Как хороша горная тайга после теплого летнего ливня! Нагрянет он неожиданно, пройдет споро, отшумит в листве, и тотчас же из-за светлеющих с каждой минутой туч выглянет солнце. И тогда только тронь нечаянно ветвь березы - словно алмазный дождь посыплется с листьев. Трава, примятая дождем, парит и поднимается, открывая взгляду ягоду земляники. А чуть прогреется воздух - лес наполнится запахом распаренного березового листа, хвои. Белым султаном встает за пеньком цветок, бражника. Понюхаешь его, и от сладкого запаха закружится голова.

Мальчики знали раскинувшуюся вокруг поселка горную тайгу, да, видно, плохо. Когда раньше они шумной ватажкой врывались в лес, все живое притаивалось.

А вот сейчас, пока дядя Ваня записывает отсчеты и зарисовывает трассу, стоит только на пять - десять минут замереть, как вокруг все оживает.

Зеленая ящерка с желтыми отметинами возле горлышка вылезла на камень и, подняв гладкую головку, застыла. Черные глазки, как два вставыша графитового карандаша, неподвижно уставлены на Гешку. "Хозяйка титановой горы", - думает он и протягивает руку к ящерке. Но "хозяйка", извиваясь как резиновая, исчезает в камнях.

На соседней ели качнулась ветка, и словно комочек огня заструился по стволу и исчез среди зелени. Тотчас на вершине появилась любопытная мордочка со стоячими ушками. "Белочка", - опознал Гешка зверька и молча помахал рукой. Не хотелось нарушать тишины.

С дерева на дерево перепархивает ронжа - птица величиной с сороку - и, не умолкая, стрекочет, качаясь на ветвях. А какая она красивая: спина пепельная, грудь розоватая, словно опаленная огнем, лазурно-голубые крылья, пестрый хохолок на голове.

А вон и клест перепрыгивает с ветки на ветку. Он черно-белый, верхушка головы красная - словно дежурный по станции в фуражке. Нашел прошлогоднюю шишку, принялся быстро-быстро приподнимать чешуйки и вытаскивать из-под них семена. Чешуйки отрывались, и ветер уносил их.

Клест исчез, а на сухую ель, что стояла рядом, пристроился дятел. Он смешно, винтом, обошел ее, оперся на длинный хвост, тюкнул раз-другой по коре - не понравилось. Цепляясь когтями, полез выше - будто рабочий-электрик по столбу. И только на середине сушины остановился и забарабанил своим крепким клювом-долотом по дереву. На землю полетели отбитые щепки, куски коры.

Дядя Ваня закончил зарисовку. Гешка берется за рейку, поднимается на следующий пикет. Как жаль нарушать тишину.

...Работа заставила забыть о некоторых укоренившихся у ребят привычках.

Особенно на первых порах досталось Юльке. Он привык дома раскидывать свои вещи, зная, что мать всегда приберет за ним. Здесь нянек не было.

Когда они, усталые, возвращались "с поля", Юлька, стараясь поскорее избавиться от рейки, совал ее куда попало. Дядя Ваня всегда был тут как тут.

- А ну вернись! Зачем рейку на землю положил?

- А не все равно? - тянул Юлька.

- Не все равно. Краска быстрее слезет.

Юлька нехотя возвращался и, подняв рейку, совал ее между вешками длинными палками, раскрашенными в два цвета.

- Не там место рейке, переставь!

"Придирается", - тоскливо думал Юлька, но уже в следующий раз ставил инструменты по своим местам.

Был у Юльки еще один порок - ротозейство. Задумается он или засмотрится, заслушается и забудет о деле. Один случай, не совсем приятный, вылечил его и от этого.

Дядя Ваня, Геша и Юлий весь день занимались промерами трассы. На обратном пути Юльке поручили нести мерную ленту - звонкую, пружинистую стальную змейку, свитую в круг.

Когда вышли на гарь - участок леса, пострадавший от пожара, то наткнулись на полянку, усеянную кустиками костяники. Спелые, кисло-сладкие ягоды раскинулись вокруг красным ковром, и не было никаких сил равнодушно пройти мимо. Все втроем, не сговариваясь, присели на корточки и стали обирать кустик за кустиком.

Юлька перебрался ближе к лесу и неожиданно наткнулся на куст жимолости. Ягоды синими каплями повисли на ветвях, и было их так много, что казалось, на куст накинули синий полушалок. Юлька любил ягоды жимолости. Только он вошел в раж, как дядя Ваня окликнул:

- Эй, хлопцы, хватит... Пошли!

Юлий даже не оглянулся. Дядя Ваня позвал еще раз, и, не дожидаясь Юльки, они с Гешкой начали спускаться по тропинке к реке. Уже давно затихли их голоса и куст из синего стал сине-зеленым, когда Юлька опомнился и опрометью бросился за ними, позабыв второпях мерную ленту.

Дядя Ваня хватился инструмента в сумерки.

- А где мерная лента? - сурово спросил он Юльку.

Юлька ошалело заморгал светлыми короткими ресницами и почему-то похлопал по карманам штанов, словно лента могла быть там.

- Принес я... наверное... - неуверенно протянул он, хотя сразу же вспомнил, что ленту оставил возле куста жимолости.

- А ну, иди покажи!

Юлька встал и, волоча сразу отяжелевшие ноги, прошел к палатке. Они пересмотрели все закутки, даже заглядывали под походные кровати, но мерной ленты нигде не было.

- Признайся честно - в лесу оставил? - строго спросил дядя Ваня, когда они вернулись к костру.

- Ну да, верно, оставил... На той поляне, где костянику ели...

- Сейчас же иди, найди и принеси! - В голосе дяди Вайи прозвучала решимость.

Это Юлька почувствовал сразу, и он только смог робко сказать:

- Скоро темно будет...

- Успеешь. Иди! В следующий раз не оставишь.

И Юлий пошел. Гешка поднялся с колодины, но Петр Петрович, положив руку на Гешкино плечо, посадил его обратно.

- Он виноват, пусть и отвечает. Потакать не нужно. Это будет ему уроком!

На пабереге было светло, но в лесу уже легли сумерки. Весь подлесок слился с деревьями, и только вершины елей четко вырезались на небе, окрашенном на западе в лимонно-красный цвет. Из-за отсвета лес казался мрачным, зловещим. Ветер затих, птицы примостились спать на ветвях, в своих гнездах.

Юлька чуть не бегом поднимался по каменистой тропинке. Удары подошв по камням, биение его сердца, казалось, разносились по всему лесу.

Когда Юлька добрался до поляны, сумерки стали еще гуще. Юлька сразу нашел куст жимолости и, вглядываясь в темноту, начал искать ленту, но ничего не было видно. Тогда он присел и, хлопая ладонями по траве, начал шарить, пока пальцы его не наткнулись на холодное железо. Юлька облегченно вздохнул и потянул ленту к себе. И вдруг за его спиной раздался протяжный, словно вздох, крик: "Фу-бу-у-у!.."

Юлька вздрогнул и, не поднимаясь на ноги, оглянулся. Позади, из темной чащобы, глядели на него два зеленых глаза. Юлька почувствовал, как лоб его стал мокрым от пота, а по спине побежали мурашки. Не было сил подняться на ноги. Но вот зеленые глаза на миг потухли и снова загорелись, как показалось Юльке, ближе и ярче. Страх, какого он еще никогда не испытывал, охватил Юльку. Он прижал к груди круг мерной ленты и заорал.

Огоньки потухли, и над головой, меж двух высоких елей, бесшумно промелькнула птица. "Филин", - догадался Юлька, и догадка приободрила его.

Юлька вскочил на ноги и что было сил бросился вниз по тропинке. Ветви стегали его по лицу, два раза он споткнулся о камни и кубарем перелетел через лежавшую поперек тропинки лесину.

Остановился Юлька только вблизи лагеря. Сквозь заросли был виден яркий свет костра и темные силуэты людей вокруг него.

Юлий с полчаса стоял за кустом, унимая дрожь. Успокоившись, заправил рубашку, поплевал на ладони, пригладил волосы и только тогда вышел на поляну. Нарочно, чтобы все слышали, вешая ленту, он звякнул ею о камень.

Довольный и гордый собой, Юлька подошел к костру и, не садясь, чтобы видели его, протянул руки к огню. Но никто не обратил на Юльку никакого внимания, только дядя Ваня спросил:

- Чаю выпьешь?

...Юлькин отец работал бухгалтером. Нет в мире профессии более сидячей и спокойной, чем эта. И все бухгалтеры, кажется, под стать ей. Но Юлькин отец не таков.

По его неугомонному характеру, смелости и решительности старшему Малямзину больше шло бы руководить какой-нибудь экспедицией, чем перебрасывать четки на счетах. Мастер на все руки, он мог стачать сапоги, смастерить лодку, сложить печь в доме. В сезон охоты целыми днями пропадал в тайге и не возвращался без добычи: рябчиков, косачей или красавца бронзовогрудого - глухаря. Несколько раз старший Малямзин ходил на медведей. В доме были две медвежьи шкуры: одна покрывала сундук, а вторая лежала возле кровати. Случалось, сбивал он с кедра притаившуюся на суку хищницу рысь. Слыл Юлькин отец и отменным рыболовом.