– Ничего серьезного? – спрашивает Фелиси, моя славная матушка.

Эктор ушел, но в столовой еще витает ею жалкий запах тощего холостяка.

– Нет, ма, это серьезно.

Я сообщаю ей о последних событиях. Она внимательно слушает меня, как девочка, которой рассказывают сказку про Красную Шапочку. Потом ее глаза наполняются туманом и она шепчет:

– Я думаю о том бедном мальчике, которого убил твой коллега.

– Я тоже о нем думал, ма.

– Он был невиновен!

– Не совсем. Я видел, как он душил девушку. Видел, ты слышишь? И он душил ее изо всех сил! Она качает головой.

– Вот только он ее не убил, понимаешь?

Конечно, это самое поразительное в истории. Хорош был тот малый, который сказал, что намерение то же самое, что действие! Между ними все-таки есть разница, а? Спросите пышнотелую Мари-Терез, которая совсем не смеялась, когда ее душили, считает ли она убитого невиновным!

– Ты знаешь, Антуан, тот несчастный мальчик... Она замолкает, подыскивая точные слова, чтобы выразить свою мысль.

– Да?

– Мне кажется, его поступок был вызван какими-то странными обстоятельствами.

– То есть?

Мама пожимает плечами и укладывает костяшки домино по одной в их коробочку.

– Чтобы задушить... подобную особу, надо быть сумасшедшим, ты согласен?

– Ну и что?

– Мне кажется, с ума не сходят в один день... Признаки этого проявляются задолго. Вот возьми мадам Бонишон, нашу соседку. Ее отправили в сумасшедший дом, потому что она хотела убить почтальона, но ее поведение беспокоило окружающих уже за несколько месяцев до того.

Вы знаете, моя Фелиси воплощенный здравый смысл. Она добрая и справедливая. Ее слова производят на меня сильное впечатление. Она это чувствует и продолжает спокойным тоном, который производит на меня эффект горячего душа:

– Антуан, ты мне скажешь, что я суюсь в дела, которые меня не касаются...

– Ты же знаешь, что я никогда так не подумаю, а уж тем более не скажу!

– Понимаешь, для меня загадка не сам маньяк. Он просто больной, психически ненормальный человек, и рано или поздно вы его арестуете. Загадка, сынок, этот самый Буальван.

Маленькая унылая улица в Сен-Дени, Знаете? Признанная бесполезной и потому оставшаяся незаасфальтированной, а вдоль нее газовые фонари, которые забыли включить. Проезжую часть загромождают помятые мусорные ящики, которые никогда не выносили, бедные домики в стиле лачуг улучшенной планировки. Земля завалена мусором, тощие собаки поливают заборы с таким видом, словно спрашивают, что было у предыдущих поколений кабысдохов, проживавших здесь: диабет или уремия.

Заводик Буальвана стоит в глубине улицы, недалеко от газового завода, улучшающего атмосферу.

Шум распиливаемого металла разносит по воздуху странные вибрации.

В районе хорошо пахнет работой. Как и все французы французского происхождения, я люблю этот запах. Чужая работа всегда волнует тех, кто не особо много делает своими десятью пальцами.

На стене, поставленной здесь, чтобы поддерживать ворота, висит мраморная табличка, сообщающая, что здесь находится «Завод Буальван и К°».

Это все. Принимая во внимание обстоятельства, она больше напоминает надгробный камень. Может, из-за того, что это мрамор?

Я вхожу в грязный двор, заваленный металлическими обрезками. Стоящее справа застекленное здание на фоне этого запустения выглядит почти роскошно. Я стучу в дверь, и женский голос просит меня войти. Вхожу. Классический кабинет с покрашенными светлой краской стенами и современной мебелью.

Девушка с темно-каштановыми волосами, уложенными в несколько старомодную прическу, смотрит на меня через большие очки, которым не удается испортить ее внешность. У нее бледная кожа, веснушки и зачаровывающий, одновременно встревоженный и удивленный, близорукий взгляд. Нежная красавица для гроссбуха. Актив кладите в одну сторону, пассив в другую, а руку посередине.

– Месье? – воркует птичка.

Нет нужды лепить ей горбатого и уверять, что я пришел приобрести портрет Луи Четырнадцатого.

Я достаю свое служебное удостоверение. Она смотрит на него, немного напрягается и вздыхает:

– О! Опять? – Потом словоохотливо: – Однако после того, что случилось вчера вечером...

– Именно из-за этого я и пришел.

Ставлю двойной объем того, что вы думаете, против половины того, что знаете, что смерть патрона потрясла эту милашку. Может, она была неравнодушна к Буальвану?

Она вздрагивает.

– Его реабилитируют? – быстро спрашивает она.

– Не исключено. Вы давно здесь работаете?

– Восемь месяцев.

– Какое впечатление на вас производил ваш патрон? Она розовеет, что ей очень идет.

– Он был очень милым.

– То есть?

Из розовой она становится красной, что является хорошим признаком. Раки тоже краснеют, когда их слишком согреют.

– Он... Он никогда не сердился... Был... очень предупредительным...

– У вас не создалось впечатления, что он был... как бы это сказать... не совсем нормальным?

– Месье Жером? – восклицает она. – Вы шутите! По моему лицу она понимает, что я не имею ни малейшего желания шутить, и спохватывается:

– Он был очень хорошим.

– Вы видели его с женщиной?

Она уже не краснеет, а приобретает фиолетовый цвет. Все понятно! Должно быть, у нее способности не только к делопроизводству и патрон охотно общался с ней и вне работы.

Ее смущение настолько очевидно, что я снимаю вопрос с повестки.

– Кто возглавил завод после его смерти?

– Его компаньон, месье Бержерон.

– Он здесь?

– Пока нет. Он никогда не приезжает раньше одиннадцати. У него кабинет на улице Бурс.

Я смотрю на свои часы. Они показывают десять с мелочью.

– А что вы здесь производите?

– Лыжные крепления. «Крепления „Невеа“ надежны всегда», слышали?

– Да, конечно. Дела идут хорошо?

– Естественно...

В этом кабинете тепло. Обогреватель обливает нас жаркой волной.

Я решаю завязать с ней дружбу. Это личный метод Сан-Антонио. Я исхожу из принципа, что чем лучше у тебя отношения с девушками, тем больше шансов получить конкретные результаты, которые так любит Старик.