– «Все небо в решетку – хоть вой! И злой вологодский конвой!..»

– Это Ванька! – Громыко подлетел вверх, как гимнаст на батуте, подхватил телефон и отрывисто бросил:

– Слушаю!

Разговор длился недолго, секунд пятнадцать. Однако за это время все сыскари успели побросать свои дела и сгрудиться возле на глазах хмуреющего майора.

– Я понял. Спасибо, Ваня. И... Если сможешь и захочешь, то передай этому новоиспеченному генералу Перфилову, а заодно и Оконникову, что они – два мудака!

Громыко отключился и раздраженно сунул телефон в карман.

– Ну что? – не выдержал Илья.

– Что, что... Руководство сводной бригады приняло решение... Короче, на Бутырина будут ловить, как на живца. Но, ясное дело, не в тюряге. На этап он сегодня пойдет. Не, ну не уроды, а? Янка, скажи!

– Ур-роды. Адна-з-начно! – кивнула девушка.

– Николай Кузьмич, а каким образом осуществляется охрана этого господина? – Торлецкий сделал огораживающий жест рукой. – Если не ошибаюсь, это называется... э-э-э... конвой? Он усилен?

– Да уж наверное, – кивнул Громыко. – И повезут в «стакане», со спецсопровождением... А самое главное – в вагонзаке к нему Леву подсадят. Ну, вроде как тоже зэка.

– Точ-илина? – изумилась Яна.

– Ну, – подтвердил Громыко, а остальным объяснил. – Это, братцы, суперопер. Опыт, интуиция, сноровка и стрельба с двух рук в темноте – девяносто семь из ста.

– А куда Бутырина определили? Куда повезут? – спросил Илья.

– Да недалеко, под Углич, на красную зону. Там его легче под колпаком держать. Завтра он уже на месте окажется...

– А кстати, – негромко сказал Митя, – сегодня ведь двадцатое. Новолуние...

– О том и речь. Начальство решило, что если нашего Василия Иосифовича и придут резать, то только сегодня.

– Углич, Углич... – задумчиво пробормотал Торлецкий и снял с полки здоровенный «Атлас СССР». – Так-так-так... Николай Кузьмич, а кто принимал решение об отправке Бутырина именно в Углич?

– Кокин сказал – так получилось. Это ближайшая красная зона. А что?

Граф не успел ответить, его опередил Митя, выпалив:

– Бобылино! Дорога в Углич – через Бобылино, да?!

– Именно, Дмитрий Карлович! – Торлецкий захлопнул атлас и ладонью припечатал его к столу. – Все произойдет нынешней ночью, господа. Нужно предупредить ваших знакомых, Николай Кузьмич...

...Громыко честно позвонил Кокину и рассказал ему о версии сыскарей по поводу ожидаемого покушения на Бутырина. Однако разговор закончился ничем.

– Он сказал, что мои сведения «будут приняты к сведению». Каламбуристы, мать их! – досадливо сообщил майор, убирая телефон.

– Они не верят... – Илья налил в стакан теплой воды из остывшего самовара, выпил, поморщился и закончил: – И никто не поверит. Я бы, например, на их месте...

– Сл-ва-б-огу, ты-н-когда-не б-дигпь на-их-м-есте! – перебила его Яна и обратилась к Громыко: – Ник-кузич! М-жет, с-ами?

– Точно! – Илья фыркнул, – лучшая опергруппа Москвы и ея окрестностей – ты, да я, да мы с тобой...

– Ну так чего, так и будем балду гонять порожняком?! – взбеленился Громыко. Неуничтожимый ментовский азарт уже бушевал в нем, и бывшему оперу, имеющему на руках пусть и смутный, но достаточно определенный расклад по всему делу, мучительно было сидеть сложа руки.

– А что вы конкретно предлагаете, Николай Кузьмич? – Торлецкий, похожий на огромного коричневого богомола, встал, шагнул вдоль стола: – Посетить станцию Бобылино, я правильно полагаю?

– Причем, милостивый государь, я даже не предлагаю, а настаиваю! – в стиле графа ответил майор и тут же добавил: – А кому впадлу или обломно, так и по херу, мы и с Янкой...

И Громыко шагнул к двери.

– Постойте... милостивый государь! – граф обвел сыскарей взглядом, и Илье показалось, что зеленое пламя вспыхнуло в глазах Торлецкого ярче обычного: – Думаю, никто не пожелает остаться в стороне. Мы с вами, Николай Кузьмич!

– А Митька?

– Я сейчас... Я сейчас отпрошусь! К Даньке Витовскому ночевать. Меня к нему всегда отпускают! – дрожащим голосом быстро-быстро заговорил Митя, вытаскивая телефон. – У них семья большая, четверо детей! И родители хорошие. Мама согласится, вот увидите...

– Ну и якши! – хлопнул в ладоши Громыко, – айда по-быстрому! Бутырина небось пакуют уже. Пока «воронок» дочапает до вокзала, пока в вагонзак загрузят, пока вагончик тронется... Короче, часа два у нас есть. Но не больше!

Выехали, как и в прошлый раз, на двух машинах. Перед тем, как сесть в «уазик» Торлецкого, Громыко позвонил дежурному и отдал приказ своим бойцам из «Светлояра» – выдвинуться в количестве восьми человек на станцию Бобылино, контролировать вокзал и территорию вокруг него, фиксировать все, о подозрительном сообщать, ждать Угличский почтово-багажный поезд.

– Вагонзаки обычно к почтово-багажным цепляют, – объяснил майор и вздохнул: – Вот только ни хрена они не зафиксируют, дуроломы.

– Зато как силовая поддержка пригодятся, – сказал Илья, вспомнив двухметровых амбалов, встреченных им в здании «Светлояра».

Молча кивнув, мол, твоя правда, Громыко забрался в машину.

Операция «Новолуние», как назвал ее Митя, началась...

«Стакан» – это камера сорок на девяносто сантиметров. Грубые голоса за железной дверью. Короткая пробежка по тюремному двору, гулкий «воронок». Лязг запоров, изматывающая поездка по ночной Москве – городу, которого он не увидит очень-очень долго.

Вагонзак, грязный, темный и вонючий. Шмон, нервный конвой, унизительная процедура осмотра ануса. Последняя по счету камера – «девятка», железная дверь в частую решетку. Окно изнутри заварено, кругом железо, две откидные полки на цепях. И попутчик, точнее, сокамерник – тщедушный, вихрастый мужичонка, к тому же еще и в очках. При появлении Бутырина он встал, кивнул и сказал тихо:

– Здрасьте... Меня зовут Лева.

– Здоровей видали. А меня не зовут, меня, видишь, приводят, – хмуро кивнул Василий в ответ. На пересылке он уже успел набраться всяких словесных «прибамбасов» и кроме того уяснил – самому никогда никому ничего про себя рассказывать не надо. Спросят – ответишь. Не спросят – молчи в тряпочку. К золотому «зонскому» триединью «Не верь, не бойся, не проси!» давно уже добавился четвертый пункт: «Не базарь!»

Тщедушный Лева меж тем продолжил любопытствовать:

– Вы по какой статье? Большой срок?

– А иди ты на х... – беззлобно сказал ему Василий и в ответ услышал:

– Ну зачем вы так! Вы же интеллигентный человек, не уголовник, не бандит.

– С чего ты взял? – удивился Бутырин.

– Я, если хотите, даже попробую угадать, какой вуз вы закончили, – оживился Лева. Василий хмыкнул:

– Валяй, угадывай.

– Прошу вас, произнесите: «Здравствуйте!» Только с выражением, пожалуйста.

«Чудик какой-то», – решил Бутырин, но все же приосанился и сказал:

– Здравствуйте! Садитесь...

Почему он по инерции добавил «школьное словечко», Василий, убей бог, и сам не понял, зато Лева радостно захихикал:

– Ну вот, вы сами себя и выдали! Вы – учитель, причем... не физрук. Не математик, не трудовик... Сейчас, сейчас... Биология, география или история, верно?

Бутырин невольно улыбнулся:

– Верно. Я действительно когда-то работал в школе. И действительно географом.

Лева, торжествующе кося глазами из-под очков, вдруг на секунду сник и спросил с опаской:

– Надеюсь, не по сексуальной статье? Не с детьми связано?

– Нет, – помотал Бутырин головой: – Убийство. 105-я. Так что не радуйся, с «мокрушником» едешь!

– Эка удивили! – беспечно махнул рукой Лева, вновь разулыбавшись: – Я тоже...

– Что – тоже?!

– Тоже 105-я. Часть первая. Восемь лет.

– У меня десять.

– Ну, вы-то, наверное, действительно убили кого-нибудь?

Василий снова помотал головой, нет, мол.