строй можно было бы назвать символическим субъективизмом.
Женщина любит некоторую недосказанность в отношениях. Это происходит оттого, что всякая досказанность, определенность и конструктивность отношений однозначна и не дает возможности принимать их символически, не оставляет места для воплощения той реальности, которую несет в себе женщина. Кроме того, то, что значимо для женщины, не может быть выражено исключительно сознательным и логическим действием, но должно быть направлено также и на ее субъективное переживание. Поэтому взгляд, обращенный на нее, ценится женщиной больше, чем объяснение, а объяснение лучше то, которое более символично, которое может быть понято многозначно. Она стремится не только к словесному общению, слово кажется ей недостаточно надежным средством контакта с окружающими, в слове есть удручающая ее отвлеченность, абстрагированность, хотя в слове же есть откровение смысла, живое зеркало чувства.
Женщина говорит не только словами, она говорит паузами, звучанием голоса, мимикой, жестикуляцией, выражением глаз, всей своей внешностью, покроем одежды. Она не убеждает, не доказывает, она хочет, чтобы ей поверили, – поверили потому, что это она говорит, вся она, все в ней, а не только ее слова. В разговоре она ищет не столько общения, сколько признания. Женщина часто многоречива, и это свидетельство ее недоверия к формальному слову. Она как будто не может попасть в самую суть высказываемого и теснит, и громоздит слова, пытаясь как-то выразить свои невыразимые переживания. Она никогда не уверена в правильности понимания ее собеседником, и потому такая, незначительная, казалось бы, вещь, как комплимент в ее адрес, дает ей уверенность если не в себе, то во всяком случае в благосклонном, великодушном отношении к ней собеседника. Комплимент принимается женщиной как символ благорасположения к ней, он дает ей возможность свободно выражать себя в своей непосредственности и подлинности.
Но при всем недоверии к собственному словесному самовыражению истинная женщина нуждается как в воздухе в живом слове, она ждет чудодейственного душевного резонанса от речей, обращенных к ней; она всегда лучше слушает, чем говорит.
Отвлеченные принципы общения представляются женщине чем-то мало существенным, она принимает и понимает действия и поступки людей прежде всего по сопереживанию, по отождествлению со своим чувственным фоном (потому, кстати, женственные натуры и более артистичны, то есть лучше внедряются в «плоть», в «кожу» другого существа и сопереживают его жизнь). Социальные контакты женщина стремится свести к личным отношениям, отвлеченные принципы общественной субординации остаются для нее глубоко чуждыми. Женские социальные союзы, если таковые имеют место, могут включать в свой состав женщин каких угодно, только не женственных. Социальная активность – мужское поле деятельности, для женщины, тем более женственной, она так же неестественна, как неестественно для мужчины рождение, вскармливание и первое воспитание ребенка. Трудно представить себе «чистейшей прелести чистейший образец» на общественной сходке бунтующих против своей собственной природы феминисток, хотя поднимаемые этим движением вопросы следует отнести к разряду острых социальных. Женщина приобщается к социальной жизни только через своего мужчину, и без этого мужчины никакая общественная деятельность не может принести женщине всецелого удовлетворения жизнью. Там, где женщине приходится взваливать на себя бремя социальной активности, мужчина, как правило, инфантилен, незрел, ведом, стерт, подавлен, выхолощен, а она – несчастна.
Женщина не может доказывать, убеждать и тайно ненавидит всякую жесткую логику. Известная беспомощность в этом отношении приводит ее к тому, что она целиком и полностью полагается на логику и аналитические способности мужчины, оценивает которые, кстати, не по их содержательности и логической несомненности, а по своему эмоционально окрашенному впечатлению от увлеченности ими мужчины. Игра мужского ума с понятиями и суждениями представляется ей чисто мужским свойством, необходимым атрибутом мужчины. Не любя философии, женщина может любить самого философа, любить за его манеру философствования, а вовсе не за смысловое содержание его философии.
Никогда истина не может быть системой логических доказательств для женщины. Истина приемлется ею только в своей наглядности, несомненности, самоочевидности, она никогда не может быть для женщины абстрактной истиной и не осмысливается ею как исключительное торжество разума.
Женщина в мире не отвлеченно созерцает, не абстрактно осознает, не понятийно осмысливает, но прежде всего глубинно сопереживает жизнь своего окружения. Она не учит, а вдохновляет, не назидает, а возбуждает в нем радостное желание жить и любить. Это женское переживание лишено четкой конкретности, но в нем много ожидания и надежды. Отношение женщины к объективной реальности, как уже было сказано, совершенно иное, чем у мужчины. Женщина больше переживает, чем осознает, жизнь окружающего мира, она скорее чувствует соответствие или несоответствие вещей друг другу, чем анализирует его. Ее эмоциональная пристрастность оказывается решающей в восприятии окружающего, помогает ей высветить особо значимые для нее стороны реальности и наделить их символическим смыслом. Поэтому женщина, как правило, не преображает сама объект своего интереса и внимания. Она лишь с надеждой ждет от него этого, почти чудесного, преображения, в котором он действительно соответствовал бы ее ожиданиям. Ей кажется, что если другой человек будет чувствовать то же, что чувствует она, то он непременно уподобится ей в чем-то существенном и наиболее ценном.
Гармония окружающего мира является для нее глубочайшей душевной потребностью, она прекрасно организует пространство, создавая уют и комфорт, но плохо обходится со временем, как условием, несозвучным ее сущности.
Изначально по сути своей женщина ближе к истокам жизни, самой природой предназначено ей рожать детей, и она не может быть не пронизана острым чувством жизни, извечной волей к жизни, заботой о ней, болью о ней, состраданием к ней, ибо в существе женщины, в ее глубине бьет этот родник жизни, она сама – ее источник. Вся глубина женщины обращена к этой внутренней, скрытой, исходящей из бездны ее существа тайне жизни, она имеет с ней сокровенную, невыразимую взаимосвязь – постоянно действующую, пульсирующую, живую, хотя и не всегда осознаваемую.