В общем, я от себя и от имени моих тирольских спутников могу сказать, что если приспособиться к условиям Гималаев, то какого-то особенного сверхсовершенного снаряжения не требуется, нужно добротное оснащение, из хороших материалов, которые следует продуманно применять.

Большим недостатком нашей экспедиции было отсутствие врача. Хотя Гельмут и я доктора, но он географических, а я геологических наук, Сепп – инженер. Никто из нас не знал, что нужно делать при серьезных заболеваниях. Правда, австрийские лечебные учреждения дали нам медикаментов больше, чем требовалось, и врачи консультировали нас в вопросе, какие, когда и как применять имеющиеся в нашем распоряжении медикаменты. Однако и это далеко не идеальное решение вопроса в нашем положении помогло. Гельмут вскоре проявил исключительную склонность к врачебным обязанностям, и каждый вечер перед его палаткой собиралось много народа из местного населения, чтобы получить какие-нибудь таблетки, мазь или, что они даже особо предпочитали, уколы. При лечении моих рук, имевших обморожение третьей степени, талант Гельмута проявился во всем блеске. Специалисты-медики в Вене поразились, увидя, как мало я пострадал от таких серьезных обморожений.

Еще маленький эпизод из нашей подготовки.

Добрые друзья посоветовали нам застраховать свою жизнь. Несмотря на большой риск, мы нашли в Вене страховое общество, которое согласилось за нормальную плату застраховать нас. Сепп, как человек женатый, должен был страховаться на случай смерти и от несчастного случая, а Гельмут и я, оба неженатые, – от несчастного случая. После того, как все было договорено и пройден врачебный осмотр, общество было крайне удивлено, узнав, что Сепп страдает ишиасом, а Гельмут во время войны получил сквозное пулевое ранение легких и имеет поврежденный позвонок. Единственным здоровым был я, и общество как раз мне и заплатило по возвращении из экспедиции довольно щедро за мои обмороженные пальцы.

Если еще учесть, что я при относительно хорошем здоровье много курю, то мы как альпинисты-спортсмены были довольно безнадежной группой.

Существует твердое мнение, что в Гималаях наибольшие шансы на успех имеют двадцатилетние. С этим в нашей группе обстояло так: Пазангу было, если верить его вычислениям на пальцах в разных вариациях, 43 года, мне – 42. За нами с небольшим интервалом следовали Анг Ньима и Аджиба. «Молодым», Гельмуту и Сеппу, было по 31 году. Остальные шерпы имели возраст около 20 лет. Таким образом, наша группа состояла из людей, которым по возрасту нечего искать успеха на вершинах; тем не менее мы все же нашли на вершине Чо-Ойю то, что искали.

Был конец августа. Мы находились в Биргандже.

– Завтра придет обязательно, – сказал Нарайн Лал.

– Возможно, – сказал Малхотра.

– Прошли очень сильные дожди, – возразил Лал.

– Если ночью будет дождь, он никак не сможет прийти, – добавил Гельмут.

– Он придет обязательно, – вставил Пазанг.

– Значит, будем ждать, – сказал Мендиес.

– Ждать, – подтвердил Сепп.

– Возможно, он все же придет, – сказал я.

Мы говорили о самолете типа «Дакота», который, возможно, полетит в Катманду. Наводнение и дожди последних дней помешали нам достичь Катманду – исходного пункта нашей экспедиции – по обычной дороге.

Биргандж – первый непальский город, расположенный на главной магистрали внутри страны. На карте он выглядит очень заманчиво, являясь как бы местом прощания с Индией и встречи с Непалом. Здесь можно чувствовать себя счастливым, когда в Гималаях стоит хорошая осень.

Но мы были очень несчастливы. Непал и северная Индия переживали в это время самое большое, как здесь говорили, наводнение в истории человечества, и Биргандж превратился в убогое и грязное подобие Венеции. Дороги в Катманду были разрушены силевыми потоками и, по-видимому, вышли из строя на многие месяцы. Могли ли мы надеяться на самолет, который в ближайшее время доставит нас в «Долину Непал»? Мы рассчитывали, что трудности для нас начнутся только в Катманду, но, как видно, они начались уже здесь, на границе Индии и Непала. Мы прочно и основательно засели в грязи, и все выглядело так, что отсюда двинемся не скоро. Мы жили в лучшей «гостинице» Бирганджа – единственной в городе. Лишенные надежды выехать или вылететь в Катманду, мы часто говорили о самолете «Дакота», который должен прибыть, как только подсохнет летное поле в Катманду и Симла.

«Дагот», как произносил слово «Дакота» Нарайн Лал, представитель агентства воздушного сообщения, был нашей единственной надеждой. Представитель «Айр Индия» слово «Дакота» произносил правильно, но его самолет тоже не приходил. Бессильные найти выход из беспросветного существования, мы судорожно цеплялись за мысль: «Завтра придет „Дагот“. Мы поддерживали свою веру в „добрый дух“, спрятавшийся где-то за дождевыми облаками.

Возможно, что наши надежды действительно оправдаются. В двадцати километрах к северу от Бирганджа находился аэродром Симла, откуда ежедневно должны вылетать два самолета в Катманду.

Между Бирганджем, Симлой и Катманду нет ни радио, ни телефонной связи. Маленький поезд, курсирующий между Бирганджем и Симлой, ходит только один раз в сутки, а в Симле ночевать негде, так как там нет никаких построек. Все это сделало ожидание самолета крайне неприятным и страшно нас нервировало. Ситуация была такова, что все планы восхождения на восьмитысячник могли потонуть в грязи Бирганджа.

Начало нашей одиссеи в Непал было более радостным. Двухдневные переговоры с таможней в Бомбее не смогли сломить оптимизма, привезенного нами из Европы. Мы, несомненно, более успешно провели их, чем швейцарская экспедиция на Гауризанкар и французская на Макалу. Хотя мы выиграли всего несколько часов, но каждый, кто знаком с бомбейской таможней в августе, знает, как радуешься каждому часу, который можно провести вне ее стен.

Мы этим очень гордились и были полны надежд. В связи с тем, что пароход итальянской компании «Азия» привез из Европы в Индию несколько тонн альпинистского снаряжения и альпинистов с известными именами, среди которых мы занимали весьма скромное место, бомбейские газеты посвятили нам несколько столбцов. Зато служащие таможни обратили особое внимание на наш груз. Они еще не видели такой убогой экспедиции, которая с грузом всего в 926 килограммов собиралась штурмовать столь высокую вершину. Я знаю точно, что было 926 килограммов, так как сам уплатил в Вене за провоз этого груза до Катманду. Сравнив его с оснащением других экспедиций в 3 или 6 тонн, нас никто не мог упрекнуть в излишней роскоши.

Наш оптимизм, еще не омраченный предчувствиями о тягучей грязи в Биргандже, достиг в Дели наивысшей точки. Он был вызван двумя кривыми ногами, которые в вечерней темноте парка гостиницы «Сесиль» двигались в мою сторону. Было темно, и я не мог сразу узнать человека, которому эти ноги принадлежали. По форме ног и качающейся походке можно было скорее предположить, что они держали между собой сотни лошадей, чем имели под собой несколько дюжин Гималайских вершин. Но я видел прошлой осенью, как они шагали часами передо мной, и не могло быть сомнения – эти ноги принадлежали Пазангу.

После того, как аргентинская экспедиция на Дхаулагири была закончена, он провел две недели отпуска в своей семье в Дарджилинге и теперь ожидал нас здесь, в Дели.

Он рассказал, что им укомплектована первоклассная группа, которую он нам представит через несколько дней в Раксауле. В ее числе – Аджиба, наш прошлогодний спутник, и Гиальцен, сознательный трудолюбивый юноша, прошедший с нами более 1000 километров по Западному Непалу. Только Пембы на этот раз не будет: он путешествует с одной итальянской группой. Так, по крайней мере, говорил Пазанг, но, возможно, у него была личная неприязнь к Пембе. Сначала я жалел об этом, но потом вспомнил бесконечный монотонный свист, которым Пемба сопровождал работу наших ног и который меня очень нервировал. Пожалуй, и без него все пройдет нормально. А привыкшие к нему итальянцы не будут обращать внимания на его музыкальные способности.