- Я это знаю. Хотя, почему собственно, только сегодня?

- Не знаю. Не я это придумал, да и не верю я в это.

- Ничего, это не надолго.

- Что не на долго?

- Твое неверие.

- Нет, это на всю жизнь. Я убежденный материалист.

- Посмотрим. Кстати, мы уже почти пришли.

Юля поздоровалась с шедшей навстречу женщиной, кивнула семье, собравшейся у двух памятников, но ответили ей почему-то только двое, стоявшие в стороне; улыбнулась обогнавшим их солдатам. На их погонах он увидел буквы СА. Странно, ведь теперь на погонах рядовых буквы РА… Еще он заметил, что они как-то странно на него посмотрели.

- Я вижу, у тебя здесь много знакомых.

- Больше, чем ты думаешь.

- Неудивительно. Ведь сегодня весь город здесь.

С ними поравнялась высокая девушка в черном. Что-то странное было в ее бледном лице, но он не понял что. Вместо приветствия она строго спросила:

- Юля, почему ты задержалась?

- Я объясню позже.

- Хорошо, а теперь поторопись.

Девушка остановилась у одной из могил. Ему показалось, что на памятнике ее фотография, но это только показалось. Наверно, пришла к матери или сестре, отсюда сходство.

- Почему она сказала, что ты задержалась? Разве сюда можно опоздать, ведь покойники не разбегутся?

- Нет, опоздать сюда нельзя, можно только прийти слишком рано.

- До первых петухов?

- Нет, слишком молодым.

- Лично я не хотел бы здесь оказаться ни молодым, ни старым.

- Зря. Здесь хорошо.

- Повторяю для особо одаренных: уже не смешно!

Его всегда удивляло, как странно в ней сочетаются легкий характер и мрачный юмор. Он хорошо помнит, что сразу обратил на нее внимание в день, когда они познакомились. Он загляделся на нее, и она, заметив это, подошла и представилась. Юля никогда не была застенчивой…

Вдруг он понял, что ее нет рядом с ним. Он окликнул ее. Ответа не было. Он огляделся и увидел ее светлые хвостики и зеленую куртку вдалеке среди памятников. И он пошел к ней, лавируя между надгробиями, а она все удалялась и удалялась. Несколько раз он окликал ее, но она не отзывалась. Потом он потерял ее из виду, но продолжал идти вперед, пытаясь догнать.

Вдруг он обо что-то запнулся и, потеряв равновесие, упал, ухватившись рукой за какой-то памятник. Он поднял глаза: памятник был старый, весь покрытый ржавчиной, но фотография хорошо сохранилась. Он сразу узнал ее лицо. С фотографии улыбалась Юля. И под фото две даты с разницей в шестнадцать лет.

20.04.2004

Баянистка

«Говорил Боян и Ходына…»

«Слово о полку Игореве»

Она была баянисткой, играла прекрасно, и почти не переставая. Целыми днями во дворе с превосходной акустикой звучала музыка. Прохожие заслушивались, а соседи настолько привыкли, что не обращали внимания.

Ее тонкие пальцы не уставали, а мозг помнил бесчисленное множество мелодий. Она никогда не повторялась. Практически никогда. Музыка лилась и лилась, не ограниченная ни временем, ни пространством: баянистка играла всегда и везде. Когда ее соседи засыпали, она еще играла, а, когда просыпались, - уже играла.

Пальцы слушались ее даже в состоянии сильного опьянения, в котором она пребывала довольно часто. И тогда она пела. Голос ее был чист и высок. Она сидела у открытого окна или на подоконнике, свесив ноги во двор, (а жила она на четвертом этаже), играла на баяне и пела, пела о любви песни, которые до этого никто нигде не слышал. Песни дивной красоты. Влюбленные девушки слушали их и плакали, не влюбленные – мечтали о любви, а тупые скучающие домохозяйки вызывали милицию.

Впрочем, милиция по этому адресу уже давно не выезжала, а если и выезжала, то для того, чтобы послушать ее пение. Один молодой милиционер в чине сержанта, однажды, послушав ее, стал приходить к ней вечерами и приносить цветы. Обычно она открывала дверь, забирала букет, закрывала дверь и никогда с ним не разговаривала. Тогда он садился на ступеньки и слушал, как она играет.

Он был симпатичный. Я даже была влюблена в него… А она все играла и играла…

Впрочем, бывали случаи, когда вызвать милицию не помешало бы. Например, когда она валялась на клумбе и пела под баян песни, шокировавшие взрослых и учившие детишек новым словам… Но, почему-то, именно в тот день милицию никто не вызывал. Однажды, видимо, будучи в ударе она спела песню, которую можно было бы озаглавить «Наш двор»… Жители двора узнали о себе и друг о друге много нового… А сантехник дядя Миша даже перестал нецензурно выражаться. Понял, наверное, что лучше, чем у нее все равно не получится.

Но, такие случаи были скорее исключением, чем правилом. Обычно, она пела о любви, изредка останавливалась, смотрела в небо и шепотом говорила: «Я пою для тебя, любимый… Для тебя…»

Местные бабули-сплетницы, оккупировавшие самую длинную лавочку во дворе, часто и бурно обсуждали ее, хоть это и было нелегко, ведь она не делала ничего нового, только играла, иногда пела и практически не менялась внешне.

На вид ей было лет 35-40, достаточно стройная для своего возраста, лицо круглое, миловидное, впрочем, ему не помешало бы немного косметики, для придания большей выразительности; неизменная сложная высокая прическа с декоративными шпильками – жемчужинками, неизменные джинсы и несколько футболок, почти незаметных из-за баяна.

Она не здоровалась со старушками, и, после того, как она в очередной раз проходила мимо них с независимым выражением лица,, они бурно обсуждали ее, обогащая биографию баянистки новыми фактами.

«Послушайте, что я вам про нее расскажу,» - говорила самая старая и больше всех интересовавшаяся чужими делами сплетница, совершенно не умевшая хранить тайны. Правда, старушка страдала провалами в памяти и по неволе хранила главную тайну баянистки: она веселила гостей на первом дне рождения сегодняшней бабушки, (а отмечали его 70 лет назад), она же разучивала с ней и другими малышами их первые песенки, под ее музыку она с одноклассниками и одноклассницами танцевала во дворе…

Баянистка поселилась в их доме незадолго до рождения главной сплетницы двора. И никто не мог рассказать, как давно она живет в нашем городе. А чего уж точно никто не знал, так это того, что она не всю жизнь играла на баяне. До того, как изобрели баян, она играла на гуслях и так же, как сейчас приговаривала: «Я пою для тебя, любовь моя… Для тебя…» И смотрела в небо так же, как жены и матери рыбаков смотрят на море: не покажется ли знакомый парус…

20.08.2004

Исчадие Ада

Прозвенел звонок, и ученики, быстро и шумно собрав вещи, покинули класс.

Учительница притворила дверь и открыла окна, впустив теплый осенний воздух. Потом она поставила чайник и достала печенье из мешочка на полке.

Вскоре подошла ее подруга Катя, прозванная учениками Катюша, с намеком не на нежность характера, а на военную технику.

Сегодня им многое нужно было обсудить.

Ну, как?

Ты о чем?

Ни о чем, а о ком – о твоей новенькой.

С ней все в порядке.

А как ведет себя?

- Нормально. Курит, грубит, прогуливает, уроки не учит. По сравнению с Адой – просто ангел. Я думаю, мы поладим.

- А кто такая Ада (Катя первый год работала в этой школе и не знала никого с таким именем)?

- Моя бывшая ученица. Вчера встретила ее, так она даже не поздоровалась, впрочем, как обычно. Не буду скрывать: я даже рада, что она ушла из школы. Без нее стало гораздо спокойнее.

Что, так плохо себя вела?

Не то слово, но не в этом дело.

А в чем же?

- Она была очень странной. Нелюдимая, она ни с кем не разговаривала (ребята даже подсчитывали, кто услышал от нее больше слов. Рекордсмен услышал три, большинство же – ни одного) и молча же била любого, чуть что не по ней. Так она быстро отучила девчонок сплетничать ни только о ней, но и при ней, а парней – нелестно высказываться в ее адрес. Те и другие обходили ее стороной, как, впрочем, и все ученики нашей школы. Когда она шла по коридору, вокруг нее всегда было свободное пространство, потоки детей огибали ее.