– Так он жив еще, кочерыжка сквалыжная? – удивился Раничев. – А я уж думал, сгинул давно.

– Жив, жив, – юноша хохотнул. – Что ему сделается? Говорят, в обители дальней – келарем.

– Вот как?! Ну, ну… – Иван задумался.

– Я и кузнеца бы того сыскал, – продолжал свой рассказ Лукьян. – Да не дали. Послали в Пронск – обоз охранять княжий – да в пути тот обоз и разворовали, а я виноват. Схватили, били кнутом, да в поруб. Сейчас вот в Переяславль повели, на суд княжий. Ну, ты знаешь, кто тем судом заправляет.

– Феоктист.

– Он, гад. Казнили б меня, в том нет сомнений. Спасибо, выручил.

Раничев поднял чарку:

– Не только о тебе пекусь. Человечек мне нужен воинский – умелый, надежный… вроде тебя.

– И зачем тебе такой человек? – пытливо поднял глаза Лукьян.

– Оброчных моих научить оружному бою. Не только мечами махать да копьями – но и чтоб, как наступать, как обороняться – знали. Сумеешь?

Лукьян кивнул, и Иван улыбнулся:

– Вот за это и выпьем! Ну что, пошли в людскую, посмотрим – сыскал там мой тиун кузнеца?

В людской зале народу было куда как больше, нежели в той, где только что сидели Раничев и Лукьян, видно, не так-то и много было в Угрюмове ВИП-персон. Мастеровые, запоздавшие с ярмарки крестьяне, мелкие торговцы, подьячие – все пили крепкий медовый перевар, запивая брусничной бражкой. Над длинным столом висел стойкий запах гнилой капусты и вонючий дым от сальных светильников. Кто-то спал, положив голову прямо на стол, а кто-то уже скатился под лавку и храпел там, блаженно во сне улыбаясь, и сидящие невзначай пинали бедолагу ногами. Иван поискал глазами Хеврония – не нашел ни тиуна, ни своих оброчников. Сидевший на углу стола мужичок в расстегнутом армяке вдруг вскинулся и заблажил, размазывая по лицу пьяные сопли:

– Увели, увели мою Настену, дочку… Увели-и-и…

Заплакав, он рухнул головой в миску с капустой.

– Сомлел, видать, – остановился пробегавший мимо служка. – На улицу б его, освежиться…

– Так помоги, – обернулся к нему молодой лохматый парень в зипуне и лихо сдвинутом набекрень заячьем треухе. – Посейчас его и выведем. Эй, Михайло, вставай! – он с силой потряс спящего.

– Настена моя, – снова забурчал тот. – Настена…

– Чего он так убивается-то? – спросил служку Лукьян.

Тот махнул рукой:

– Дочь у него пропала. Говорят – красивая. А, не он первый, не он последний, много тут пропадает и дев и отроков.

– Ну-ка, ну-ка, – вспомнив сгинувших на болоте мальцов, Раничев насторожился. – Как это – пропадают?

– А так, – служка был явно доволен представившейся возможностью передать приезжим последние слухи. – Вот, третьего дня сразу три девицы пропали, сестры, а допреж того – двое отроков. Пошли мимо старого кладбища – с тех пор никто их и не видел. Знающие люди говорят – без оборотня не обошлося.

– Оборотень? – переспросил Иван. – А что, растерзанные тела где-нибудь находили?

Служка захлопал глазами:

– Да нет, вроде бы не было такого.

– Значит, не оборотень.

– Вот! – всплеснул в ладоши корчемный. – И я говорил, что не оборотень! Милентий Гвоздь, покойничек, без отпевания в земельку зарытый, он и ворует людишек. Выберется из могилы, схватит – и с собой, – служка перекрестился. – Потому и нету растерзанных.

– Значит, говоришь, много людей пропало?

– Много, господине. И все – молодежь.

– А случайно не было из пропавших каких-нибудь хромых или кривых, или там особо уродливых?

– Нет, господин. Все как на подбор.

– На подбор, значит… – погруженный в задумчивость, Раничев медленно направился в покои. Не забыть бы спросить Хеврония…

А ведь едва не забыл! Тиун прибежал утром, едва Иван проснулся:

– Вставай, господине. Отыскался оружейник-кузнец.

– Отыскался? – обрадовался Раничев. – Ну так идем же к нему скорее.

Во дворе, прямо напротив крыльца, валялся вчерашний пьяненький мужичок в армяке. Под голову его кто-то заботливо подстелил соломы, которую сейчас лениво жевал отвязавшийся от забора теленок.

– Эй, Антипка, Антип, душу твою в бога мать! – выйдя на верхнюю галерею, разорялся корчемщик. – Привяжи, привяжи телятю-то. Эх, антихристы…

– Кстати о птичках, – посмотрев на мужичка, Иван обернулся к тиуну. – Помнишь, мальцы наши на болотине сгинули.

– Конечно, помню, – Хевроний кивнул. – Лавря с Ондрюхой. Так ведь и не нашли их.

– А они как выглядели? Как те, кто упасся?

– Да нет, – тиун задумался. – Не как все, наособицу выглядели. Наши-то белоголовые, а эти оба – смуглявые, волос черный, глазенки – как корье у дуба.

– Вот, значит, как… – Иван пожевал снятую с забора соломину. – А раньше отроки или, там, девки пропадали?

– Бывало и раньше.

– Тоже смуглявые?

– Нет, всякие.

– Хромые, косые, уродливые?

Тиун снова задумался, припоминая:

– Нет, ни хромых, ни косых средь них не было. А что такое?

– Да так… Есть одна мысль, потом проверим.

Оружейник Кузьма жил за ручьем, на улице Остоженской, среди усаженного молодыми яблонями сада. Высокая, рубленная из крепких сосновых бревен изба на подклети, огород, амбары. Ближе к ручью, на задворье – кузница, из которой доносился звон. Хозяин встретил гостей приветливо, без лишних расспросов – Хевроний еще вчера с ним уговорился.

– Будет тебе оружие, господине, какое хочешь. Вот только… – оружейник – приземистый, хитроглазый, с всклокоченной пегой бородищей – пошевелил пальцами.

– Услуги будут оплачены! – напыщенно произнес классическую фразу Иван.

Кузнец обрадованно кивнул:

– Тогда прошу в дом. Поговорим.

В доме поговорили конкретно, об ассортименте. Раничева не очень интересовали дорогие в производстве мечи и закаленные сабли, достаточно было рогатин и длинных широких кинжалов. Ну и несколько кольчуг, а заодно и стрелы. Немного подумав, Иван заказал еще и один арбалет.

– Самострел? – переспросил Кузьма. – Дорого будет.

– Плачу!

– Ну, тогда сладим.

Раничев поднялся с лавки:

– И вот еще что… Хотелось бы, чтоб никто не знал…

– Ну, это само собою, – понятливо ухмыльнулся кузнец. – Деньги при вас?

– А как же!

– Половину попрошу вперед.

Расстегнув висевшую на поясе калиту, Раничев отсчитал монеты.

– Когда товар забирать будете? – убрав серебряники со стола, поинтересовался Кузьма.

Иван переглянулся с Хевронием:

– Как можно быстрее. Может, кое-что уже и в запасниках есть?

Кузнец засмеялся:

– Чай, найдется, коль хорошо поискать.

В запасниках нашлись и рогатины, и кинжалы, и стрелы, даже пара коротких кольчужиц.

– Вот славно! – увидев их, обрадовался Иван. – Как раз и нужны такие.

От кузнеца вернулись обратно в корчму, стали собираться. Тут же вертелись и служки и сам хозяин, Ефимий. Все порывался всучить в дорогу кувшинец прогорклой бражки, выдав ее за вино. Раничев на такой обман не повелся, и корчемщик со вздохом отошел. Иван подозвал служку:

– Эй, Антип.

– Слушаю, господине!

– Ты вчера говорил – девки у вас и парни пропали… А на вид, не знаешь, какие?

Антип задумался, припоминая:

– Девки все светленькие, сероглазые, а парни… парни, кажись, смуглявые.

– Угу, – кивнул Иван, и, обернувшись к обозным, скомандовал:

– Трогай!

Обидовские крестьяне встречали барина радостно – хлебом-солью. Радовались, что не повысил оброк, да и надеялись наконец обрести защиту от алчного Ферапонтова монастыря, давно зарившегося на общинные земли. Староста Никодим Рыба вышел вперед, поклонился:

– Банька с дороги готова, боярин!

– Банька – это хорошо, – спешиваясь, улыбнулся Иван. – Но лучше б не сейчас, к вечеру.

– К вечеру еще раз протопим, – Никодим кивнул. – Тогда сейчас кликну, чтоб на стол сбирали.

За столом неспешно беседовали об урожае да о наболевшем – чернецы снова прогнали оброчных из леса. Раничев ухмыльнулся – ничего, недолго уж осталось им беспредельничать. После трапезы Иван велел старосте собрать по деревням крепких парней и обернулся к Лукьяну: