Только я только что трахнул мечту своей далекой юности, а так – никогда.

– Ага! – выдавил я между приступами хохота. – Совсем-совсем никогда!

Глоток коньяку деловито занялся прожиганием дороги в желудок. Наверно, где-то прочитал, что желудок – промежуточная станция по дороге к сердцу. Я послал ему вслед подмогу и весело посмотрел на тупиковую станцию, на которую они приедут в конце длинного путешествия. Член стоял монументальным напоминанием о снизошедшей таки на меня способности втыкать его во что-то извивающееся и постанывающее, не раздумывая о конформации ментального поля этого постанывающего, времяпровождении в прошлой жизни, времени суток проведения втыкания.

Улыбаясь до ушей и чувствуя себя одной из кукол, я вскочил на ноги и пинком распахнув дверь, вошел в следующую комнату.

В ослепительно белой комнате не было ничего, кроме двери, украшенной образцом кокетливого подчерка, исполненного помадой:

«А мы теперь бессмертные и исчезать мы тоже не будем».

Я уныло затянулся, обречено подсчитывая, сколько мне еще осталось. Потом со вздохом обреченного на полгода непрерывного секса толкнул дверь и решительно шагнул внутрь.

Шаг завершить ногам не удалось. Они замерли, как и все остальное, демонстрируя мою парализованность увиденным. Захлопывающаяся дверь, отрезая меня от простого и понятного виртуального мира, толкнула меня внутрь. В мою комнатку, где я весело существовал в незабываемую летнюю практику второго курса.

Некоторые рефлексы вспоминаются сразу. Я хлопнул комара, мгновенно усевшегося на кусок шеи, не прикрытый курткой, и уставился на свою койку.

– Гремлин, мать твою, где ты ходишь? – возмутилась Хатя, сидевшая на койке в обществе полуторалитрового баллона с пивом.

– Да вот… за коньячком ходил… – промямлил я, еле слышно в реве бушевавшей за стеной дискотеки. Той самой, с которой она напившись, пошла меня насиловать, что закончилось моим первым конкретным поцелуем и засыпанием ее у меня в кровати.

– Тогда иди сюда, меняться будем! – похлопала она по койке рядом.

К комариному гулу и запаху травяной сырости примешались воспоминания вкуса ее губ, запаха перегара, мягких холмиков грудей, веса коренастого тела. Воспоминания вытащили закрывавшие их бетонные плиты сожалений об упущенном моменте. Именно этом. Плиты рухнула на меня и приплющили к месту.

– Ну что ж ты там застыл? – обиженно буркнула Хатя. – Смотри, пива тебе не останется… – она хлебнула из баллона. – А коньяк пить я все равно буду.

Страх снова выхлестнул из живота, но я успел его поймать и направить на движение. Хоть какое-то.

Рука вырвала из ножен на бедре нож и метнула его в стену. Стук!

– Ну ладно, оставлю я тебе пива… – осторожно сказала она, замерев с приподнятой бутылкой.

Мысль, что я уже вроде знаю, что делать и вообще, эта комнатка игрушечная, была очень своевременной.

Я улыбнулся, и сразу стало легко. Страх отступил от головы, выдавленный пошловатым весельем, и стал просто остренькой приправой к Хате.

– Это я избавляюсь от острых предметов, которые могут помешать обмену и распитию. – сообщил я, лениво расстегивая куртку. – Такие мероприятия лучше проводить под одеялом. Говорю как крупный специалист по распитию коньяка в ограниченное число рыл.

– Ты на что намекаешь? – ошарашено спросила она.

– Я намекаю на то, что тебе уже давно пора слезть с моей постели, чтобы не мешать мне залезть в нее и встретить тебя по всем правилам гостеприимства. – Я уже справился с кроссовками и принимался за штаны. – И лучше тебе поторопиться. Из устных источников известно, что комар теоретически заменяет мужчину. А если я быстро не залезу под одеяло, то в этой комнате будет много пьяных комаров, готовых на все. Ты же не хочешь оказаться в одном помещении с толпой пьяных мужчин?

– С мужчинами-то я не отказалась… -задумчива сказала она, сползая на пол. – Но вот оставлять тебя с толпой пьяных комарих…

– Да, пьяной женщины мне хватит одной. Особенно если она немедленно пойдет менять пиво на коньяк… Давай быстрей, а то конкурентки уже разлеглись по соскучившейся по мужской ласке шкуре.

– Че ж ты раньше не сказал… – шепнула она мне в нос. – Где мой коньяк?

– Держи… Где мой пиво? Ты бы лучше не горлышко так посасывала…

Довольно похрюкав в ответ на серию ударов по груди, я поймал ее реки, завел за спину и впился в ее губы.

– Че дрожишь? – продышала она мне в нос коньяком, стаскивая с меня трусы.

– От предвкушения вкушения. – просипел я, с трудом удерживаясь от восторженного повизгивания. Восторг возникал из улетающих в небытие мрачных самоистязаний по поводу упущенной возможности переспать с ней.

Стаскивая с нее тренировочные штаны, медленно, наслаждаясь гладкой мягкой кожей, я вытаскивал из глубин памяти что-то важное, касающееся ее. Получалось с трудом. Мешало ощущение ее ног, живота и грудей под майкой и губ на моем горле.

Ладони медленно поползли по ягодицам, спине, задирая майку. Она шумно задышала и память выдала страничку эротического гороскопа, в котором говорилось, что у ее знака зодиака эрогенные зоны – спина и попа. Облегченно вздохнув от исчезновения единственного напрягающего фактора, я отправил руки гулять по ее спине и сосредоточился на восторге.

Проснувшись и хлопнув комара, присосавшемуся к куску ладони, высовывавшемуся из-под одеяла, я сел, сдернул с полки над головой папиросы и зажигалку и закурил. Мысли о том, что надо бежать на лодочную станцию и плыть с группой на экскурсию промелькнули, плеснув бодрости. Потом я вспомнил о некоторых событиях, отделявших меня от необходимости прыгать в ботинки и нестись жрать и учиться.

Спешить было некуда. Разве что в следующий упущенный шанс, поджидавший меня за истыканной ножами и размалеванной защитными рунами дверью.

Я отхлебнул сока из пакетика, возникшего в руке из моего смутного желания попить и занялся просеиванием своих картинок на предмет составления примерного списка предстоящего.

Страх, сладко потягиваясь, проснулся и заполнил живот сладкой дрожью, окончательно пробудив меня. Дрожь растеклась по телу, требуя немедленно сорваться и выскочить за дверь, к следующей. С мазохистким наслаждением удержав тело, отреагировавшее нытьем в спине от давления в нее какой-то невидимой ладони, я старательно вошел в образ бывалого ковбоя и попробовал прикинуть, что за дверью.

За дверью моей комнатки на биостанции были с полсотни девушек, которых я хотел. Стоило мне вспомнить об них, как страх вернулся, галопируя на мысли, что за дверью – биостанция с окрестностями, и мне не выбраться с нее, пока не совращу и не трахну всех хоть сколько сексуальных сокурсниц.

Я истерично хихикнул, представляя себя, при первой возможности волокущего в кусты первую, затем вторую, третью и так далее попавшуюся. Затем я представил себе реакцию сокурсников и хихиканье переросло в уверенный хохот.

Просмеявшись, я задвинул воспоминания о сокурсницах в дальний угол памяти и вернулся к образу бывалого ковбоя который, щурясь над крепкой самокруткой, лениво вспоминает бурную молодость.

Самое неприятное воспоминание молодости выскочило из-за угла, вцепилось в спину, скрючив мышцы. Голова дернулась вправо. Влево. Потом я отодрал его от шеи и осторожно посмотрел на него.

Общага. Я тогда зашел к Маргарите, собрался с силами и ни с того ни с сего предложил трахнуться. Именно в такой формулировке. От страха, что она согласиться, у меня прибавилось с десяток седых волос, а воспоминание об этом инциденте до сих пор вызывало стойкие синдромы эпилептического припадка.

Ладненько. Зайти в общагу и грамотно соблазнить Маргариту.

Далее…

Трам– пабабам-пабабам-по баба.

– Лежу я значит как-то и планирую побабам прогуляться… Как самопсихотерапевт-сексопатолог.