— Подождите, ребята, — сказала Соня, заглянув в грустные и сердитые глаза лисёнка. — Чем надоедать ему своими разговорами, покормили бы его лучше.

Лисёнок сидел, отвернувшись, в углу за кроватью; его блестящие глазёнки сверкали, как будто на них навёртывались слезы.

Он был совсем крошечный и, казалось, весь состоял из пушистого хвостика да пары остреньких, торчащих на макушке ушей.

Несколько часов назад лесной объездчик Федот Иванович подъехал к крыльцу кордона и позвал нас. Когда мы все прибежали, он распустил шнурок у коржунов и вынул из них маленький дрожащий комочек.

Нам показалось, что это был серый котёнок.

— Возьми его, Сонюшка, — сказал Федот Иванович, — отнеси в комнату и погляди, чтобы его не испугали: видишь, он дрожит.

Соня понесла лисёнка в комнату. Когда его поставили на пол, он, быстро перебирая лапками, убежал в угол, за кровать, и забился там как можно подальше.

А мы, видя, что он боится, сели полукругом на полу и начали шёпотом разговаривать.

— Ка-а-акой красивый! — прошептала Наташа, заглянув за кровать.

Она попробовала даже его погладить, но как только протянула руку, лисёнок затоптался на месте, завертелся и, выгнув угрожающе спину, разразился потешным отрывистым лаем: «ках, ках, ках!» Он как будто кашлял, и в горле у него что-то клокотало: «н-нгрррр…»

— А что лисицы едят? — спросила Наташа, заложив руки за спину. — Наверно, петухов, я так думаю?

— Н-нда, — солидно ответила Соня. — Но мы не можем зарезать для него цыплёнка. Ты сама же поднимешь вой, если зарезать твою Хохлатку или Бесхвостика. И потом, он совсем ещё маленький и должен пить молоко. Сбегай-ка в чулан и налей в блюдечко молока.

Наташа заскакала на одной ножке к чулану, а Соня взяла лисёнка на руки и уселась с ним на полу.

— Лиска, лисонька, славненький, хорошенький ты мой… — приговаривала она.

А лисёнок топорщился и отталкивался от неё ногами.

Соня уложила его на колени и осторожно поглаживала у него за ушком. Это, видно, понравилось, и лисёнок перестал топорщиться и ёрзать во все стороны.

Он исподлобья взглянул Соне в лицо, вгляделся как следует и, доверившись, прижался к ней пушистой головкой.

Когда Наташа вернулась, он и не подумал убежать от неё в свой угол, а только крепче забился под Сонин локоть.

Блюдечко с молоком поставили на пол, и Соня придвинула к нему мордочку лисёнка. Он потянул носом, соскочил с колен и завертелся вокруг блюдца, смешно крича: «ках, ках, ках!.. н-гррр…»

Потом стал над блюдечком, выгнул спину и загородил его от всех. Он с тревогой озирался на нас, как будто опасался, что мы можем вылакать у него молоко.

— Давай-ка отойдём в сторону, — предложила я, — а то он волнуется и не ест.

Все спрятались — кто на кровать, кто на печку. Около лисёнка осталась одна Соня.

Лисёнок ещё раз подозрительно покосился на неё и начал лакать из блюдечка. Язык у него был длинненький и острый, с каким-то замысловатым крючком на кончике. Лакал он аккуратно, как кошка, и торопливо, как щенок. Он, верно, порядочно проголодался, потому что теперь вся его рожица выражала блаженство, под усами зашевелилась улыбка, глаза сладко сощурились, а маленькие передние лапки в тёмных чулках дрожали от жадности.

Он был ростом с маленькую кошку. Ноги были довольно сильные, но туловище маленькое, щупленькое, поджарое и очень лёгкое. Шея тоже тонкая-тонкая и только благодаря пушистой шерсти казалась довольно круглой. Голова большая, с острым носом и торчащими вверх ушами. Весёлые, круглые, как пуговки, глазёнки и подвижной кончик носа, чёрный и мокрый. Шкурка серовато-жёлтая, с чуть тёмными подпалинами (тёмные лапки и кончики ушей); щёки, горло и живот были белые.

Окончив есть, лисёнок вынул из блюдечка кусок хлеба, облизал с него молоко, взял его в зубы и трусцой побежал к печурке, держа хвост на отлёте.

Он положил кусок на пол и внимательно обнюхал насыпанный возле печурки песок для чистки ножей. Песок ему не понравился; он забрал свой кусок и стал озабоченно путешествовать по всем закоулкам.

— Что это он разыскивает?

Мы свесили головы и с интересом следили за лисёнком. Обойдя все углы, он возвратился обратно к печурке и, с коркой в зубах, передними лапками стал быстро-быстро разрывать песок. Вырыв ямку, он положил в неё корку и аккуратно примял её носом. И потом носом же принялся сгребать весь песок и старательно его утрамбовывать, пока не засыпал своё сокровище. Сделав это, он вдруг повернулся и нагадил сверху на то место, где он зарыл еду.

— Ну, уж так нельзя! — громко сказала Соня.

Лисёнок вздрогнул от неожиданности, оглянулся, завертел хвостом и что-то залопотал. Он, верно, хотел объяснить, что у них, у лисиц, это так же принято делать, как у людей… ну, скажем, запирать еду в шкаф.

Мы хоть и не совсем поняли его объяснение, но всё-таки сказали:

— Ага! Ну ладно.

В это время послышались мамины шаги. Мы наскоро убрали за лисёнком, и она не узнала, что он уже успел провиниться.

К ужину лисёнок обнюхал и изучил все предметы, находившиеся в комнатах, и выспался на подстилке в своём уголке.

Пока он спал, Наташа сидела на сундуке у двери и с кнутиком в руке охраняла его покой. А теперь она держала лисёнка на коленях, вылавливала из тарелки кусочки варёного мяса и угощала его.

— Пусти-ка его на пол, — сказал отец, заметив её проделки. — Авось он и без тебя с голоду не подохнет. Ешь сама как следует!

За чаем мама достала из сахарницы кусок сахару и протянула его лисёнку. Лисёнок совсем повеселел. Он разгрыз сахар на много маленьких кусочков и потом не торопясь брал по одному кусочку и с наслаждением ел.

— Как его будут звать, дядя Федот? — спросили мы, окружив своего любимца-объездчика. — Вы привезли его — значит, вам и называть.

— Это вещь серьёзная, — шутливо отозвался Федот Иванович. — Его ведь не просто надо назвать, а как-нибудь позабористей. Вот что: у знакомого есть одна собака, остренькая такая, беленькая, и зовут её Джип. Давайте и нашего франта назовём Джип, а?

— Ну-у-у — зачем Джип? Что это ещё за Джип? — запротестовала Наташа. — Лучше пускай он будет Франт, ладно?

— Франт… Франтик… Гм-м, а ведь и в самом деле подходяще, — согласились остальные. — Ну хорошо, быть ему Франтом.

А Франт тем временем, обходя комнату, вдруг сделал интересное открытие: под лавкой около печки он наткнулся на корзинку с яйцами. Он поднялся на задние лапки и заглянул в корзину. Ого, сколько их там! Его немного озадачило: что может он, маленький лисёнок, сделать с такой массой яиц? Но потом он, должно быть, решил потрудиться, насколько хватит его слабых сил.

Не теряя даром времени, он достал из корзины яйцо и унёс его в другую комнату. Прыгнул там на низенькую кровать, разрыл лапками одеяло, затолкал яйцо под подушку, примял её и отправился за другим яйцом.

С этим он долго суетился по комнате, пока, наконец, не остановился на войлочной туфле. Обнюхав её, он аккуратно засунул яйцо подальше, в самый носок, и побежал за следующим.

Тут Федот Иванович оглянулся и увидел у него в зубах яйцо.

— Эге, Франтик, уж больно ты поворотливый! — воскликнул он и переставил корзину повыше, на скамью.

Пойманный врасплох Франтик попробовал было укрыться за сундук. Но когда туда заглянула Соня, он решил, что всё равно яйцо спрятать не удастся, прокусил в скорлупке дырочку, выпил его и облизал язычком губы.

Правда, и без этого он был вполне сыт, но не бросать же яйцо зря?

Франт совсем перестал дичиться, и мордочка у него стала весёлая и необыкновенно забавная. Глазёнки задорно блестели, а от сытного ужина брюшко надулось, как резиновый мяч.

Он свернулся клубочком на Сониных коленях и внимательно следил за бабочками и жучками, кружившими около лампы.

Поздно вечером, перед тем как идти спать, Франтика устроили на ночь в маленьком пустом чуланчике.

Приготовляя постели, мама нашла у Наташи под подушкой спрятанное Франтом яйцо.