Они молча ходили по улицам, и он даже решил не покупать ей «Мишку на севере»: нельзя перед ней рассыпаться…

Даже заснул он в эту ночь не сразу, а долго ворочался и вздыхал: думал сделать лучше, а что получилось? Когда он наконец заснул, и очень крепко, его стали тормошить. Одик разжал веки — у кровати стояла Оля и шептала в самое ухо:

— Вставай… Идем к морю, пока мама спит.

— Зачем? Я спать хочу.

Оля стащила, с него одеяло, и ему стало прохладно.

— Отстань!

— Тогда я пойду одна.

Одик стал протирать глаза и, давя рукой зевоту, подыматься.

Море было тихое, как огромное озеро, — даже наката не было, и берег был непривычно пустынный — ни души. Ни музыки, ни хохота и визга, ни загорелых тел и плеска купающихся. И во всем этом — в глубокой тишине, и в гальке, и в переливах солнца на воде, и в синей дали — было что-то таинственное, что-то загадочное.

— Смотри, как дельфины играют! — Оля показала на море.

Три черных силуэта, ловко изгибаясь в воздухе, выскакивали из воды, и брызги зажигались на солнце.

— Говорят, они очень умные, — сказала Оля, — и все понимают.

— Они и выпрыгивают сейчас, чтобы на тебя полюбоваться! — сказал Одик и пожалел.

Дельфины вдруг исчезли.

— Знаешь, почему они спрятались? — спросила Оля.

— Ну?

— Терпеть не могут глупых разговоров.

Одик промолчал и решил не обижаться. А сам подумал: странное дело, но почему-то и вправду, когда пляж полон народу, он ни разу не видел дельфинов. Боятся? Или они и верно, как о том пишут в некоторых книгах, настолько обогнали человека в своем развитии, что вид их не доставляет им большой радости?

— Смотри, пароход… — Оля показала на горизонт. — Его и не видно, один дым… Ой, краб! — Она подбежала к водорослям — они грядой лежали на гальке, — и небольшой крабик, очень похожий на громадного паука, бочком пробежал по влажным камешкам и скрылся в воде.

— А вон скалы. — Оля кивнула в ту сторону, где вдалеке виднелся причал и какие-то строения по берегу: там темнели большущие каменные глыбы. — Пошли туда… Хорошо, что наши спят!

— Пошли, — сказал Одик. В самом деле, почему бы не пойти?

С добрый километр шли они по хрустящей гальке, по сухим водорослям, по мусору, оставленному пляжниками, — обрывкам газет, ореховой скорлупе Вот и громадные глыбы. Видно, когда-то откололись они и скатились сюда с гор Они лежали на берегу, а одна — в воде. На ней сидели чайки.

— Вот бы забраться туда! — сказала Оля. — Увидели бы не только дым, а и пароход.

Одик прикинул глазами высоту глыб. Стенки их были бугроваты, в трещинах, изломах, углублениях.

— А, пожалуй, можно, — сказал он. — Босиком. Глыбы-то не гладкие.

— Ты ошалел! — ужаснулась Оля. — Голова закружится!

До чего ж плохо думала она о нем! И Одик понял: он должен влезть. В лепешку разбиться, но влезть. Ведь она в грош его не ставит! Словами не докажешь ей, какой ты на самом деле…

А какой он на самом деле? Конечно, не трус…

— Полезем, — твердо сказал Одик, — и не на эти, а на ту, что в воде… Сбрасывай сандалии!

— Ты с ума сошел! — крикнула Оля, радостно стряхнула сандалии и побежала к морю. Вода обожгла ноги, она подошла к глыбе и закинула голову. — Ого, даже не пробуй!

К ней приблизился Одик в закатанных выше колен штанах, которые у него, как и у папы, всегда сползали с живота. Он был так неуклюж, боязлив, а решил забраться на такую глыбу… Как он даже подумать об этом мог!

Одик положил ладонь на стенку.

— Лезь.

Оля повернула к нему голову:

— Ты вправду?

Крепкие руки брата приподняли ее. Сумасшедший!

Оля зацепилась руками за выступ, подтянулась, укрепила в кривой ноздреватой выбоине ступню, пристроила рядом вторую — кажется, ничего, устойчиво — и подала руку. Одик взялся за нее и полез. Она втиснулась всем телом в камень, зажмурив от страха глаза. Ничего, удержала его. Одик очутился рядом. Полезли выше. Впереди она, за ней он. Ее руки быстро выискивали и цеплялись за любую неровность, ноги ощупывали скалу, выбирали упор, и Оля подтягивалась выше. Она всегда легко лазила на деревья, а на эту скалу лезть было не трудней.

Вот только Одика приходилось тянуть. Он сопел, лицо его напрягалось, раздувалось, как резиновый шар, — вот-вот лопнет! Но он лез, только еще сильней пыхтел. Вот и последний метр подъема. Оля закинула за верхний край скалы руки, выпачкала в птичьем помете ладони и поморщилась.

— Ура! — Она подтянулась на руках и встала. — Лезь скорей!

Пальцы Одика легли к ее ногам, появилось его мокрое лицо — даже в волосах блестели капли. Он животом вывалился на площадку и встал. Его коленки были в царапинах. Даже на лбу краснела тоненькая ссадина. Одна штанина раскаталась. Он тяжело дышал, а губы улыбались…

— Виден пароход? — Он вытянул шею.

— Виден, — сказала Оля, хотя ничего, кроме хвоста черного дыма, не видела.

Здесь, на скале, было прекрасно! Хоть понятно теперь, почему городок называется Скалистый. А то ведь ровненький внизу, только выше начинаются горы… Было прохладно, и Оля поежилась. Море отсюда казалось зеленоватым, бесконечным. И все в бликах. И прозрачное до дна — то галька, то гряды водорослей: есть бурые, темно-фиолетовые бороды, есть и зеленые… Впереди, под самой скалой, дна не видно. Ох, наверно, и глубоко там!

— Одька, вот бы мама увидела!

— Визгу бы! — сказал брат.

И ей понравился его снисходительный тон: на этой высоченной скале все казалось немножко иным.

— Был тут кто-нибудь до нас? — спросил Одик.

— Миллион раз! Смотри. — Она показала на окурок, торчащий из щели в камне.

— Верно, — огорчился Одик. — А я думал, здесь есть лишь чаячьи гнезда.

— Полезем назад, — попросила Оля, — мне холодно и надо домой, а то мама, наверно, уже проснулась. — Оля подошла к краю скалы, глянула под ноги, и внутри что-то оборвалось: как они теперь слезут отсюда? Стены круто падали вниз, и совсем не видно было, куда ставить ногу. А как высоко: сорвешься — и насмерть!

— Одя, — спросила она, — как же мы слезем?

— Как влезли, так и слезем, — бодро сказал Одик. Он подошел к краю площадки, и Оля увидела в его глазах испуг. — Ничего, сейчас…

Он встал на коленки, повернулся спиной к берегу и спустил в пропасть ноги. Заболтал ими, но, видно, не мог отыскать надежного упора. Выбрался на площадку, лег на живот и стал оглядывать стенку. Лицо его медленно становилось серым. Он посмотрел на Олю, и губы его скривила странная улыбка:

— Попались в плен… Ничего, вертолетом снимут.

— Ну да, не хватало еще!.. — вспылила Оля.

Голос ее вдруг надломился, и из глаз брызнули слезы.

— Да брось ты… — Одик погладил ее по голове, а у самого губы так и тряслись. — Как-нибудь… Ведь здесь люди ходят… Кто-нибудь поможет…

— Но эти скалы в стороне от пляжа, — проплакала Оля.

— Покричим — услышат. — Он опять улыбнулся ей своими бескровными, сразу посиневшими губами.

— Смотри, мальчишки! — вскрикнула Оля. — Давай их попросим?

— Не надо мальчишек, — сказал Одик. — Лучше взрослых подождем.

И посмотрел на берег.