Он прошел к выходу, находившемуся в дальнем конце длинного туннеля, и снова оказался на залитой ярким солнечным светом улице. В нижнем этаже многоквартирного дома на углу находился магазинчик мясника, в витрине которого под призывной вывеской «Carniceria» стояли подносы с разложенными на них кусками кровавого мяса. Рядом теснилась крохотная bodega — бакалейная лавка. Здесь витрина была уставлена жестяными банками и коробками с товаром, а над всем этим великолепием гроздьями нависали связки стручков жгучего перца. Миновав магазины, он свернул на улицу, где был убит Рафаэль Моррес.

Окружающие же, похоже, с первого взгляда безошибочно угадывали в нем представителя закона.

Они чувствовали это инстинктивно, однажды раз и навсегда решив для себя, что закон не защищает их интересов, а, скорее, напротив, является их врагом. Завидев его, встречные прохожие переходили на другую сторону улицы, а расположившиеся на крылечках домов местные обыватели провожали незнакомца долгими взглядами. Даже дети, возившиеся на захламленных площадках, отрывались от игры и оборачивались, когда он проходил мимо. Одна старуха сказала что-то по-испански, и в ответ на это другая старая карга, очевидно ее подружка, немедленно зашлась в истерическом хохоте.

Хэнк разыскал крыльцо, на котором в ночь своей смерти сидел Моррес. Он еще раз сверил адрес, а затем направился к двери, проходя мимо тощего мужика в нижней рубахе, сидящего на ящике из-под молочных бутылок. Мужик курил длинную, черную сигару, а на его рубахе темнели пятна пота. Оказавшись в подъезде, Хэнк чиркнул спичкой, принимаясь разглядывать почтовые ящики. Замки на четырех ящиках были сломаны, дверцы распахнуты настежь. И табличек с именем владельца не было ни на одном из ящиков. Тогда он снова вышел на парадное крыльцо.

— Я разыскиваю девушку по имени Луиза Ортега. Вы не знаете, где…

— No hablo Ingles[7], — буркнул мужчина с сигарой.

— Рог favor, — нерешительно проговорил Хэнк. — Donde esta lamuchacha Louisa Ortega[8]?

— No entiendo[9], — покачал головой мужчина.

Хэнк посмотрел на него с искренним недоумением. Конечно, по-испански он говорил медленно и с запинками, но все-таки вполне сносно. И тут ему стало все ясно: этот человек попросту не хочет с ним разговаривать.

— Да вы не волнуйтесь, к ней никаких претензий нет, — поспешил заверить его Хэнк. — Меня интересует Рафаэль Моррес.

— Рафаэль? — переспросил человек, вскинув голову и равнодушно взглянув на Хэнка. — Rafael esta muerto[10].

— Да, я знаю. Yo comprendo. Я расследую это дело. Soy investigator, — неуверенно сказал он, сильно сомневаясь, что по-испански эта фраза должна звучать именно так. Мужчина невозмутимо смотрел на него. — Habia Italiano[11]? — спросил Хэнк, делая отчаянную попытку хоть как-то поддержать разговор.

— No, — покачал головой мужик и уже по-английски добавил:

— Отстань от меня. И вообще, проваливай отсюда.

— Вы кого-то ищете, мистер? — раздался голос у него за спиной, и Хэнк обернулся. Там, у подножия крыльца, стоял, подбоченясь, паренек в мешковатых штанах и ослепительно белой футболке. У него было смуглое лицо, темно-карие глаза, черные совсем коротко остриженные волосы, и лишь спереди был оставлен небольшой островок, возвышавшийся наподобие короны. Сильные руки, крепкие кулаки, на среднем пальце правой руки поблескивала печатка.

— Мне нужна Луиза Ортега, — сказал Хэнк.

— Ясно, а кто вы такой?

— Окружной прокурор, — ответил Хэнк.

— А зачем она вам?

— Я хочу поговорить с ней о Рафаэле Морресе.

— Если у вас есть какие-то вопросы, то можете спросить у меня, — заявил подросток.

— А ты кто?

— Меня зовут Гаргантюа.

— Знакомое имя. Весьма наслышан.

— Правда? — Его губы слегка скривились в самодовольной ухмылке. — Ну да, наверное. Было дело. Мое имя несколько раз попадало в полицейские протоколы.

— Я узнал о тебе не из протоколов, — возразил Хэнк. — А от одного из Громовержцев. От парня по имени Диабло.

— Ни слова больше об этой вонючей гадине! Если он только снова попадется мне на глаза, ему не жить. Бац! Бац! И он покойник.

Произнося эту гневную тираду, он сжал кулаки, и лицо его исказила яростная гримаса, как будто Диабло был уже у него в руках и он собирался приступить к расправе над ним. Это свирепое выражение и крепко сжатые кулаки не оставляли ни малейших сомнений на тот счет, что он и в самом деле отчаянно желал Диабло смерти.

— Так где я могу найти Луизу Ортега?

— Я же вам уже сказал, что могу сам ответить на ваши вопросы.

— Это, конечно, очень любезно с твоей стороны, — вздохнул Хэнк, — но боюсь, тебя мне спрашивать не о чем. Ведь тем вечером, когда был убит Моррес, тебя не было на этом крыльце.

— Ага, так, значит, вы все-таки признаете, что он был убит, да?

— Давай покончим с этим раз и навсегда, — нетерпеливо проговорил Хэнк. — Я на вашей стороне. Я представляю обвинение по этому делу, а не защиту.

— Легавый на стороне моих людей? — усмехнулся Гаргантюа. — Ха! Ну дела!

— У меня мало времени, — перебил его Хэнк. — Так ты знаешь, где она, или мне отправить за ней детектива, чтобы он привел ее в участок? Уж он-то разыщет ее и без твоей помощи, можешь не сомневаться.

— Да ладно вам… Не злитесь, — примирительно сказал Гаргантюа. — А чего Диабло наговорил вам обо мне?

— Сказал, что у Всадников ты вроде как один из основных.

И больше ничего.

— А он при этом какой был? Нормальный?

— В каком смысле?

— Неужто не знаете? Большинство Громовержцев сидит на игле. Надеюсь, это вам ясно? Они ширяются. И все без исключения курят «травку». А среди нас вы не найдете ни одного пацана, который балдел бы от таких вещей. Мы таких у себя не держим. Чуть что — вышибаем тут же, да так, что, пока летит, кувыркаться надоест.

— Что ж, это очень интересно, — похвалил Хэнк. — Ну так как насчет девушки?

— Второй этаж, четырнадцатая квартира. Только вряд ли она дома.

— Ничего. Сейчас выясним, — ответил Хэнк.

— Тогда я буду ждать здесь. Мне необходимо с вами поговорить.

— Возможно, я задержусь.

— Ничего. Мне все равно нечего делать.

— Ну ладно, договорились, — согласился Хэнк и вошел в подъезд.

Дешевые многоквартирные дома и есть дешевые дома. Все они создавались когда-то по одному образу и подобию, и теперь уже практически ничем не отличались друг от друга: дом, в котором живут итальянцы, такой же обшарпанный, как и тот, где обитают пуэрториканцы, и оба они как две капли воды походят на многоквартирные трущобы в негритянском квартале. Все они одинаковы, отметил про себя Хэнк; и все они воняют. Зловоние заявляет о себе еще на дальних подступах к квартирам, стоит только зайти в загаженный подъезд с поломанными почтовыми ящиками и разбитой лампочкой без плафона под самым потолком. Оно неотступно преследует вас и когда вы начинаете свое восхождение по лестнице, взбираясь на ощупь по узким, погруженным во мрак лестничным маршам, где темнота изредка разбавляется тусклым светом, проникающим сюда сквозь крохотные, замызганные оконца на площадках между этажами. Едко пахнет хлоркой, и на какое-то время это удушающее амбре вытесняет собой все прочие тошнотворные ароматы, кроме, пожалуй, стойкого запаха мочи, который, собственно, ею и пытались перебить. Зато теперь из-за каждой двери доносятся запахи, сопутствующие процессу приготовления пищи: жареной рыбы, мяса, спагетти, риса с курицей, капусты, яичницы с ветчиной. В коридоре же все эти изначально аппетитные ароматы сливаются в один мерзкий запах, не поддающийся описанию и уже ни в коей мере не ассоциирующийся с чем-либо съедобным. И в какой-то момент у вас перехватывает дыхание и создается полное ощущение того, что лестничные марши и длиннющие коридоры начинают заполняться удушливым, ядовитым газом, который проникает повсюду, лезет в нос, наполняет легкие. Настоящая газовая атака, задуманная как будто специально для того, чтобы ваш желудок выворачивало наизнанку.