Кадж, верховный жрец Опара, сидел на корточках под тенью гигантских деревьев. Рядом расположились несколько младших жрецов, особо приближенных к Каджу. Их удивило внезапное появление воина. Запыхавшийся часовой подбежал к Каджу.

– Кадж, – закричал он. – к Опару продвигается отряд чужаков! Они спустились в долину с северо-запада. Их человек пятьдесят, а, может, и того больше. Я видел их с наружной стены, но не разглядел как следует – было очень далеко. Со времен появления тех тармангани в Опаре не было посторонних.

– Прошло много лун с тех пор, как Великий тармангани, называвший себя Тарзаном из племени обезьян, посетил наш город, – ответил Кадж. – Он обещал вернуться до сезона дождей, чтобы убедиться в том, что Лэ не причинили никакого вреда, но он не вернулся, а Лэ утверждала, что он погиб. Ты говорил кому-нибудь о том, что видел? – спросил он вдруг, обратившись к часовому.

– Нет. – ответил тот.

– Вот и хорошо! – воскликнул Кадж. – Пошли. Мы вместе поднимемся на наружную стену и посмотрим, кто посмел вступить в запретный Опар. Но о том, что рассказал нам Блэгх, – ни звука до моего разрешения!

– Слово Каджа – закон, – тихо сказал один из жрецов, – но ведь существует Лэ…

Кадж повернул сердитое лицо к говорящему.

– Лэ – верховная жрица, – упрямо повторил тот и добавил: – кроме того, она королева Опара.

– А я – верховный жрец, – напомнил Кадж, – и могу предложить любого для жертвоприношения в храме мертвых или Богу огня.

– Мы будем хранить молчание, Кадж, – ответил жрец смущенно.

– Так-то лучше, – проворчал верховный жрец и направился по коридорам храма к наружной стене. Отсюда они принялись рассматривать приближающийся отряд, переговариваясь между собой на гортанном языке великих обезьян, в котором изредка встречались слова и фразы странного наречия, бывшего, вероятно, искаженной формой древнего языка атлантов. Эти слова и фразы были единственным свидетельством существования некогда угасшей расы людей, чьи города покоятся в океанских глубинах и чей предприимчивый и смелый характер заставил их проникнуть глубоко в сердце Африки в поисках золота и драгоценных камней и построить там копии своих родных далеких городов.

В то время как Кадж и сопровождающие его жрецы рассматривали из-под нахмуренных бровей незнакомцев, упрямо продвигавшихся под палящим солнцем по каменистой бесплодной долине, маленькая серая обезьянка наблюдала за ними из густой листвы гигантского дерева, в свое время пробившегося через плиточную панель древней аллеи. Это была серьезная обезьянка с грустной мордочкой.

Охватившее ее любопытство было столь велико, что даже приглушило естественный страх перед мужчинами из Опара. Обезьянка спрыгнула с дерева, преодолела внутреннюю стену и вскарабкалась на наружную. Оказавшись позади группы наблюдателей, она спряталась за массивной гранитной глыбой, не боясь быть обнаруженной, и прислушалась. Мужчины разговаривали на языке великих обезьян, так что она все прекрасно понимала.

Солнце клонилось к закату. Отряд приблизился уже так близко, что можно было различить лица людей. Вдруг один из младших жрецов воскликнул:

– Кадж, это же он. Великий Тарзан из племени обезьян, как он себя называет. Я ясно вижу его. Остальные – негры, и он копьем подгоняет их идти вперед. Судя по их поведению, они либо устали, либо боятся, а он заставляет их двигаться.

– Ты уверен? – спросил Кадж. – Ты уверен, что это Тарзан из племени обезьян?

– Уверен, – ответил младший жрец, а вскоре и другой подтвердил его правоту.

Наконец, отряд приблизился настолько, что сам Кадж, чье зрение было не таким острым, как у молодых жрецов, убедился, что это действительно Тарзан из племени обезьян, возвращающийся в Опар. Великий жрец что-то задумчиво проворчал себе под нос. Вдруг он повернулся к остальным.

– Он не должен пройти, – воскликнул он. – Он не должен пройти в Опар.

Поспешите и приведите сотню воинов! Мы встретим их, когда они будут проходить сквозь наружную стену и убьем по одиночке.

– А как же Лэ?! – воскликнул тот, который вызвал ярость у Каджа в саду.

– Я хорошо помню, что Лэ обещала Тарзану из племени обезьян вечную дружбу Опара за то, что много лун тому назад он спас ее от разъяренного Тантора.

– Молчать! – прорычал Кадж. – Ты у меня дождешься! Мы должны перебить их всех. А когда будет уже поздно, мы сможем и узнать их. Понятно? И знайте, всякий, кто попытается помешать мне, умрет, и не на жертвенном алтаре, а прямо от моих рук. Слышите? – и он ткнул указательным пальцем в дрожащего жреца.

Слышавшая все это ману-обезьянка дрожала от возбуждения. Она знала Тарзана из племени обезьян, как, впрочем, все обезьяны Африки, знала его как друга и защитника. С другой стороны, мужчин Опара она ненавидела. Они не были ни людьми, ни животными и отличались жестокостью и свирепостью нрава, убивая и поедая ей подобных. Поэтому она сильно забеспокоилась, услышав о готовящемся покушении на жизнь великого тармангани. Она ломала свою маленькую головку и нервно теребила кончик хвоста, пытаясь переварить услышанное и извлечь из смутных глубин своего крошечного мозга план спасения Тарзана. Она корчила нелепые гримасы, адресованные Каджу и его компании, но они, конечно, не могли их видеть. Ничего подобного в жизни с ману не случалось, и ей хотелось прыгать, визжать, тараторить и бранить ненавистных жителей Опара, но что-то подсказывало ей, что этим она ничего не добьется, лишь обратит на себя внимание и получит несколько ударов камнями, которые жрецы умели очень ловко бросать. Точное попадание могло дорого стоить обезьянке. Ману не отличалась глубиной мышления, но в данном случае она превзошла самое себя и умудрилась сконцентрировать свои мысли, не позволяя отвлекаться по сторонам. Она даже позволила сочной гусенице беспрепятственно проползти мимо.

Вскоре Кадж увидел, как маленькая серая обезьянка исчезла за гребнем наружной стены в пятидесяти метрах от того места, где он со своими людьми ожидал, затаившись, подхода воинов. Но в Опаре было так много обезьян, что он скользнул по ней равнодушным взглядом и тут же забыл о ее существовании.

Кадж не видел, как в наступающей темноте маленькая серая фигурка неслась вперед. Она все время бросала испуганные взгляды направо и налево.

Промчавшись некоторое расстояние от стены, обезьянка достигла каменистого холма и стрелой взлетела на его вершину. По сути, это был огромный валун с почти отвесными склонами, достаточно разрушенными, чтобы маленькая ману легко забралась наверх. Замерев на минуту, чтобы отдышаться и успокоить биение своего сердечка, обезьянка подошла к краю скалы и заглянула вниз на людей, подошедших к подножию валуна.

Там действительно был великий тармангани – Тарзан, а с ним около пятидесяти гомангани, занимавшихся непонятным делом – они соединяли друг с другом жерди, положенные на землю в два параллельных ряда. Затем на расстоянии восемнадцати футов к этим жердям они принялись привязывать поперечные перекладины, и вскоре получилась грубая, но прочная лестница, Цели всего происходящего ману не понимала, как не знала она и того, что весь этот план родился в хитроумном мозгу Флоры Хакес. С помощью лестницы можно было взобраться на скалистый валун, на вершине которого находился вход в сокровищницы Опара. Обезьянка не знала и того, что отряд и не собирался входить в Опар, так что пришельцам не грозила опасность со стороны воинов, коварно спрятанных Каджем в проходе крепостной стены. Однако для Тарзана угроза оставалась, и, отдышавшись, ману решила предупредить о ней друга своего народа.

– Тарзан, – крикнула она на языке, понятном им обоим.

Белый человек и чернокожие подняли вверх головы при звуке ее щебечущего голоса.

– Тарзан, это я – ману, – повторила обезьянка, – я пришла предупредить тебя. Не ходи в Опар. Кадж и его люди поджидают тебя за наружной стеной, чтобы убить.

Негры, обнаружив, что причиной беспокойства является всего-навсего маленькая обезьянка, немедленно продолжили работу. Белый также не обратил на слова ману никакого внимания. Обезьянка не удивилась тому, что чернокожие не заинтересовались ее сообщением, так как знала, что они не понимают языка великих мангани, но молчание Тарзана вызвало в ней недоумение. Вновь и вновь она звала Тарзана по имени, вновь и вновь повторяла слова предостережения, но человек-обезьяна не откликался. Великий тармангани то ли не слышал ее, то ли не понимал. Ману была озадачена. Что произошло? Почему Тарзан не хочет прислушаться к предостережениям своего маленького друга?