Киоми, которая танцевала у столика Зорге, видела это. Темп ее танца быстро возрос. Девушка явно торопилась поскорее закончить выступление и позвонить Осаки. Но этого сделать ей не удалось. Сразу после выступления Зорге зашел к ней в уборную и пригласил ее поехать с ним за город.
Это явилось неожиданностью для Киоми, но она все же приняла предложение Зорге, так как не видела другого способа помешать ему уничтожить взятую со стола записку.
Через несколько минут Зорге и Киоми уже сидели в машине. Зорге ехал на большой скорости. У одного из перекрестков ему пришлось остановиться. Он сунул руку в карман, достал зажигалку и смятую пачку сигарет. В зажигалке не оказалось бензина, и Зорге выбросил сигареты в окно, а зажигалку сунул обратно в карман пиджака. На дне кармана он сразу нащупал клочок бумаги. Не сказав ни слова, он разорвал его и, к немалому огорчению Киоми, также выбросил в окно.
Машина тронулась. Киоми была ошеломлена происшедшим и мучительно искала выхода из создавшегося положения. Вдруг ее осенило. Она попросила Зорге остановить машину у телефонной будки, сказав, что хочет предупредить родителей о своей задержке. Зорге повиновался. Так Киоми сообщила полковнику Осаки, в каком месте дороги Зорге выбросил клочки бумаги.
Когда они добрались до места, Зорге показал девушке, где взять продукты для приготовления ужина, и попросил ее накрыть на стол, пока он займется одним личным делом. Затем Зорге ушел. Он сел в лодку и быстро добрался до шхуны, где его ждал Клаузен. Зорге рассказал Максу о своем решении, быстро написал и закодировал два сообщения, которые следовало передать в Москву. В первом из них Зорге сообщал сведения, полученные от Мияги, а во втором указывал, что группа, по всей вероятности, раскрыта и что он намерен прекратить работу. Это было последнее донесение Зорге.
Два разведчика, семь лет проработавшие вместе, пожали друг другу руки. Зорге поручил Клаузену передать донесения, уничтожить передатчик и шхуну. Проводив Зорге, Клаузен спустился в каюту, но едва лодка с Зорге отчалила от шхуны, как Клаузен снова вышел на палубу и разбудил мирно спавшего шкипера. У Клаузена не хватило смелости взорвать шхуну и он сказал шкиперу, чтобы тот увел ее в какое-нибудь тихое местечко подальше от Токио. Клаузен предупредил старика, что, если тот не сделает этого, наверняка попадет в беду. Шкипер понял его. В тот самый момент, когда Макс на машине ехал в Токио, чтобы сложить вещи и скрыться из Японии, шхуна снялась с якоря и вышла в море.
Клаузену бежать не удалось. После телефонного звонка Киоми полковник Осаки решил действовать. Когда Макс подъехал к своему дому, там его уже ждали агенты контрразведки. Вукелич был арестован у себя дома. Одзаки агенты контрразведки застали за вечерней молитвой. Мияги попытался покончить с собой, когда услышал резкий стук в дверь. Художника сразу же отправили в госпиталь, и там врачам удалось спасти ему жизнь.
Утром 15 октября Зорге едва успел встать с постели, как в дверь его загородного дома постучали. Открыв дверь, Зорге увидел на пороге полковника Осаки в сопровождении двух агентов. Осаки молча протянул Зорге склеенный из обрывков листок бумаги. Это была та самая записка, которую Зорге выбросил из окна машины по пути к своему загородному дому. В записке на английском языке было написано следующее:
«Японская авианосная группа нанесет удар по военно-морской базе США в Пирл-Харборе, вероятно, на рассвете 6 ноября. Источник надежный. Джо».
Зорге взял со столика рюмку с вином и обратился с комплиментами к своему противнику. Осаки жестом выразил свою признательность. Зорге спокойно шагнул вперед и вышел из дому в сопровождении двух агентов. Осознав опасность, он все же чувствовал, что одержал важную победу. Последнее донесение было отправлено в Москву, хотя нет никаких доказательств того, что русские знали о нападении на Пирл-Харбор заранее или что они передали эту информацию американцам. В докладе американской разведки по делу Зорге об этом ничего не сказано.
В полдень посол Отт получил от военного министра Японии ноту протеста. В ноте японские власти официально уведомляли посла о том, что два немецких подданных, Зорге и Клаузен, арестованы и им предъявлено обвинение в шпионаже. Нота аналогичного содержания была направлена во французское посольство в связи с арестом Вукелича. Французы никак не реагировали на эту ноту, видимо не зная, считать ли Вукелича французским подданным или югославом. Заявление Мияги о том, что он является американским гражданином, не было принято во внимание, и никакой помощи от американского посольства Мияги не получил. Анна Клаузен как белоэмигрантка, естественно, не могла ждать помощи.
Посол Отт и полковник Мейзингер были потрясены арестом Зорге. Прошло почти три месяца, прежде чем они поняли необходимость как-то реабилитировать себя. В противном случае их могли отозвать в Берлин и строго наказать. Отт частным порядком попытался получить от министерства иностранных дел и военного министерства Японии разрешение повидаться с Зорге. Он полагал, что, повидавшись со своим другом, он сумеет восстановить истину и доказать, что все это является ошибкой. Мейзингер попытался применить такую же тактику в отношении полковника Осаки, но и Отт и Мейзингер получили резкий отказ. Им было заявлено, что никому не разрешается встречаться с арестованными до окончания следствия. Пытаясь обезопасить себя, и Отт и Мейзингер послали в Берлин донесение об аресте Зорге, где явно намекали, что не были с ним в близких отношениях. Аналогичное официальное письмо они направили и японским властям.
Японцы, видимо, только посмеивались над всеми этими маневрами немецких официальных лиц. Одна из причин, по которой арестованным ни с кем не разрешалось встречаться, заключается в исключительном умении японцев добиваться признания обвиняемыми своей вины.
Первым начал давать показания Мияги, здоровье которого было сильно подорвано туберкулезом. После двухмесячной психологической атаки он капитулировал. Немалую роль в этом сыграло резкое ухудшение его здоровья. Мияги рассказал о своей роли в группе Зорге. Его показания были использованы в качестве улики против других членов группы. В порыве служебного рвения полковник Осаки приказал арестовать не только тех, о ком упомянул Мияги в своих показаниях, но и всех его друзей и родственников. К маю 1942 года за решеткой оказалось около сотни человек, подозреваемых в содействии группе Зорге.
Макс Клаузен также не выдержал пыток и рассказал о своей первой встрече с Зорге в Китае, о том, как он был направлен на работу в Японию и как он действовал в качестве радиста группы в Токио. Не умолчал Клаузен и о том, как ему удалось провести японцев, меняя местонахождение передатчика, и об идее Зорге с устройством передатчика на рыбацкой шхуне. Когда Осаки услышал об этом, он тотчас же разослал во все уголки страны приказ найти шхуну, однако ни шхуны, ни шкипера отыскать так и не удалось.
Следователей поразили цифры, которые привел Клаузен, говоря о количестве отправленных им донесений. В 1939 году было передано 60 донесений объемом 23 139 групп, в 1940 году — 60 донесений объемом 29 179 групп, а в 1941 году Клаузен, охладевший к работе, передал только 21 донесение. Зато сам Зорге передал в 1941 году огромное количество донесений, объем которых исчислялся в 40000 групп. Контрразведка сумела перехватить только небольшую часть передач, которая не давала ни малейшего представления о действительном объеме информации, отправленной Зорге в Россию. Даже у контрразведчиков это не могло не вызвать чувства уважения к группе Зорге.
Зорге был бесстрашным человеком. Он с готовностью шел на оправданный риск и всегда старался помочь членам своей группы. Мияги в своих показаниях коснулся только своей личной деятельности и деятельности руководимых им агентов. Вукелич стойко вынес все испытания. Даже жестокие побои не заставили его выдать товарищей и рассказать что-либо о своей деятельности.
Зорге и Одзаки все время находились в одиночных камерах и покидали их лишь на время допросов. Только когда им предъявили копии показаний Мияги и Клаузена, они поняли, что надежды на спасение больше нет. Через шесть месяцев после ареста Зорге и Одзаки начали писать свои показания. Эти показания стали их завещанием, но о содержании их нам известно лишь очень немногое.