– И даже очень. Как в прятки играть. Я мог спроситься у вас, как должно… но тайком улизнуть веселее. – Хэсситай запрокинул голову, уставясь мечтательно в быстро темнеющее небо.

– Так ты сотаинников своих… – еле сдерживая гнев, уточнил Хэйтан, – и меня заодно морочил… только шутки ради?

– Простите, мастер, – покаянно произнес Хэсситай. – Я не думал, что вы обидитесь.

– На помешанных не обижаются, – излишне резко возразил Хэйтан. – А если бы тебя, шутника, твои же сотаинники попросту подстрелили невзначай?

– Не подстрелили бы, – уверенно произнес Хэсситай.

– А если бы я тебя за такие шуточки на денек-другой на жертвенник отправил? – прошипел Хэйтан. Говорил он хотя и не всерьез… а все же почти что и всерьез: на сей раз Хэсситаю удалось рассердить его основательно.

– Я бы очень удивился, – тряхнул головой Хэсситай. – Я-то всегда считал, Наставник, что шутку вы всегда понять сумеете.

– А ты ведь и сейчас дурака валяешь, – выдохнул Хэйтан.

– Да, – кротко согласился Хэсситай. – Вы все-таки обиделись?

– Больше всего на свете, – медленно произнес Хэйтан, – мне иной раз хочется тебя убить. Но еще больше мне хочется тебя учить, а еще больше – понять.

Рука его со свистом рубанула воздух.

– Может, я и ошибся однажды… но я никогда с тобой не лукавил. Я и сейчас тебя ни в какую ловушку не заманиваю. Я просто понять хочу – зачем?

– Для веселья, я же сказал, – опустив голову, повторил Хэсситай. – Для смеха.

– Ну и кривой же дорогой ты до смеха добираешься. – Только теперь Хэйтан с изумлением понял, что, говоря о шутках, Хэсситай отнюдь не шутил. – Просто жалость берет смотреть, как ты по этой дорожке рылом землю пашешь. Прикончить тебя, что ли, чтоб не мучился так?

– Я и сам знаю, что рылом, – кивнул Хэсситай. – А только я не очень-то и умею… но ведь все равно хочется.

Даже в темноте видно было, каким жарким румянцем вспыхнуло его лицо – словно он сознавался в чем-то неприкасаемо заветном.

– Душно мне так жить, – с решимостью отчаяния выпалил Хэсситай. – Это ж сбеситься можно, как вы живете… я и сбесился, наверное… но я просто не могу… так серьезно, так трагично… да если бы я хоть раз принял себя настолько всерьез – на месте помер бы! Тоскливо вы живете, безрадостно… словно вас на званом пиру у короля тухлой рыбой употчевали: и выплюнуть нельзя, и есть неохота.

Бедный мальчик. Ему ведь и в самом деле тяжко. Ночная Тень воспринимает подобный образ жизни как нечто само собой разумеющееся… но Хэсситай-то не в клане родился, а со стороны пришел. Немудрено, что при всем его небывалом мастерстве его так и тянет дурака повалять. Очень уж ему недостает радости, смеха, дневного света… вот только не понимает он покуда по своему неразумию, что ночная тьма заставляет сторожиться, а доверясь свету дня, гибнешь тем вернее. Днем убивают чаще, чем ночью.

– А жизнь и вообще штука не слишком радостная, – произнес Хэйтан. – Уж кому, как не тебе, это знать. Столько мерзости кругом… не то что люди – Боги, с небес на нас глядя, слезами заливаются.

Хэсситай стоял прямой, как свеча. Лицо его было неподвижно. Но во взгляде его вновь заблестела прохлада ночной росы.

– А по моему разумению, – ответил он, – Боги смеются. Они, на дурость нашу глядя, просто животики от смеха надрывают.

* * *

Хасами с хрустом сгибал и выпрямлял пальцы, не то давая выход своему гневу, не то стараясь взвинтить себя еще пуще. Он уже не впервые пребывал по вечерам в подобном расположении духа, но сегодня от него было особенно трудно избавиться.

Днем и ночью его внимание всецело поглощено прямой и насущной необходимостью – не утратить своей власти, которая одна только и дает возможность выжить во дворце. Но вечером Хасами возвращается в свои покои. Вечер принадлежит ему, и только ему. Вечером ему не докучают ни бестолковые слуги, ни вечно пьяный король. Вечером можно ни о чем не думать, не следить за выражением своего лица, не ловить малейшие оттенки мысли на чужих лицах, не изнывать от постоянного опасения сделать ложный шаг. Самое приятное и необременительное время суток… с каких же пор оно сделалось столь тягостным для Хасами? С каких пор его дурное настроение, вместо того чтобы улетучиться безвозвратно, становится почти невыносимым, когда Хасами со вздохом растягивается на своей роскошной постели?..

Хасами был уверен, что уж сегодня-то все будет иначе. У него есть повод для торжества. Ловко подсунув Сакурану сведения, на которые тот якобы выбрел сам, ему удалось вынудить короля отдать приказ о поисках парня, который так опасен для Хасами. В здравом уме и трезвой памяти король нипочем бы не отдал приказа об аресте Ханрана… вот только о трезвой памяти его величества и говорить смешно, а о здравости его ума Хасами давно уже позаботился. Любой другой на месте Сакурана призадумался бы, прежде чем арестовывать одного из знатнейших вельмож провинции, – а Сакуран и мгновения не колебался. Он едва ли не сам навязал своему придворному магу желанный приказ.

С арестом, что и говорить, промашка вышла. Ханран прекрасно понимал, что могло послужить его причиной, и живым не дался. Допросить его не удалось… ну да это беда небольшая. Даже мертвый Ханран совсем не бесполезен. Живой Ханран честь по чести выложил бы все, что он знает о сыне покойного Отимэ. Но примерное направление может указать даже и мертвый. Конечно, работа это трудная и кропотливая… но вот сегодня Хасами наконец-то сумел завершить ее. Снять с мертвого тела следы всех касаний за последние десять – двенадцать лет его жизни может даже новичок в магии, и требуется на это от силы полчаса. А вот ты попробуй все эти слипшиеся, сросшиеся, спутанные и переплетенные воедино касания расслоить по одному и выбрать из них нужное! Попробуй удержать это мимолетное прикосновение и определить, где оно произошло и куда направился тот, кому оно принадлежало… попробуй-ка взять след! Хасами не раз уже приходил в отчаяние и ругал себя ругательски, что сам же и уничтожил единственно доступный источник сведений о мальчишке. Эх, вот если бы не арестовывать он тогда надумал господина Ханрана, а вызвал бы его в столицу под благовидным предлогом! Ханран был бы им допрошен и отправился домой в незыблемой уверенности, что никогда не разговаривал с придворным магом о мальчишке… какое там – даже в глаза Хасами не видел! Поторопился Хасами с арестом, ох поторопился… но сегодня все треволнения остались позади. След взят! Хотя и весьма неточно, но Хасами все же выяснил, где прячется от монаршего гнева сын опального придворного. Теперь осталось пустить по следу отряд-другой опытных ловчих, и можно ни о чем не беспокоиться. Вне всякого сомнения, мальчишку разыщут.

Так отчего же беспокойство по-прежнему снедает Хасами, словно бы он и не вышел на след своего заклятого врага? Словно этот враг не будет вскорости уничтожен? Откуда это постоянное, неотвязное ощущение опасности?

Ответ Хасами знал, но не желал в него верить. Очень уж мучительно задевает он чувство собственного достоинства. Тяжко сознаться самому себе, что усматриваешь угрозу в самом обыкновенном подростке. Вчерашний мальчишка с еще детской кожей на висках. Нескладный юнец, ничем особо не примечательный. Не маг и даже не воин. Всего-навсего наследный принц при полусумасшедшем короле. Ненавистный Югита.

Если бы не малолетний паршивец Югита, власть Хасами была бы незыблема – ибо природа этой власти такова, что изъятий из нее почти что и не существует. И надо же было Хасами так основательно напороться на едва ли не единственно возможное исключение из законов естества!

Ведь это так естественно для человеческого сообщества – испытывать страх или внушать его, пугать или быть напуганным. Страх – вот ключ к любой власти! Вот только ключ можно и потерять по небрежности, его может украсть какой-нибудь ловкач… Нет, куда надежнее воспользоваться отмычкой. Особенно если посторонний не сообразит, как ее применять. А еще лучше, если никому и в голову не придет, что сей странный предмет и есть отмычка.