– Стало быть, три денька у нас осталось, чтобы Бутырина найти, – задумчиво пробормотал отставной майор, откидывая плед, и тут же, безо всякого перехода, добавил: – Анатольич, давай, разбанковывай свои запасы. Чапай думать будет!

Граф фыркнул, но послушно отворил резную дверцу буфета и извлек высокую бутылку «Московского» коньяка.

– От цэ – дуже гарно! – почему-то по-украински сообщил Громыко, принимая коньяк, и уселся за стол вместе со всеми, встреченный бурными возгласами.

– А ведь можно еще и вот что... – неуверенно вклинился в общий хор Митя.

– Ну, давай, боец компьютерного фронта, делись, чего придумал? – спросил в наступившей тишине Громыко.

– Логово этих хтонических убийц можно вычислить. Ну, примерно хотя бы, – дрожащим от волнения голосом произнес «боец».

– Это как же? – не понял Илья.

– Дмитрий Карлович, не томите! – поддержал его граф.

– А вот как... – и Митя, цапнув со стола карту, сиганул к компьютеру...

– ...Возьмем за точку отсчета время новолуния... – бормотал мальчик, лихорадочно вводя данные. – ...А за середину временного интервала – время совершения преступления... В первом случае это – пять часов. Во втором – пять с половиной. В третьем... Тоже пять с копейками! Так, так... Получается...

Митя глянул на масштаб карты, попросил линейку и циркуль. Взрослые, переглядываясь, сидели молчком, терпеливо ожидая результатов.

– Ну все, готово! – и Митя положил карту на стол. Вокруг каждого места убийства, отмеченного на карте, он начертил окружности, а их общую область пересечения заштриховал карандашом.

– Ну и что это за начертательная геометрия? – хмыкнул Илья, разглядывая карту.

– Я, кажется, понял, господа! – улыбнулся Торлецкий, – Дмитрий Карлович посчитал время подхода от некой точки, совпадающее со временем новолуния, до места каждого убийства и отхода предполагаемых убийц обратно до искомой точки. А какую скорость движения вы взяли, Дмитрий Карлович?

– Людскую. Ну, человеческую, – смущенно ответил Митя, – пять километров в час...

– Ну, по лесу человек медленнее идет, – задумчиво проговорил Громыко, разглядывая заштрихованное шипастое пятно на карте. – Но в принципе, как вариант... Очень даже... А, Януль?

– Да-г-ений пр-сто! – Яна толкнула Митю в плечо, отчего тот привычно залился краской.

– Ну что же, господа! – Торлецкий пришлепнул карту ладонью. – Стало быть, завтра мы с Николаем Кузьмичом выезжаем на места убийств, ну и заодно посетим этот вот вычисленный Дмитрием Карловичем участок.

– А почему это выезжаете только вы с майором? – вскинулся Илья, – нам с Янкой тоже интересно!

– И мне! – пискнул Митя, уткнувшись в стакан с чаем.

– Дмитрий Карлович, у вас же завтра учеба! – посетовал Торлецкий.

– Завтра суббота, Федор Анатольевич! Родители опять на лыжах в Измайловский парк потащат кататься, – Митя скривился. – Уж лучше я с вами.

– Опасно это, – выпив коньяка и закусив кружком лимона, благодушно сообщил всем Громыко, – мало ли кого или чего мы там нароем...

– Да-л-дно, Ник-Кузич! – Яна стрельнула глазками и поправила челку, – где-н-ша-не-пр-опадала!

– Ну что же, – Торлецкий развел руками, – на том и порешили? Возражений нет?

Возражений не оказалось. Граф разлил коньяк, предусмотрительно плеснув вновь набирающему алкогольный вес Громыко на самое донышко, и поднял рюмку:

– Предлагаю выпить за успешное расследование этого весьма запутанного дела!

Выпили. Громыко пожевал мокрыми губами и причмокнул:

– А ничего у тебя коньяковский, Анатольич, даром что наш! И зачем я, дурень, на эту импортную отраву тратился?

Илья отставил в сторону опустевшую рюмку и принялся разглядывать заштрихованный Митиной рукой кусок местности на карте.

Кусок этот не выделялся ничем особо примечательным. Леса, просеки, болото. На самом краю притулилась деревенька Сорокино.

А в самом центре зловещей колдовской руной краснел сквозь карандашную штриховку Т-образный перекресток двух проселочных дорог...

Перед тем, как разойтись, граф попросил у всех минуточку внимания:

– Господа! Я хочу сообщить вам одну новость, Дмитрий Карлович уже в курсе. Думаю, вас это удивит. Итак: я приобрел автомобиль!

– Анатольич, а что за марка? – завистливо поинтересовался Громыко, – «Хаммер» небось?

– Ну что вы, Николай Кузьмич. Автомобилям, созданным в Североамериканских Соединенных Штатах, я не доверяю. Равно как и изделиям мастеров из страны Ямато, Страны утренней свежести, и их европейских коллег. Я приобрел скромный, как любит выражаться уважаемый Олег Трофимович, «аппарат», произведенный на Ульяновском автомобильном заводе.

– «Уазик», что ли? – ошалело выпучил глаза Громыко. – Ну и на хрена ж он тебе?

– Э-э-э, не скажите, любезнейший Николай Кузьмич! Иностранные автомобили, безусловно, отличаются повышенным комфортом, но в случае поломки я вряд ли смогу исправить ее самостоятельно. А мое авто я починю в любой точке земного шара – сам. Кроме того, меня вполне устраивают отличная проходимость и надежность работы всех агрегатов в самых неблагоприятных климатических условиях. Что же касается комфорта, то я приобрел модель «Хантер», у него современный... как это? Да, современный дизайн и удобный салон: мягкие кресла, есть даже специальные подставки для поддержания головы.

– Ну, если «Хантер» – то да! – глубокомысленно покивал отставной майор. – А где ты его держишь?

– Стоит мой железный конь в гараже у соседа Дмитрия Карловича, замечательного мастера Олега Трофимовича, вы все его знаете. Оттуда мы завтра и отправимся в нашу экспедицию.

– Ну дела! – покрутил головой Громыко и тут же спросил: – Анатольич, а права? Ты же... ну, типа мифологический персонаж, хе-хе. У тебя ж и паспорта-то нет...

– При современном развитии типографского дела не только на Западе, но и в нашем Отечестве, – ехидно ответствовал Торлецкий, демонстрируя знания классики, – это не являлось для меня сколько-нибудь трудным делом!

– А за погляд денег не возьмешь? – пробурчал Громыко, быстро выдернул из сухих коричневых пальцев графа блестящий прямоугольник прав и впился в них профессиональным ментовским взором.

– М-да... Не зря я ушел, – разочарованно протянул он спустя некоторое время, возвращая права владельцу. – Вот не знай я, что они – левые, шиш бы догадался. Стареем, стареем... Правда, Януль?

– Я, Ник-Кузич, на г-л-пые-в-просы не от-веч-аю! – и Коваленкова показала бывшему начальнику острый розовый язычок.

Василий Иосифович Бутырин, русский, 1965 года рождения, со вчерашнего вечера, видимо, уже неженатый, проснулся от нестерпимой головной боли. Раскрыв глаза, он несколько секунд очумело пытался понять, что с ним. Мир, видимо, сошел с ума и встал на уши. Василию сделалось плохо...

Наконец кое-как переживший мощнейшую алкогольную интоксикацию мозг заработал, и Бутырин понял, что лежит на спине, у самого края дивана, а запрокинутая его голова свисает вниз, чуть не касаясь макушкой пола.

С трудом перевернувшись, Василий скривился от бьющей в виски боли, сел и огляделся. Его похмельному взору предстало безрадостное зрелище разгромленной квартиры – вывороченные ящики шкафов, опрокинутые стулья, перевернутый стол. И всюду, буквально всюду валялись его, Бутырина, вещи – носки, трусы, брюки, рубашки, пиджаки и галстуки.

Шифоньер, гостеприимно распахнувший широкие зеркальные дверцы, хранил в себе лишь стайку плечиков да забытый Алин носочек для фитнеса, сиротливо краснеющий на пустой полке.

В комнату вползало тусклое осеннее утро.

«Это был не сон», – сказал себе Василий и повторил вслух хриплым, чужим голосом:

– Это был не сон!

Он поднялся с дивана, подтянул брюки, в которых почему-то оказался, и двинулся к двери, ведущей из спальни в коридор его немаленькой, даже по меркам обитателей домов на Рублевском шоссе, квартиры.