И десять услали в Сибирь.

С тех пор и у нас неуряды.

Скатилась со счастья вожжа.

Почти что три года кряду

У нас то падеж, то пожар".

*

Такие печальные вести

Возница мне пел весь путь.

Я в радовские предместья

Ехал тогда отдохнуть.

Война мне всю душу изъела.

За чей-то чужой интерес

Стрелял я в мне близкое тело

И грудью на брата лез.

Я понял, что я - игрушка,

В тылу же купцы да знать,

И, твердо простившись с пушками,

Решил лишь в стихах воевать.

Я бросил мою винтовку,

Купил себе "липу"(1), и вот

С такою-то подготовкой

Я встретил 17-ый год.

Свобода взметнулась неистово.

И в розово-смрадном огне

Тогда над страною калифствовал

Керенский на белом коне.

Война "до конца", "до победы".

И ту же сермяжную рать

Прохвосты и дармоеды

Сгоняли на фронт умирать.

Но все же не взял я шпагу...

Под грохот и рев мортир

Другую явил я отвагу

Был первый в стране дезертир.

*

Дорога довольно хорошая,

Приятная хладная звень.

Луна золотою порошею

Осыпала даль деревень.

"Ну, вот оно, наше Радово,

Промолвил возница,

Здесь!

Недаром я лошади вкладывал

За норов ее и спесь.

Позволь, гражданин, на чаишко.

Вам к мельнику надо?

Так вон!..

Я требую с вас без излишка

За дальний такой прогон".

. . . . . . . . . . . . . . . .

Даю сороковку.

"Мало!"

Даю еще двадцать.

"Нет!"

Такой отвратительный малый.

А малому тридцать лет.

"Да что ж ты?

Имеешь ли душу?

За что ты с меня гребешь?"

И мне отвечает туша:

"Сегодня плохая рожь.

Давайте еще незвонких

Десяток иль штучек шесть

Я выпью в шинке самогонки

За ваше здоровье и честь..."

*

И вот я на мельнице...

Ельник

Осыпан свечьми светляков.

От радости старый мельник

Не может сказать двух слов:

"Голубчик! Да ты ли?

Сергуха!

Озяб, чай? Поди продрог?

Да ставь ты скорее, старуха,

На стол самовар и пирог!"

В апреле прозябнуть трудно,

Особенно так в конце.

Был вечер задумчиво чудный,

Как дружья улыбка в лице.

Объятья мельника круты,

От них заревет и медведь,

Но все же в плохие минуты

Приятно друзей иметь.

"Откуда? Надолго ли?"

"На год".

"Ну, значит, дружище, гуляй!

Сим летом грибов и ягод

У нас хоть в Москву отбавляй.

И дичи здесь, братец, до черта,

Сама так под порох и прет.

Подумай ведь только...

Четвертый

Тебя не видали мы год..."

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

Беседа окончена...

Чинно

Мы выпили весь самовар.

По-старому с шубой овчинной

Иду я на свой сеновал.

Иду я разросшимся садом,

Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам

Состарившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: "Нет!"

Далекие, милые были.

Тот образ во мне не угас...

Мы все в эти годы любили,

Но мало любили нас.

2

"Ну что же! Вставай, Сергуша!

Еще и заря не текла,

Старуха за милую душу

Оладьев тебе напекла.

Я сам-то сейчас уеду

К помещице Снегиной...

Ей

Вчера настрелял я к обеду

Прекраснейших дупелей".

Привет тебе, жизни денница!

Встаю, одеваюсь, иду.

Дымком отдает росяница

На яблонях белых в саду.

Я думаю:

Как прекрасна

Земля

И на ней человек.

И сколько с войной несчастных

Уродов теперь и калек!

И сколько зарыто в ямах!

И сколько зароют еще!

И чувствую в скулах упрямых

Жестокую судоргу щек.

Нет, нет!

Не пойду навеки!

За то, что какая-то мразь

Бросает солдату-калеке

Пятак или гривенник в грязь.

"Ну, доброе утро, старуха!

Ты что-то немного сдала..."

И слышу сквозь кашель глухо:

"Дела одолели, дела.

У нас здесь теперь неспокойно.

Испариной все зацвело.

Сплошные мужицкие войны

Дерутся селом на село.

Сама я своими ушами

Слыхала от прихожан:

То радовцев бьют криушане,

То радовцы бьют криушан.

А все это, значит, безвластье.

Прогнали царя...

Так вот...

Посыпались все напасти

На наш неразумный народ.

Открыли зачем-то остроги,

Злодеев пустили лихих.

Теперь на большой дороге

Покою не знай от них.

Вот тоже, допустим... C Криуши...

Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,

Они ж, воровские души,

Вернулись опять домой.

У них там есть Прон Оглоблин,

Булдыжник, драчун, грубиян.

Он вечно на всех озлоблен,

С утра по неделям пьян.

И нагло в третьевом годе,

Когда объявили войну,

При всем честном народе

Убил топором старшину.

Таких теперь тысячи стало

Творить на свободе гнусь.

Пропала Расея, пропала...

Погибла кормилица Русь..."

Я вспомнил рассказ возницы

И, взяв свою шляпу и трость,

Пошел мужикам поклониться,

Как старый знакомый и гость.

*

Иду голубою дорожкой

И вижу - навстречу мне

Несется мой мельник на дрожках

По рыхлой еще целине.

"Сергуха! За милую душу!

Постой, я тебе расскажу!

Сейчас! Дай поправить вожжу,

Потом и тебя оглоушу.

Чего ж ты мне утром ни слова?

Я Снегиным так и бряк:

Приехал ко мне, мол, веселый

Один молодой чудак.

(Они ко мне очень желанны,

Я знаю их десять лет.)

А дочь их замужняя Анна

Спросила:

- Не тот ли, поэт?

- Ну, да, - говорю, - он самый.

- Блондин?

- Ну, конечно, блондин!

- С кудрявыми волосами?

- Забавный такой господин!

- Когда он приехал?

- Недавно.

- Ах, мамочка, это он!

Ты знаешь,

Он был забавно

Когда-то в меня влюблен.

Был скромный такой мальчишка,

А нынче...

Поди ж ты...

Вот...

Писатель...

Известная шишка...

Без просьбы уж к нам не придет".

И мельник, как будто с победы,

Лукаво прищурил глаз:

"Ну, ладно! Прощай до обеда!

Другое сдержу про запас".

Я шел по дороге в Криушу

И тростью сшибал зеленя.

Ничто не пробилось мне в душу,

Ничто не смутило меня.

Струилися запахи сладко,

И в мыслях был пьяный туман...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: