Инженер Сван отправился в Пихтовый Лагерь, чтобы по телеграфу запросить состав, а Виннету и Олд Шеттерхэнд переговорили с рабочими, дав им необходимые указания. Индейцев отвязали друг от друга, освободили им ноги, но путы на заведенных за спину руках затянули еще крепче. Привязав каждого краснокожего с помощью длинных лассо к седлам так, чтобы они спокойно могли идти, рабочие сели верхом, и большой отряд тронулся в путь. Остальные — Олд Шеттерхэнд и сотоварищи — в течение получаса сопровождали их, пока колонна не пересекла лес, после чего вернулись в лагерь, чтобы ждать прибытия поезда.

Наконец появился инженер Левере. Известие о том, как были наказаны команчи, особого восторга у него не вызвало, хотя оспаривать это решение он не рискнул. Вскоре подогнали состав, и люди сели в вагоны, погрузив и животных, в том числе новых жеребцов Фрэнка и Дролла.

Предстояло еще разобраться с метисом. Вопрос больше всех волновал Хромого Фрэнка, который, как только тронулся поезд, обратился к Олд Шеттерхэнду:

— Помнится, вы говорили, что этому Ик Сенанде, который выдавал себя за Ято Инду, должны всыпать как следует, прежде чем отпустят на волю?

— Говорил.

— Послушайте, это же совершенно пустяковое наказание для этого изменника! Бывает, что и в школе ученика могут высечь за проказы, для чего ему вовсе не обязательно быть метисом. Наверняка и по вас в детстве плакали розги вашего папаши, хотя вам тогда и в голову не приходило выдать команчам целый поселок китайцев. И я… хм, который еще в раннем возрасте ощутил себя человеком, наделенным талантами, на собственном опыте убедился, как бывали старателен отец и нежна мать, когда нарезали розги и хлестали ими почем зря. Откровенно говоря, сия истина частенько нарушала покой моей тонкой души, но я и додуматься не мог забраться в Пихтовый Лагерь и стать предателем. Этого метиса, похоже, никто никогда не воспитывал, а теперь — поздно. Если вам, герр Шеттерхэнд, по сердцу правосудие и справедливость, вы должны признать, что порка для этого негодяя — наказание слишком мягкое. Я имею честь сделать вам предложение, которое зародилось в недрах моей души и которое мне придется обнародовать, если я не хочу, чтобы моя, как я уже упоминал, тонкая натура поперхнулась и насмерть подавилась, словно та канарейка, которую закормили красным перцем с луком.

Все, за исключением Виннету, заулыбались, а Фрэнк продолжал:

— С детства помню, что тонкая лоза несет гораздо больше мучений, нежели толстая дубина, да ее и в руках держать неудобно. Применение грубой силы никогда не затронет сути, оно поверхностно, и напротив, чем тоньше подход, тем глубже проникновение! Пусть этого метиса хорошенько высекут, но к этому следует добавить еще кое-что… Он сидит в колодце, а мы нальем туда воды, да так, чтобы она доходила ему до рта, которым он еле-еле сможет ловить воздух. Вот это и будет достойное наказание. Он ощутит настоящий страх перед смертью, хотя и не умрет от этого. Когда он простоит так несколько часов, мы вытащим его, мокрого до костей, и будем нещадно сечь и пороть, пока вся одежда на нем не высохнет! Так мы не дадим ему простудиться, и никто не упрекнет нас в том, что мы не восполнили пробелы в его воспитании, которые когда-то допустил его отец. Этого для него будет достаточно, quod erat demimonstrum!32

В этот момент раздался такой взрыв хохота, что почти никто не услышал последних слов саксонца. Подождав, пока голоса утихли, разозленный Фрэнк заговорил снова:

— Такого неслыханного поведения и такой нелюбезности я в жизни не видывал! Если мой тщательно продуманный план судебного процесса вызывает у вас смешки, я умываю руки! Я не могу общаться с людьми, которые высмеивают меня и мои благородные порывы. Хуг!

Расстроенный Фрэнк сел в самом дальнем углу вагона и затих. Хотя поведение хромого выглядело комично, Олд Шеттерхэнд не мог спокойно на это смотреть. Он сказал:

— Дорогой Фрэнк, ты знаешь, как я ценю твои идеи. Взгляд Фрэнка смягчался буквально на глазах, из его груди вырвался вздох облегчения, после чего все услышали:

— К моей деликатной натуре нельзя подходить со смычком от виолончели, к ней можно прикасаться только нежно, как к гитаре или мандолине. Я останусь здесь, в этом углу, и меня отсюда не снесут ни Миссисипи, ни Амазонка! Образованный человек обязан показать характер!

— Совершенно верно! То, что ты человек с характером, — а он у тебя добрый, — всем известно. Полагаю, что поэтому ты и не будешь там долго засиживаться.

После таких слов Фрэнк оживился и придвинулся ближе. Его голос зазвучал гораздо теплее, чем прежде:

— Вы говорите это от души, мистер Шеттерхэнд? Честно говоря, было бы полезным не только для них, но и для вас понять и признать, что я не так уж плох.

— Я не только признаю это сейчас, но и знаю уже давным-давно.

— Вы не шутите? — Маленький охотник пододвинулся еще ближе. — А я было уже подумал, что вы меня недооцениваете. Теперь понаблюдаем, действительно ли в вашем поведении наметилось улучшение.

Хромой придвинулся совсем близко и с прежним азартом продолжил:

— Вернемся к моему предложению и выясним, что же мы решим. Вы одобряете?

— Да, мой друг.

Тут Фрэнк в один миг вскочил и громко возвестил, сияя от радости и удовлетворения:

— Глас мой услышан и честь моя не запятнана!

К счастью, поезд скоро прибыл в Рокки-Граунд. Люди высадились из вагона и принялись выгружать индейских лошадей, что оказалось делом непростым — полудикие животные никогда не путешествовали на поездах и, переполошившись во время езды, ни в какую не желали выходить наружу. В конце концов все же удалось осторожно вывести лошадей, которые вскоре гарцевали по платформе.

В этот момент к инженеру подошел один из остававшихся на станции строителей. Он был взволнован и сообщил, что одну лошадь украли. Через пару минут выяснилось, что на ней сбежал метис.

— Виновные ответят! — гневно воскликнул инженер. — Мы оставляли у колодца часового! Где этот бездельник? Что-то не вижу его… А вы готовьтесь к погоне! Сейчас…

— Спокойно, сэр, спокойно, — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Спешка уже ничего не изменит. Если не ошибаюсь, то этот парень уже далеко и погоня за ним — дело пустое.

Он уже в окрестностях Пихтового Лагеря. Это он на рассвете выглядывал со скал, и именно в него стрелял Виннету. Вождь апачей кивнул.

— Ничего страшного. Этот мерзавец еще попадется нам на мушку. Он уже знает, что команчей отпустили, и присоединится к ним. Мы все равно собирались освободить его. Правда, он получил свободу непоротым, значит, возможность потолковать с ним еще представится. Пусть пока встретится со своим дедом.

— А у меня сердце екает, — подал голос Фрэнк, — что мы так и не смогли его намочить, а потом высушить.

— Побереги свое нежное сердце, дружище Фрэнк! Сейчас нам надо узнать, как он сумел выбраться, да еще и стянуть лошадь. Надеюсь, кое-что вы мне расскажете.

Рабочий, на которого указал Шеттерхэнд, тут же весь съежился под суровым взглядом охотника и забормотал:

— Это не моя вина, сэр, не моя! Поверьте мне! За колодцем присматривал Клифтон, это он дал китайцам облапошить себя.

— Китайцам? Они были здесь?

— Да, мистер Шеттерхэнд, двое китайцев.

— Похоже, это те самые воры, что позарились на наши ружья. У них были косы?

— Не видел, сэр, но то, что у них денег куры не клюют, я не мог не заметить! Уйма монет достоинством в доллар, четверть и полдоллара! Они появились у нас в баре и заказывали все, что хотели… точнее, все, что там было.

— И вы, наверное, были так «осмотрительны», что сели и выпили с ними, не так ли?

— Я — нет, а вот Клифтон… Вообще-то он знавал их и раньше, потому что работал в Пихтовом Лагере, прежде чем мистер Сван переманил его сюда…

— Выкладывайте скорее, как было на самом деле.

— Так вот, вечером мы закончили работу, а тут вдруг заявились эти китайцы, черт бы их побрал! Клифтон сидел на страже у колодца, а конец веревки, которой был связан метис, он привязал к ближайшему дереву. Желтые увидели его, узнали и подошли поздороваться. Наши тоже потянулись к ним, желая узнать, что надо желтым здесь, в Рокки-Граунд. Тут они и выложили нам, что платить им стали мало, а обращаются плохо, вот, мол, они и бросили работу, а теперь ищут новую.