– Пеэтер, будь добр, помоги мне нацедить пива из бочки. – Киппелю же, который с новым напором требует объяснений касательно невесты, Йоозеп Тоотс уже с порога жилой риги отвечает предельно просто:

– Скоро придет.

Но молодой хозяин, по-видимому, не очень-то спешит наливать пиво; бросив испытующий взгляд на старого аптекаря, он отводит школьного друга за руку в дальний угол риги, берет его за пуговицу пиджака и тихо говорит:

– Знаешь, Леста, я всегда уважал тебя, как школьного друга и писателя… Я даже горжусь, что у меня такой – ну, как бы это сказать! – ну да, такой талантливый приятель. Будь уверен, ежели станешь писать новую книгу и ежели у меня будет мало-мальская возможность, я всегда выручу тебя снова. Так. А теперь, будь добр, скажи мне, о чем вы разговаривали давеча с Тээле, когда она позвала тебя в заднюю комнату?

– Ну, ээ… ни о чем таком… – отвечает Леста упавшим голосом.

– Может, и так, – продолжает Тоотс, закуривая, – но в том-то вся и загвоздка, что Тээле именно с этой минуты сделалась такой странной… несет черт-те знает что. Поначалу я думал, это какая-нибудь пустая блажь – такое с нею и прежде случалось – но тут дело серьезнее. Да, да, дорогой Леста, дела из рук вон плохи. К примеру… ну да, она даже не знает, будет завтра наша свадьба или нет.

– Правда?! – испуганно восклицает молодой писатель.

– Да, да. Что ты на это скажешь, ты, человек умный и догадливый? Помнишь, Пеэтер, было время, когда ты не знал, как тебе быть, – теперь настал мой черед. Нет, погоди, я вовсе не к тому клоню, чтобы ты меня утешать начал, мне просто-напросто хочется узнать, вправду ли ты ничего не сказал ей такого, что… ну, так… что могло бы выбить ее из колеи?

– Нет… – отрицательно качает головой школьный друг, – не припомню ничего такого… Жаль, конечно, но…

– Ну что же, – произносит жених, махнув рукой, – стало быть, ничего не попишешь. Пусть все будет, как оно есть. А теперь, дорогой Пеэтер, нацеди пива и возвращайся к столу, да не говори никому ни слова. А я еще посижу тут немного и покумекаю, потому что… знаешь ли… как бы оно ни было, но… Иди, иди же в дом, скажи, что я скоро буду.

Леста как-то нерешительно направляется к бочке с пивом, нацеживает кувшин, затем в задумчивости устремляет взгляд в пространство и потирает нос. Через две-три минуты молодой писатель, оставив кувшин на пивной бочке, возвращается к своему другу.

– Видишь ли, Йоозеп, – начинает он, – я и впрямь не знаю, что именно выбило Тээле из колеи, но все же должен тебе кое о чем сказать, возможно, это все-таки могло на твою невесту подействовать.

– Да, да? Ну? – торопит друга Тоотс.

– Арно Тали вернулся в Тарту.

– Ч-что-о?! Хм-хью-хьюх… И ты сказал об этом Тээле?

– Да… к сожалению.

– Вот как, ясно… Мне этого хватит! Довольно, довольно! А сожалеть, дорогой Пеэтер, незачем, все равно это не осталось бы тайной. Иди себе в дом, я тоже скоро приду.

Лесте становится понятно – сам того не желая, он заварил не очень-то вкусную кашу, молодому человеку вспоминается, что и прежде такое бывало, когда он, сболтнув лишнее, тем самым доставлял другим неприятности. Господи, если бы он умел молчать, как Арно Тали!

Теперь же ему, Пеэтеру Лесте, не остается ничего другого, как взять этот несчастный кувшин с пивом и вернуться в общество таких же, как он, болтунов.

Йоозеп Тоотс шарит в темных углах жилой риги, ищет, на что бы такое можно было присесть. Идти в дом он пока что не хочет ни под каким видом – там для него слишком светло. В конце концов юлесооский хозяин находит перевернутую вверх дном лохань для стирки и на нее опускается.

– Вот так-то… да еще и сверх того, – бормочет он себе под нос, и в его ушах начинает звучать старый знакомый мотив: «Боже, укрепи мой дух…»

Да-а, теперь они могут петь этот хорал хоть на четыре голоса – теперь его, Йоозепа Тоотса, дух должен быть крепче, чем когда-либо прежде. Обстоятельства внезапно до того изменились, что хоть взлетай на небо, стань более или менее яркой звездой и свети оттуда своей любимой… или спускайся в ад и коли там дрова до тех пор, пока за тобой не придет тот, кого ты считаешь виновником своего несчастья.

Да-а, но в таком случае, кого или что винить в его «несчастье»? Старую любовь? Старая любовь не ржавеет, уверяет народная пословица – и это сплошь и рядом подтверждается. Теперь Арно Тали вернулся назад… может быть, именно затем, чтобы «спасти то, что еще можно спасти». Ну а если допустить, что Арно приехал вовсе не ради этого, а просто-напросто решил провести рождественские праздники на родительском хуторе – кто же и в таком случае запретит Тээле надеяться, что прежний жених объявился именно для того, чтобы в последний момент вызволить ее из когтей Йоозепа Тоотса? И посчитается ли эта своенравная девушка с тем обстоятельством, что день свадьбы уже давно назначен, народ со всей волости приглашен, весь приход созван – ведь оборвала же она в свое время отношения в Аадниелем Кийром, хотя дело тогда зашло, примерно, так же далеко.

Нет – надо кончать, надо кончать! Тээле, конечно же, какое-то время еще посидит там, в задней комнате, но она уже приняла твердое решение и просто-напросто ломает себе голову, выискивая причину… какую-нибудь правдоподобную причину… подбирает уродливому ребенку имя покрасивее. И имей в виду, Йоозеп Тоотс из Паунвере, скоро Тээле выведет лошадь из гумна, сядет в сани и помчится к себе домой, так что снег столбом станет. Да-а… И ежели кому-нибудь случится спросить, мол, «как? каким образом?», она сделает большие глаза и с удивлением спросит «свадьба? какая свадьба?» Тогда, ясное дело, окажется, что дочь хозяина хутора Рая о свадьбе и слыхом не слыхивала.

Да-а, да-а, такова раяская хозяйская дочь Тээле. С таким уж она уродилась характером! «Боже, укрепи мой дух!»…

Тут сидевший возле бочки аптекарь начинает шевелиться, кашляет и спрашивает:

– Что вы тут делаете, господин Тоотс?

– Ничего! – Юлесооский хозяин вздрагивает. – Да и что такого я могу делать! Как ваши дела?

– Не лучшим образом. Кажется, у меня жар. – Старый господин передергивает плечами.

– Ох-хо-хо, стало быть, скоро устроим вам постель тут, рядом с теплой печью. Может, выпьете сначала немного горячего чаю?

Не успевает фармацевт ответить на это предложение, как в дверях жилой риги появляется некто новый. Этот некто несколько мгновений пристально вглядывается в полутемное помещение, затем поворачивает голову назад и спрашивает у находящихся в доме:

– Где же он? Я его не вижу!

– Кого вы ищете? – старый господин с трудом поднимает голову.

– Аг-га! – восклицает вновь прибывший звонким голосом и, осторожно ступая, входит в жилую ригу. – Тут так темно, что… Будьте так любезны, скажите, нет ли тут в полу, чего доброго, какого-нибудь люка?

– Нет, насколько мне известно, никакого люка здесь нет.

– Аг-га! Большое спасибо! Весьма вам благодарен! Добрый вечер!

– В таком случае, будь и ты так любезен, дорогой школьный друг Кийр, и объясни, что за нужда у тебя в люке? – спрашивает Тоотс из своего угла каким-то странным, скрипучим голосом.

– Фуй, видали, где он – сидит в темноте; ну кому же придет в голову искать тебя тут, дорогой друг! Нет, Йоозеп, никакой нужды в люке у меня нету, просто я боялся, как бы не упасть в какой-нибудь погреб. Добрый вечер! Я утром повстречал возле церкви Либле, он сказал, что после обеда поедет на станцию, чтобы привезти на свадьбу больших господ. Ну вот, я и зашел взглянуть, что это за такие большие господа. Вечера долгие, дома делать особенно нечего.

– Что верно, то верно, – соглашается Тоотс, – и чуток более того. Ну и как ты поживаешь?

– Вообще-то, дорогой Йоозеп, – пискляво отвечает Кийр, – говоря по правде, я своей жизнью очень даже доволен. Перед рождеством мы крепко подзаработали, видишь ли – люди такие забавные: всё к празднику, вечно всё к празднику, словно одежда им только во время праздника и нужна. Ну а сам-то ты, небось, находишься уже на седьмом небе? Не правда ли?