— И ты туда же! — сказал Чудинов. — Это небезызвестный наш Сергунок.

Тюлькин подтолкнул локтем Алису:

— Слышала? «Наш». Что я тебе говорил?

Присев, как старые друзья, чуточку в стороне от всех на диван, Алиса и Чудинов весело болтали.

— Это ваша новая звезда? — спросила Алиса, метнув взор в сторону Наташи.

— Да. И верю, что счастливая звезда.

Бабурина ещё раз снисходительно оглядела издали Наташу.

— Симпатичная девушка и недурна.

— На дистанции ты сумеешь оценить и другие её качества, — предупредил Чудинов.

А Сергунок отвёл меня в сторону и сказал:

— Дядя, а у него пуговица пришитая на том месте. Вы же тогда говорили…

— Цыц! — пригрозил я ему. — Мы с тобой как условились? Забыл? Что, по-твоему, кончилась уже спартакиада?

— Значит, пока не кончится, всё равно ни-ни?..

— А то как же!

— А вы обещали мне пропуск, чтобы везде ходить.

— Получишь, получишь, — успокоил его я и нахлобучил ушанку с круглой его макушки на самый нос.

Наташа сидела на диване возле стойки тёти Липы. К ней тотчас же подсел Тюлькин. Он привык с лакейским презрением относиться к так называемым простым людям. Что тут было церемониться с провинциалкой! Тюлькин поблистал всеми своими «молниями» на костюме, бесцеремонно осмотрел Наташу и сел рядышком.

— Так это, значит, вас Чудинов гоняет? Так, так. Очень приятно лично познакомиться. Первым делом, конечно, он вам насчёт подколенного угла теорию вкручивал? Понятно. Ох, уж он этой теорией всем нам в Москве — во!.. — Тюлькин показал на горло.

— А зачем вы мне все это говорите? — удивилась Наташа.

— Я вижу, вы хорошая девушка, простая, хочу по дружбе. Бабурина чемпион, а сейчас она в такой форме, как никогда. Смешно думать, что её можно обойти. Бред. Детский лепет. Вы Чудинова не знаете, хитрейший человек и изикил… тьфу… как это… иезуит лыжни. У него ведь в мыслях что? Вас с Алисой вот так — лбами столкнуть, а все для секундомера. Из вас дух вон, а ему кубок по общей сумме показателей. Плевать ему, кто первый, вы или Бабурина. Эх, я бы вам мог кое-что рассказать, да… вон, глядите, как воркуют.

Наташа непроизвольно глянула в тот угол, где, увлечённые беседой, сидели Алиса и Степан. Чудинов, видимо по старой тренерской привычке, положил руку на плечо Алисе, а другой рукой показывал какие-то, должно быть, приёмы, двигая ею возле самого колена Алисы. Заметив взгляд Наташи, он с несколько излишней поспешностью снял руку с плеча Алисы. Наташа встала и быстро вышла, так сильно толкнув вертящуюся дверь, что она ещё долго крутилась за ней…

Чудинов вскочил:

— Наташа, куда вы? — Он подозрительно поглядел на Тюлькина. — Ты ей тут ничего не накрутил, а?

— Да что ты, Степан! — оправдывался Тюлькин. — Я ей просто рассказывал… кое-что про Москву, какая потеря для нас, что ты отбыл, покинул нас, она и расстроилась…

— Ох, Тюлькин! — Чудинов коротко шагнул, подошёл вплотную и незаметно поднял кулак, прикрыв его своим плечом от посторонних взглядов. — Смотри ты у меня, как бы я тебе когда-нибудь не повредил твою материальную часть! — Он хотя и шутил, но в глазах у него проступило нечто, заставившее Тюлькина быстренько пойти на попятную.

— Ну вас всех, ей-богу… Голова у меня прямо-таки от вас болит и пухнет.

Тётя Липа за своей стойкой услышала это и тотчас же посоветовала:

— А может быть, вам освежиться с дороги? Вот у нас парикмахер тут.

С нескрываемым восхищением Тюлькин воззрился на тётю Липу:

— Ух, черт, могучая же вы дамочка! В цирке не работали?

— Не приходилось. Уж вы скажете, в цирке, — застыдилась Олимпиада Гавриловна. — Я на Иртыше на грузовой пристани работала, начальником, да потом радикулит замучил от сырости. Спасибо Адриану Онисимовичу, парикмахеру нашему, мазь дал очень пользительную. Сперва веснушки свёл, а потом для втирания. И как рукой сняло.

С Дрыжиком у Тюлькина завязалась совсем свойская, дружеская беседа. Намыливая пухлые щёки приезжего, парикмахер разоткровенничался:

— Мои кремы широко известны среди местного населения. На чистом коровьем масле изготовляю.

Тюлькин покровительственно кивнул, сколько позволяла простыня, подвязанная под горло.

— Шайбочки идут? — спросил он.

— Простите, не вник в вопрос?

— Монеты, говорю, много загребаешь?

Дрыжик обиделся:

— Вы меня дурно понимаете. Я чисто безвозмездно, для друзей, по знакомству. В целях науки, не больше. Снабжаю также мазями местных спортсменов. Тут довольно капризная погода, а это иногда может вредно отразиться. Вы, полагаю, слышали, что у нас тут, у местных, есть старые охотничьи секреты в смысле лыжных мазей. У нас снег особенный, на дню состояние три раза меняется.

Тюлькин разом насторожился. Он вытащил руки из-под простыни и пальцем провёл по губам, чтобы снять мыло.

— Как же, слышал! Говорят, у вас тут мази — чудо прямо. Сами лыжи идут. Мечтаю достать для себя лично хоть грамм триста.

— Для себя лично желаете брать? — насторожился Дрыжик.

— Да, я сам любитель в выходной на лыжах походить. Со своей стороны, попрошу взять на память. — Он порылся под простынёй в кармане, вытащил перочинный нож с большим набором лезвий, раскрыл все ножички. Нож стал походить на большого рака. Тюлькин протянул его парикмахеру.

— Вот, прошу принять в знак уважения и приятного знакомства. Вот тут написано «Коля». Это лично я. От меня — вам. Прошу.

Дрыжик внимательно осмотрел нож. Он ему понравился, но, вспомнив что-то, парикмахер подозрительно оглядел своего клиента:

— А сами вы, извиняюсь, не из «Радуги» будете?

— Кто, я? Да нет, какое там! Я по радиочасти специалист. Трансляцию вести буду с Карычевым. Слыхали про такого? Евгений Кар, известный, вот я с ним и прибыл, сопровождаю. А это для себя, так, на прогулочку в выходной для личных надобностей. Знаете сами: не подмажешь — не поедешь. Тонко замечено?

— Ну, тогда можно будет вам сделать, — уступил Дрыжик, вертя в руках уж очень ему приглянувшийся ножик. — А лыжнику бы не дал. Я хоть сам в прошлом из Мариуполя, но болею целиком за местных. — Он густо намылил Тюлькина. — Говорят, чемпионка какая-то из Москвы приехала, известная. Курьёз будет, когда её наша Скуратова за собой бросит.

Тюлькин что-то замычал под мыльной маской, прикрывавшей половину его лица и обрекавшей на вынужденную немоту.

Тюлькин разом насторожился.

Дрыжик наклонился к нему:

— Беспокоит?.. Смешно думать! Скуратова — это же сила. Как она в Свердловске сейчас на отборочных прошла! Её сам Чудинов тренировал, заслуженный мастер. Говорят, из-за неё и Москву бросил… Тут намедни клиент один приходил, тоже из лыжников местных, так смеялись мы с ним до слёз буквально, когда насчёт этой Бабуриной разговор зашёл.

Тут Тюлькин не выдержал. Как говорится, в нём взыграло ретивое. Как-никак он был давним болельщиком Алисы. Он вскочил, разбрызгивая в ярости мыло, одна щека в пене, другая уже наполовину выбритая, отстранил от себя рукой бритву, с которой к нему наклонился Дрыжик.

— Над кем смеялись? Над Бабуриной? Да она чихать не захочет на твою Скуратову! Она заслуженная, как лауреат всё равно. Её Буденный вот так за руку благодарил при всей публике на стадионе. Маршал! А ты лезешь ко мне со своей Скуратовой, гигиена!

Дрыжик свернул салфетку, аккуратно уложил кисточку в чашку, сказал очень тихо и даже с печалью:

— Виноват, возможно, не дослышал. Вы на кого, если не ошибаюсь, чихать собрались, на Скуратову? Так я вас понял? Да?

Решительно схватив помазок, он с силой бросил его снова в чашку так, что на зеркало полетели лепёшки мыла. Потом он отодвинул прибор подальше от края стола, дрожащими пальцами снял с Тюлькина простыню, скомкал её и бросил на столик:

— Извините меня, но вам придётся пройти через улицу напротив.