— Смотрите на него, Ифтаха, сына аммонитки, мужа аммонитки, он теперь выдает дочь за приверженца Бааля из Башана. Разве мы не правы, что его прогнали? Он не должен дать им повода так говорить. Ему пришлось взять Мерибааля в страну Тоб. Там высокий человек тоже оставался чужеземцем. Он отличался от других, даже от эморитов. Над его наклоненной вперед фигурой и высоким голосом смеялись все. С другой стороны, он показал себя сильным и проворным. У него были ловкие и искусные руки. Кроме того, он, как никто, чувствовал запахи в пустыне и в лесной чаще, легко прокладывал дорогу в самых густых зарослях кустарника, много знал о лесных животных. Однако он был плохим собеседником — слишком уж робок.

Он выказывал Ифтаху безграничную преданность. И с ним и с его родными он мог говорить о самых сложных вещах. Его честность выходила за рамки привычного, а на лице Мерибааля отчетливо отражалась любая, проскакивающая в его голове мысль. Ифтах отвечал на его искреннюю привязанность скрытым, добродушным презрением.

Между тем, простодушная Яала любила в своем спасителе именно эти качества. Они видела в нем старшего брата, которому можно доверить абсолютно все. Eё нога eщё не совсем поправилась, и она взяла за обыкновение брать Мерибааля на свои одинокие прогулки.

Иногда она брала с собой и старого Толу. Тогда они сидели втроем, и старик с молодым парнем наперебой вспоминали истории, связанные с сильной северной страной, которая была их родиной. Оба они считали, что Этана, Адапа и Тамус — великие герои. Но говоря об одиннадцати чудовищах, которых те победили — драконах, крылатых змеев, морских баранов, людей-скорпионов… — постоянно спорили.

Однажды Тола, обидевшись на парня, изрек:

— Если бы старикам — силу молодых, а молодым — силу стариков, люди стали бы богами. А так… Я — Тола, а ты — Мерибааль…

Прошел примерно месяц, и великан в присутствии Яалы сказал Ифтаху:

— Я видел только страну Тоб, видел твоих воинов. eщё раз прошу тебя, прими меня в свое войско!

Ифтах перевел взгляд с Мерибааля на Яалу, потом снова — на Мерибааля, и ему пришлось ответить:

— Ты спас моего ребенка. Мое благодарное сердце радуется тебе. Но мои люди — воинство Господа, и твой Бааль вел против него войну.

Лицо великана задрожало, на нем отразились задумчивость и смущение. Он преданно посмотрел на львиный лик Ифтаха и, с трудом подбирая слова, неловко сказал:

— Я почитаю Господа, потому что он — бог Ифтаха. Но не хочу отрекаться и от Бааля из Башана. Он вел меня сильной рукой к тебе и твоей дочери. Не хочу отрекаться и от великих героев северной страны, победивших одиннадцать чудовищ.

Ифтаху нравился эморит Мерибааль. Он охотно не заставлял бы того больше надоедать себе. Но не мог… С горькой усмешкой он подумал, что тот стоит сейчас перед ним также, как когда-то он сам стоял перед Авиамом.

— У меня нет намерения ссорить тебя с твоими богами и героями. Почитай их и дальше. Но если хочешь вступить в мое войско, Господь должен стать для тебя главным Богом, ибо он соединяет нас. Тебе придется отказаться от своего имени — имя Мерибааль обнаруживает твою связь с чужими богами.

Мерибааль пробормотал подавленно:

— Я больше не должен…

Закончить фразу он не смог. Так и стоял перед Ифтахом с искаженным, нескладным лицом, сопел, молчал, стоял и молчал. Яала следила за их разговором с напряженным вниманием. Наконец, eё взгляд застыл на лице Мерибааля. Тот чувствовал это и мучался так, что Ифтаху стало жаль его. Но чем он мог ему помочь?

— Как же меня должны называть? — выдавил из себя молодой гигант.

Яала облегченно вздохнула, радостно захлопала в ладоши и попросила отца:

— Дай ему красивое имя!

Ее радость тронула Ифтаха, и он произнес:

— Пусть зовется Эмином. Это означает — «тот, кто справа». Из этого следует, что он будет моей правой рукой. Ты довольна, дочь моя?

Великан выпрямился. Называться другом и помощником Ифтаха — это eщё не предательство Бааля. И тот, кто до сих пор назывался Мерибаалем, сказал:

— Эмин, друг твоей правой руки, благодарит тебя, Ифтах!

Ифтах зарезал теленка, кровь жертвы смешали с вином… Затеяли трапезу. Яала в ней тоже принимала участие. Мерибааль остался в войске Ифтаха под именем Эмина.

Ктура верно и честно шла за Ифтахом. Она не воспротивилась тому, что он дал Мерибаалю новое имя. Но сам факт, что тот ради вступления в войско мужа должен был отказаться от своего бога, угнетал ее. Она хотела искупить этот грех. Ей захотелось совершить паломничество к своему Богу. Он жил там, наверху, на Хермоне, в далеком безграничном белом пространстве. Она не испугается трудного подъема и подтвердит свою верность Баалю, наберется сил и попросит совета.

Она пошла на хитрость и так объяснила свой порыв благочестия Ифтаху: что стоит тут, мол, гора Хермон, насмешливо и гордо глядя на eё Ифтаха. А ей это не нравится. Она хочет подняться с ним наверх, и горная белизна окажется у ног Ифтаха. Ифтаха eщё в Гилеаде привлекала сверкающая вершина Хермона, которая виднелась отовсюду, где бы ты ни находился. В стране Башан ему рассказали о Хермоне много интересного. В древности на вершине стояла святыня Бааля. Потом Бааль рассердился, вершина задрожала, и далеко внизу города и деревни подверглись разрушению. С тех пор святыня стоит одиноко. Люди боятся подниматься на холодную белую гору. На это, рассказывают, осмелился король Ог, а позднее — израильский военачальник Иошуа. Но за ними последовали немногие. Ибо что можно было найти там, наверху, в награду за все труды и преодоление опасностей? Только снег и злых духов.

Когда теперь Ктура предложила ему подняться на гору, Ифтах сразу же понял, что она хочет совершить паломничество к своим богам. Но его собственное желание подняться к снегам укрепилось eщё больше. Если она хочет показать Баалю из Башана свое смирение, то Ифтах, будучи воином Господа, радовался, что не испытывает страха перед чужим божеством и покажет ему это. Он посмотрел на полное ожидания лицо Ктуры и приветливо сказал:

— Это трудно и не очень разумно. Но вижу: у моей Ктуры лежит к этому сердце, и я подтверждаю, как только ты это высказала, мое сердце расположилось тоже.

Они собрались в радостную и бессмысленную поездку, решив взять с собой только Эмина. Тот долго скитался по склонам Хермона и добирался почти до его заснеженной вершины.

Молодой эморит все крепче привязывался к своему командиру и уважал его теперь безгранично. Он подражал его походке, манере разговора, каждому движению, задирал подбородок также, как Ифтах. Он не спускал с него глаз. Ктура даже смеялась иногда над его рвением. То, что ему предстояло сейчас, наполняло его счастьем и гордостью.

Они пересекли Ярмук, проехали, объезжая стороной, много городов и деревень, плодородную страну и поднялись на покрытые виноградниками склоны горы. Повсюду на них стояли святыни Бааля и Ашторет.

На третий день они достигли последнего населенного пункта, города бога счастья, Гада. Вскоре начались снега. Удивительно, как далеко вниз опускался снег и как долго он держался. Они пересекли заросшие вершины. Там рос низкий кедр и мелкий кустарник. Они переночевали в горной долине, кольцом огибавшей вершину.

Отсюда дорога стала очень трудной. Издали вершина горы казалась приплюснутой шляпкой. Теперь было видно, что снег скрывает трещины и пропасти. Порой он становился твердым и скользким, порой — таким мягким, что в нём можно было утонуть. С трудом, задыхаясь, они двигались наверх по сверкающему снегу. Крепкая Ктура должна была для подъема собрать все свои силы. Эмин снова и снова помогал ей выбираться из снега, она опиралась на него, а иногда он нес eё на руках; казавшийся таким неуклюжим, он теперь предстал перед ними нежным, быстрым и ловким. Ктура была благодарна ему. Как хорошо, что этот Мерибааль — в мыслях она не называла его иначе — был таким хорошим другом eё дочери. Если Яала получит в мужья эморита, Бааль не исчезнет из eё рода.