Впереди шёл предводитель отряда, сзади тянулся обоз (Ишка ведь была обоз), а дальше — все остальные путешественники.

Так мы ходили в горы за яблоками и за грибами, и ещё много было таких экскурсий.

Потом мы устраивали бега. Соня или я садились на старика иноходца и вызывали Ишку на состязание. Расстояние брали небольшое — ну, так, примерно, квартала два. Мы жили за городом, и за нашим садом сразу начинался выгон. На этом выгоне мы и гонялись.

Нередко случалось, что Ишка прибегала первой. Но и здесь она брала больше хитростью.

Выстроятся они рядом — иноходец и Ишка.

— Рра-аз! Два! Три!

Иноходец бежит прямо, а Ишка плотно подожмёт свой хвостик, завертит кисточкой и так и норовит юркнуть иноходцу под морду. Если только ей удавалось занять позицию перед мордой лошади, победа оставалась за ней. Она не давала дороги. Старик иноходец невольно замедлял ход и старался хоть куснуть назойливое существо, задорно скакавшее впереди.

За сараем, среди разной рухляди и обломков, мы откопали как-то переднюю ось маленькой тележки. Два передних колеса и оглобли были в полной исправности. В разных местах мы отыскали всё остальное и с помощью старших смастерили себе маленькую арбу.

Ишка очень удивилась, когда её запрягли. Она всё оглядывалась на тележку, но не брыкалась и не протестовала. Единственное, что ей очень не нравилось, — это зачем на неё надевают уздечку и вожжи. Она сразу глупела, становилась злой и упрямой и совершенно не слушалась вожжей. Если тянули за правую вожжу, она дёргала головой, поворачивала налево. Пришлось и в упряжи ездить без узды, с длинным прутом, которого Ишка прекрасно слушалась.

Как-то нас послали на базар за покупками. Мы решили ехать на Ишке. Заложили арбу. Юля уселась верхом править, а мы с Наташей забрались на арбу. Поехали. Дорога шла всё под горку, Ишке было легко. Колёса тележки завертелись очень быстро. А пыль за нами поднималась прямо как от настоящей телеги.

Приехали на базар, стали ездить по рядам — покупать арбуз и дыни. Присмотрели один здоровый арбузище и заспорили с хозяином о цене. Во время спора об Ишке совсем как-то позабыли. Только вдруг я вижу — она засунула голову в корзину продавца и уписывает его виноград. Я подтолкнула Юлю. Она как ахнет да как стегнёт Ишку кнутом!

Ишка рванулась и сшибла с ног Наташу. А у неё в руках был арбуз. Он брякнулся на землю — и вдребезги…

Тут набежали продавцы:

— Платите за арбуз! Платите за виноград!

Требуют чуть не все деньги, которые нам дали для покупок. Мы говорим:

— Ведь арбуз же нечаянно…

А они:

— Нет, чаянно. Платите, и всё.

Что тут будешь делать? Пришлось заплатить.

Домой мы ехали печальные, присмиревшие. Главное, боялись, что не будут больше посылать на базар. А тут Ишка ещё кривляется: делает вид, что ей так тяжело везти — ну, просто надрывается. Налегла в хомут, голову нагнула чуть не до земли и уши как-то особенно вывернула и стрелочками поставила на макушке. Это у неё был знак, что ей трудно. Я встала с тележки и пошла пешком, а Ишка всё уши выворачивает.

Тогда мы решили её надуть. Незаметно слезли с тележки все. А она всё показывает, что ей тяжело.

Тут уж мы рассердились:

— Будет врать-то! Пустую арбу везти трудно? Сколько из-за тебя ещё неприятностей будет дома… Айда, садитесь все, пусть потрудится!

Мы сели. Ишка окончательно стала.

— Что такое? Неужели она вправду не может нас везти?

Подошли к Ишкиной морде и видим: Ишка смотрит на землю, а у неё около копыта что-то блестит. Нагнулись — золотой пятирублёвик.

— Вот так Ишка!

Мы купили всё, что надо, угостили на радостях Ишку и поехали домой. Теперь она бежала прекрасно, а мы всю дорогу пели песни.

Зимой на Ишке ездили в санях. Потом пришла весна, и была такая грязь, что нельзя было ездить ни в санях, ни в тележке, ни верхом: грязь доходила Ишке до колен.

Месяца два Ишка была совсем без дела. Но она не скучала. Недалеко от нас, на кирпичном заводе, было много ишаков. Ишка свела с ними знакомство и каждый день уходила к ним в гости.

Как только подсохли дорожки, мы опять начали бродить по окрестностям. Ишка, конечно, была с нами. Но раз кто-то из старших сказал нам:

— Вы теперь Ишку сильно не гоняйте. У неё будет маленький ишачок!

— Как — ишачок?

— Ну как — очень просто: родится детёныш.

Наташа оглянулась на Юлю:

— Ага, что? Вот ты мне не давала ездить на Ишке, теперь она мне другого ишака принесёт, ещё лучше. Думаешь, она не видела, что мне завидно?

Все согласились, что Ишка это очень хорошо видела, а Наташа продолжала:

— Ну, уж этот мой ишак будет — так действительно красота! Никому не дам ездить на нём. Лучше и не просите — всё равно не дам!

С этих пор она изо всех сил стала ухаживать за Ишкой. Сама кормила её, следила, чтобы её не ударили и не напугали. А если нужно было куда-нибудь поехать на Ишке, она всякий раз долго торговалась:

— Ну, зачем непременно на Ишке? Не можешь ты, что ли, пешком пойти? Смотри, как она глаза закрывает. Может быть, она больная.

Сначала мы ждали ишачка каждый день. Наташа, как только вставала утром, сейчас же бежала к Ишке. Когда она возвращалась, мы спрашивали:

— Ну что, есть?

— Нету ещё, наверно завтра.

Но вот прошло лето, осень, выпал снег, и мы с Соней уже давно ходили в школу, а ишачка всё не было.

Наташу стали грызть сомнения:

— Должно быть, она забыла. А то, может, обиделась на что-нибудь. Скоро год, как обещали, и всё никак она не раскачается.

Она пробовала объясниться с Ишкой, но ишачка всё не было, и Наташа перестала её навещать.

К началу весны живот у Ишки сделался как лодка. Она перестала задирать корову и собак, ходила осторожно и всё грелась на солнышке. Уйдёт на огород, выберет себе местечко посуше, встанет и греется.

Как-то в воскресенье отец сказал нам:

— Ну, теперь надо смотреть за Ишкой: наверно, уже скоро…

Не успел он договорить, как в комнату вбежала Юля:

— Рождается… на огороде…

Все побежали туда. В небольшой ложбинке, там, где летом росли огурцы, лежал чудесный чёрненький ишачок. Ишка металась вокруг него и всё старалась поднять его носом. Отец хотел помочь ей, но она завизжала от ярости и бросилась на него. Тут мы заметили, что ишачок всё время лежит неподвижно.

Отцу показалось это странным. Он взял палку, отогнал Ишку и нагнулся над детёнышем.

Ишачок был мёртвый.

Отец поднял его за ноги и понёс. Голова ишачка болталась во все стороны, а Ишка бежала рядом, лизала его и как-то беспомощно хрюкала, словно всхлипывала.

Оказалось, что ишачок родился вполне здоровым. Но он был у Ишки первый, и она сама убила его. Может быть, потому, что испугалась, а может, по неосторожности. Потом мы узнали, что у животных это часто случается с первыми детёнышами.

Ишачка понесли далеко в поле закапывать. Мы молча шли следом. Ишка тоже хотела бежать за нами, но её отогнали и заперли ворота. Она долго носилась вдоль забора, кричала и звала своего ишачка.

Вернувшись домой, мы хватились, что между нами что-то не видно Наташи. Она не ходила с нами в поле и вообще, когда выяснилось, что Ишка убила своего детёныша, она куда-то исчезла.

Стали искать её. Я заглянула в полутёмную конюшню. Она сидела в углу под яслями и плакала. Рядом с ней стояла Ишка и облизывала на её лице слёзы..

— Уходи вон! — отмахивалась от неё Наташа. — Болван дурацкий! С ума ты, что ли, сбесилась?.. Моего ишачка уби-и-ила…

И она опять залилась слезами.

Прошёл ещё год. Хозяин продал городской дом, в котором мы жили, и мы переехали в наш милый лесной домик. Он стоял высоко в горах. Поблизости от него были только казахские юрты, и нам там было полное раздолье. Лошади, корова и Ишка были тоже очень довольны. Они целыми днями ходили на свободе, паслись в горных лугах, пили прозрачную воду.

Мы опять не ездили на Ишке: у неё скоро должен был снова родиться ишачок.