Он заканчивал рассказывать какую-то веселую историю.

– Кто это? – спросил я тихонько у капитана Баботина.

– Летчик-инспектор корпуса майор Онуфриенко. Гость между тем незаметно перевел разговор на нашу боевую работу.

– Ну, как воюете, кто у вас лучший боец? – спросил он.

Мелентьев коротко рассказал о делах полка и об успехах некоторых летчиков.

– А какими заботами сейчас живете?

– Да вот получили пополнение – надо пары слетывать, только немец не дает…

– И не даст. Он что-то замышляет, готовится рассчитаться с нами за Сталинград. Так что специального времени для тренировок у вас не будет. В боях придется слетываться. А пара сейчас – основная ударная единица. Это уже признается всеми. В какой эскадрилье у вас больше всего молодых летчиков? – неожиданно спросил он.

– Пожалуй, у капитана Устинова, – ответил Мелентьев.

– В таком случае, попрошу Устинова… Попробуем с ним показать молодежи, как пара должна взаимодействовать в воздухе.

Онуфриенко тут же направился к Ла-5, на котором прилетел к нам, Устинов – к своему.

Взлетели. Сначала ведущим был Устинов. Его задача – оторваться от ведомого, последний должен не допустить этого.

Завертелась карусель. Устинов стремительно уходил на боевые развороты, пикировал, кабрировал, совершал полупетли с переворотами – Онуфриенко следовал за ним, как нитка за иголкой. Создавалось впечатление, что это буквально ничего не стоит. В его летном почерке ощущалась какая-то легкость, изящность.

Потом они поменялись местами. Столь энергичного, динамичного пилотирования, какое показал Онуфриенко, нам еще не приходилось видеть. Он брал у машины все, что она могла дать, совершенно не щадя ее, не заботясь, выдержит ли она создаваемые им перегрузки, не выйдет ли из строя от перегрева мотор.

Нашему комэску пришлось хорошенько попотеть. К его чести, он до самого конца удерживался на своем месте и лишь в последние секунды приотстал. Но Онуфриенко тут же уменьшил скорость, дал возможность ведомому догнать себя. Этот жест очень понравился мне, да и другим летчикам. Дело в том, что в полку еще с Адлера укоренилась порочная практика: ведомому вменялось в обязанность отвечать за ведущего, обеспечивать ему все условия для боя, а вот об ответственности ведущего никто никогда не говорил. И шло это, как ни странно, от нашего руководящего состава.

И вдруг всем нам дан наглядный урок, как нужно заботиться о ведомом, следить за ним, не давать ему оторваться, потеряться, остаться одному.

В этот момент я взглянул на Ермилова. Он нахмурился – действия Онуфриенко явно были ему не по душе.

Не вызвали она восторга и у некоторых других, кому приходилось терять ведомых. Ясно было, что наступило время перестройки, а на это не все идут с охотой.

Удивительной жизнестойкостью обладают ростки нового. Сколько ни отвергай их, ни отмахивайся от них – они все равно пробьют себе дорогу. Так случилось и на этот раз.

Приземлившись, Онуфриенко провел с нами специальное занятие о взаимодействии пар истребителей. И доказательно, с глубокой обоснованностью пояснил то, что многие из нас чувствовали интуитивно.

Летчик-инспектор покорил наши сердца. Мы попросили его рассказать немного о себе. Он ответил коротко:

– Зовут меня Григорий Денисович. Сын шахтера. Воевал на Западном фронте, потом на Калининском. Звание Героя получил в сорок втором году под Москвой. В летчики-инспекторы ушел с должности командира эскадрильи. Есть еще вопросы? Нет. Тогда разойтись на перекур, а я еще кое с кем познакомлюсь.

Он попросил Устинова представить ему летчиков, имеющих на своем счету сбитые самолеты. Дошла очередь и до меня.

Разговор состоялся у нас необычный.

Онуфриенко попросил рассказать о всех трех воздушных боях, в которых мной были одержаны победы. Выслушав меня внимательно, сказал:

– А теперь оцените эти воздушные бои с точки зрения своих промахов и упущений.

Вот тут я и запнулся. Мне до этого и в голову не приходила такая мысль. И никто в полку ее не подсказал. Считалось: победителей не судят!

Онуфриенко как будто прочитал мои мысли:

– Запомните, Скоморохов: победителей судят! И прежде всего – они сами себя. И таким образом как бы очищаются от груза собственных просчетов. Надо уметь видеть свои недостатки и избавляться от них. Самокритичность – первая черта коммуниста. Кстати, вы член партии?

– Нет.

– Пора подумать и об этом. Партийность повышает ответственность перед самим собой, перед людьми. Для вас сейчас это очень важно…

Двадцать минут разговора – и я ушел с ясной программой своей дальнейшей жизни, боевой деятельности.

Бывают же такие люди на свете!

Впоследствии эту встречу я буду вспоминать очень и очень часто. Одно упоминание имени Онуфриенко производило на меня какое-то магическое действие, пробуждало в душе предчувствие каких-то больших для меня перемен, связанных именно с этим человеком.

И действительно, Григорий Онуфриенко стал главным человеком в моей фронтовой биографии, занял в ней прочное место на всю жизнь.

Нас еще сведет судьба с ним на крутых поворотах.

Но сначала мне довелось пережить далеко не радостное событие, связанное именно с Опуфриенко.

Приехав снова в наш полк, он пожелал вылететь на боевое задание на моем самолете.

У него была встреча с «мессерами», он подбил вражеский самолет и вернулся на аэродром.

Быстро сменяю Онуфриенко в кабине, иду на взлет. И вдруг, когда уже колеса оторвались от земли, глохнет мотор. В доли секунды машина оказалась на краю оврага. Я попробовал выбраться из кабины – самолет опускает нос, опрокидывается. Пришлось ждать, пока прибыли мотористы, поддержали истребитель за хвост.

С машиной ничего особенного не случилось – ее быстро ввели в строй. А вот мотор…

Оказалось, что темпераментный летчик-инспектор просто-напросто перегрел его в жаркой схватке. На взлетных оборотах его и заклинило.

Но даже этот случай «работал» на авторитет Онуфриенко. Он учил: в бою побеждают не только тактическим и огневым мастерством, но и умелым владением техникой, способностью брать от нее все, на что она способна.