– Знаю. Ты с самого рождения против всякой белизны.

– Это что, намек?

– Нет, Берю, констатация.

– А, ну тогда ладно.

– Расскажи о твоем прибытии туда.

– Это была целая экспедиция, дружище! Если бы ты видел, какие виражи на дороге! Меня в автобусе швыряло, как мяч: влево-вправо. Видел бы ты, какая Там высота. Дома внизу, как вши. А скользина! Я подумал, что мы рухнем, и теплое вино, которое я выпил в Мутье, полезло обратно из желудка.

– Хватит лирики! Давай дальше.

– Ладно, не подгоняй меня. Я и так намучился! Значит, приехали мы на верхушку. Там даже еще не рассвело и был туман. Я вышел и стал смотреть, что будет делать наш малый.

– И что он делал?

– Взял багаж и лыжи, потом пошел в отель.

– Какой?

– Не знаю. Выше, чем мой. Я засек в какой, но названия разобрать не смог, потому что вывеска залеплена снегом.

– Ну а дальше?

– Я пошел в «Грандз Альп», как ты и говорил. Они меня встретили очень хорошо и дали комнату с видом на море.

– Чего ты несешь?

– Честное слово. Напротив моей кровати висит картина, изображающая Лазурный берег. Мне кажется, это Монако, но я не уверен. Могу спросить.

– Это не самое важное.

– Ладно, но надо же повышать культурный уровень.

– Что было дальше?

– Ну, устроился я быстро, потому что багажа у меня нет, выпил чашечку кофе, потом пошел на почту, куда поступил твой перевод. Кстати, спасибо тебе. Ну вот, значит, а потом я пошел к отелю Бержерона. Представляешь, дорога идет вверх! Я в своих ботинках на кожаной подошве три раза шмякался на землю. Предупреждаю тебя: если мне придется здесь задержаться, я должен экипироваться.

– Экипируйся.

– Записываю. Так вот, когда я подошел, Бержерон выходил с двумя парами лыж.

– С двумя парами?

– Одна в руках, другая на плече. Он сразу пошел к подъемнику...

– А потом?

– Потом мой малый улетел с целой шайкой других придурков. Я был похож на курицу, которая высидела утенка и стоит на берегу, пока он плавает в пруду. Я вернулся в отель, откуда и звоню тебе.

Молчание. В трубке я слышу характерные шумы, постоянно царящие на лыжных курортах.

– Твою мать! Нас разъединили! – орет Толстяк.

– Да нет, я здесь. Я думаю.

– Мог бы думать побыстрее, это уменьшило бы расходы!

– Знаешь, Толстяк, больше всего меня смущают две пары лыж.

– Ну знаешь, – возражает Толстяк, – мужик с двумя парами лыж куда меньшая редкость, чем мужик с двумя парами...

– Берю, оставь свой солдафонский юмор. Нас могут слушать девушки-телефонистки. Скажи, из камеры хранения он взял одну пару?

– Да.

– Хорошо. Продолжай следить за мужиком, я выезжаю.

– Выезжаешь?

– Да. Забронируй мне номер.

Это пришло мне в голову в один миг. Мой верный инстинкт предупредил меня, что Куршевель стал центром тяжести расследования. А знаете из-за чего?

Из-за той почтовой открытки, найденной в помойном ведре Буальвана, которая пришла именно из Куршевеля.

А потом, я говорю себе, что покойный Буальван изготавливал лыжные крепления. Это занятие имеет прямое отношение к этому благородному виду спорта, так?

Да, надо на все посмотреть на месте.

– До ночи поездов сюда не будет, – утверждает Берюрье. – Значит, ты приедешь завтра утром?

– Я полечу самолетом до Женевы, а оттуда доеду на такси, так что прибуду во второй половине дня.

– КлЕво! Сегодня вечером в отеле будет фондю2 .

Он кладет трубку, обливаясь слюной. Я следую его примеру.

– Что, уезжаешь? – спрашивает Пино.

– Да, – отвечаю. – Поверь, у меня сердце разрывается при мысли, что придется оставить тебя здесь, но этого требует долг!