— Я нимало не сомневаюсь в их достоинствах, — ответила Ольга, как бы извиняясь. — Но ваше высочество знаете, антипатия столь же непобедима, как и симпатия. Я право не виновата, если эти господа, особенно старший из них, барон Джевид Моор, производят на меня такое же впечатление, как Мефистофель на Маргариту…

Общий смех встретил это признание. Только берлинский агент повторил серьёзно:

— Да, вы действительно наблюдательны, мамзель Ольга… Это редкое качество у молодых женщин.

— Редкое и… опасное, — подтвердил профессор Гроссе, пересаживаясь поближе к актрисе.

— В каком смысле опасное? — спросила она машинально.

Молодой историк быстро огляделся. Общество разделилось на группы и каждая казалась занятой своим отдельным разговором. Оба агента о чём-то горячо спорили со старым директором Гроссе.

Профессор понизил голос:

— Фрейлейн Ольга, не сочтите мою просьбу нескромностью, и поверьте, что мной руководит искренняя симпатия к любимой ученице моего отца. Мой милый старик так часто писал мне о вас, что я давно уже знаю и… люблю вас… Ради Бога не придавайте этому слову какого-либо неправильного значения. Поверьте, мне не до пошлых ухаживаний… То, о чём я хочу переговорить с вами, дело… слишком серьёзное… Здесь не место и не время говорить о серьёзных вещах, — произнёс он решительно. — Потому-то я и хотел просить у вас, фрейлейн Ольга, позволения посетить вас завтра утром, если возможно… Я имею сказать вам нечто… весьма важное для всей вашей жизни…

— Я рада буду видеть вас у себя завтра утром, — улыбаясь, ответила Ольга. — Лучше всего, к завтраку, в половине первого. Тогда мы успеем поговорить…

Молодой учёный поднёс к губам маленькую ручку артистки.

— О чём это вы тут секретничаете? — внезапно спросила хорошенькая балерина.

— Профессор читает мне лекцию по истории, — улыбаясь, ответила артистка.

— Истории любви? — прищурив красивые чёрные глазки, заметила француженка.

— О, нет, — спокойно ответил профессор. — Просто средневековую историю одного из рыцарских орденов, о котором писали столько немецких поэтов, начиная с Миллера.

Разговор снова перешёл на искусство, постепенно привлекая присутствующих.

Профессор Гроссе рассказал несколько исторических эпизодов так увлекательно, что даже дамы слушали с величайшим интересом.

Когда он кончил, оба агента многозначительно переглянулись.

— Талантливый молодой человек, — заметил «директор» Закс со своей сладчайшей улыбкой.

— Чересчур талантлив, — отрывисто выговорил Бентч. — Вы слышали, конечно, поверье, что талантливые дети живут недолго.

Оба «агента» снова переглянулись и, закурив сигары, спокойно откинулись на спинку мягких кресел.

На углу двух небольших, но элегантных улиц, расположенных в самом центре Берлина (соединяя знаменитый бульвар «Под липами» с центральным складом на «Фридрихштрассе»), стоит маленький серенький домик, кажущийся ещё меньше от близости окружающих его 6-ти и 7-ми этажных великанов.

В этом домике всего полтора этажа по одному фасаду и два по другому. Оба фасада отделены от тротуаров обеих улиц не широкими, но тенистыми палисадниками, в которых густо разрослись кусты сирени и акаций, в рост человека; старые липы и каштаны, достигающие своими ветвями до крыши, наполовину скрывают самое здание и совершенно прячут всякого, входящего в узкую незаметную калитку.

Пышная зелень в центральной части города не мало удивляла прохожих, не знающих того, что за этой высокой решеткой, полускрытая кустами и деревьями, помещается главная квартира немецких масонов, ложа «Друзей человечества», открытая в Берлине ещё при Фридрихе Великом.

Сегодня к числу масонских «Друзей человечества» должен был присоединиться и принц Арнульф, уже знакомый нашим читателям.

В ответ на просьбу молодого принца разрешить ему вступить в союз, высокие цели которого известны всему миру, император улыбнулся загадочной улыбкой и ответил:

— Я ничего не имею против «великодушных принципов» вообще. Ты же совершеннолетний, знаешь, что делаешь. Почему я и не считаю себя вправе вмешиваться в твою личную жизнь. Будь ты военным, — дело обстояло бы иначе. Но с тех пор, как ты вышел в отставку…

— Не по моей вине, ваше величество… Моя сломанная нога…

— Знаю, знаю, — перебил император. — Твоя сломанная нога не мешает тебе ездить верхом, танцевать и кататься на коньках, но мешает оставаться на военной службе… Нет, нет, милый друг… Не надо объяснений. Я прекрасно понимаю, что жить в «резиденции» хорошеньких актрис приятней, чем командовать полком в каком-нибудь захолустье… В наше время молодёжь была иного мнения, но… о вкусах не спорят. И если тебе нравятся масоны, почему бы тебе и не познакомиться с ними поближе. Пожалуй, просвети и меня, если откроешь что-либо особенно великолепное в своих новых «братьях»… От «обета молчания» они, конечно, освободят тебя, ради обращения императора германского в масонскую веру.

Не зная, принять ли эти слова императора за шутку или позволение, принц Арнульф, тем не менее, решился поступить в ложу «Друзей человечества», в которой у него было не мало знакомых.

К десяти часам вечера древний ритуал принятия нового члена был уже исполнен. Все полагающиеся обряды были проделаны в большой круглой зале со стеклянным куполом, но без окон, слабо освещённой зелёным огнём спирта, смешанного с солью.

Принц Арнульф без сапога на левой ноге и с обнажённой левой стороной груди введён был «поручителем» — один из высших сановников финансового ведомства… Он ответил на традиционные вопросы традиционными же словами, до смысла которых не доискиваются, повторяя машинально заученные наизусть фразы. Затем с «ищущим света» проделали обязательные испытания. № 1: заряженный пистолет, из которого «ищущий света» должен был застрелиться по приказанию старшего «мастера», причём пуля пропадала в рукоятке, при поднятии курка. Затем следовал № 2: кубок, наполненный кровью «изменника», убитого на глазах посвящаемого. Кубок этот подносили увидавшему «малый свет» с приказанием: выпить «кровь предателя» за «погибель всех изменников великому делу»…

Проделывая эти обряды, испытуемые не задумывались об их символическом значении и не догадывались спросить себя, а нет ли в самом деле, капли христианской крови в этом «кубке смерти»…

Вся длинная программа посвящения в первую или младшую степень масонства (дающую звание «ученика») была исполнена с подобающей серьёзностью.

Настоящий смысл всех этих обрядов знали лишь немногие, и уж, конечно, среди блестящего общества, собравшегося отпраздновать «братской трапезой» приём нового собрата, не было ни одного, кто бы знал достоверно, что такое франкмасонство, служить которому «состоянием, умом, сердцем и даже жизнью» так легкомысленно клялись все присутствующие.

Среди этого многочисленного общества знал правду о целях масонства, может быть, один лорд Дженнер. А между тем, в круглом зале, превращающемся из гробницы Адонирама в самую прозаическую столовую, после принятия каждого нового «брата», собралось немало выдающихся людей, явившихся со всех концов света. Тут были представители высшего германского общества, были талантливые писатели, художники и учёные. Были не только немцы, но и французы, англичане, американцы и даже русские. Были и евреи не в очень скромной пропорции, могущей привлечь внимание даже не особенных любителей «избранного племени», ибо в первых степенях масонства нередко встречаются иудофобы, не подозревающие, что они служат тайному обществу, являющемуся созданием и собственностью иудейства, тем оружием, с помощью которого евреи надеются отвоевать себе всемирное владычество над порабощенным и обезличенным христианским человечеством.

Глядя на блестящее собрание представителей всех государств и народов, председатель «банкета», — великий мастер Шотландии, присланный специально для торжественного посвящения принца Арнульфа, лорд Дженнер презрительно усмехался, в глубине души своей недоумевая, каким образом ум, талант, знания, опытность, так просто, спокойно, по-детски глупо попадаются в ловушку, где приманкой служили человеколюбие, прогресс, всеобщее братство народов, вечный мир, духовное усовершенствование и прочие «побрякушки», как игрушки детям бросаемые этим людям настоящими масонами, великим «тайным обществом», остающимся всегда и везде одинаково опасным «разрушителем государств и развратителем народов».