Ю.Семенов

Утро рождается ночью

1

Сизов вышел из кубрика, когда услыхал громыханье тяжелых кованых сапог на палубе.

"Сейчас будут швартоваться, - подумал он, - значит приехали".

Сизов поднялся по крутым ступенькам и, взявшись рукой за медный массивный замок, остановился передохнуть. Голова кружилась, в глазах стояли синие круги, а сердце билось где-то в горле. "Восемь ступенек мне не под силу", - подумал Сизов и сделал несколько резких, сильных выдохов.

Распахнув дверь, он вышел на палубу и упал поскользнувшись: вся площадка перед выходом из кубрика была во льду.

Моторист катера помог Сизову подняться и, смущенно бормоча что-то о холодных штормах, начал чистить рукавом бушлата серое пальто Сизова.

- Простите, пожалуйста, товарищ директор, - сказал он, - соли нет, посыпать палубу нечем. Два рейса сплаваем - вот вам и ледок.

- Я понимаю...

Каждый раз, возвращаясь из поездок домой, на остров, Сизов несказанно радовался.

Он радовался тому, что воздух здесь прозрачный и ломкий; он радовался тому, что здесь цветут лотосы, что здесь в зарослях молодого дубняка вольно гуляют олени; он радовался необозримости морской глади, злым крикам бакланов, он радовался тому миру, в котором вырос и который любил больше всего на белом свете.

Наблюдая за тем, как швартовался катер, Сизов думал: "Домой всегда возвращаются с полными ведрами". Он подумал так, потому что видел, как две женщины шли с полными ведрами - от колодца к своим домам, стоявшим около берега.

Сизов возвращался из Москвы поездом. И все девять дней он считал, сколько ему попадется женщин с полными ведрами - на счастье. И, только подъезжая к Владивостоку, понял, что гадать на счастье из окна вагона нельзя. Все зависело от того, в каком месте в поселках и деревнях, проносившихся за окнами вагона, вырыты колодцы. И те люди с полными ведрами, которые встречаются ему на пути в Москву, никак не могли сулить счастье, потому что на обратном пути, во Владивосток, все они шли за водой: с ведрами пустыми.

- Ерунда какая, - подумал Сизов вслух и улыбнулся. Землистое, одутловатое лицо его стало беспомощным. Сизов не умел улыбаться, он привык радоваться без улыбки.

Ему казалось, что олени не любят, когда человек улыбается или - еще хуже - смеется. Олени серьезны; они любят, когда человек так же серьезен, как и они.

Если пантачей приманивать на соль и улыбаться им при этом, они будут бояться и не подойдут близко к человеку. Они пугливы и любят единообразие - в природе и в человеке. А улыбка ежесекундно меняет выражение лица, улыбка щурит глаза и открывает зубы. Животное боится, когда у человека сощурены глаза и открыты зубы...

2

У дебаркадера Сизова ждал его заместитель Белов и шофер Коростылев.

- Здравствуйте, Кирилл Семенович, - сказал Белов, - с приездом вас и с академиком...

- Спасибо, - ответил Сизов и крепко пожал девичью, тонкую руку Белова.

- С возвращеньицем, - пробасил вечно недовольный шофер Коростылев и понес чемодан Сизова к машине.

- Спасибо.

- Как прошли доклады? - спросил Белов.

- Неплохо...

- А кто внес предложение?

- Какое?

- Чтобы избрать вас академиком.

Сизов поморщился и, почесав переносье, сказал:

- Не помню, право. Группа товарищей, как говорится...

Белов быстро взглянул на него и спросил:

- Вам нездоровится?

- Нет, ерунда...

- Вид у вас, скажем прямо...

- Плохой?

- Да уж не цветущий.

- Послушайте, - сказал Сизов, - а как в этом году лотосы?

- Как обычно, - ответил Белов, - цвели. Позавчера на озере лотосов замерз лебедь.

- Какой?

- Перелетный. Сел в полынью ночью, крыльями размахнулся с усталости, а ночью мороз. Вода на крыльях смерзлась. Утром он не смог взлететь. Я велел застрелить его, потому что он кричал.

- А подобраться к нему нельзя было?

- Людям - нет. А лиса наверняка подобралась бы.

- Но сегодня же тепло...

- Кто мог знать? Позавчера был мороз. Белов пошел к машине. Спрятав свои тонкие, девичьи руки в карманы, он сказал:

- Я велел передать его в школу. Там из него сделают чучело.

Сизов спросил:

- Из лебедя?

-Да.

~ Знаете, - сказал Сизов, - пусть шофер уезжает. А я пройдусь.

- Вы плохо выглядите...

- Ничего, - ответил Сизов, - все-таки я не был здесь четыре месяца.

- Коростылев! - крикнул Белов. - Езжай один! Мы пройдемся с Кириллом Семенычем.

- Нет, - попросил Сизов, - вы уж не гневайтесь, Иван Павлович, драгоценный, я один хочу пройтись.

Белов пожал плечами и сказал:

- Как вам будет угодно.

- Не сердитесь, дружище, - сказал Сизов, - пожалуйста, не сердитесь.

Белов ничего не ответил и, открыв дверцу машины, повалился на мягкое полосатое сиденье. Через несколько минут машина скрылась за поворотом. Катерок, злобно пофыркав, отвалился от дебаркадера и ушел на материк - к следующему поезду. И Сизов остался один.

3

Сизов шел по дороге, часто останавливаясь. Дышать было тяжело, и он широко разводил руки, а когда не помогало, опускался на большие валуны, прогретые мягким октябрьским солнцем.

Когда Сизов опускался на камни, тишина, лежавшая над островом, делалась осязаемой: ни единый звук не тревожил мир. Желтые листья дубов и березок казались неживыми из-за того, что не было ветра. Осенью в безветренные дни приморский лес кажется искусственным, словно рисованным на голубом холсте неба.

Отдышавшись, Сизов вставал с валунов и шел дальше. Около маленького домика дорожного мастера он встретился с плотником Теминым. Жилистый, длинноногий Темин шел в ватнике и резиновых сапогах, обливаясь потом. За спиной у него были мешок и ружье. Увидав Сизова, плотник заулыбался и еще издали закричал:

- Здоров, Семеныч!

- Здоров, Титыч! - так же весело ответил ему Сизов. - Ты это куда отправился?

- А на охоту, - быстрым говорком ответил Темин, - утки много идет, я ее на зиму готовлю. Она, вяленая-то, что твой конпот.

- Все ты "конпот" говоришь, - усмехнулся Сизов, - я тебя двадцать лет учу - компот. "М" надо говорить, а не "н", понимаешь?

- Да уж как не понять, - уклончиво ответил Темин, - ясно, как божий день, только "конпот" - оно звучнее, Семеныч...

Сизов снова усмехнулся и спросил:

- Ну, а дела как?

- Как сажа бела, - ответил Темин и отвел глаза, - идут дела, крутятся, обратно...

- Оленник новой оградой обнес?

Темин хмыкнул и ответил сердито:

- Обнес.

- А сын как? Не балует?

- Балует, окаянный! Вчера иду, а он с Нинкой-то, Макаровой, любовь крутит...

- Макара Иваныча дочь?

- Она.

- Уж так выросла?

- А чего им... Растут. Мы к земле, они, обратно, к небу.

Темин мельком посмотрел на Сизова, хотел что-то спросить и не стал.

"Наверно, хотел спросить, почему я так плохо выгляжу, - подумал Сизов, - а вот не стал. Это оттого, что он добрый".

- Ну, Титыч, иди, - сказал Сизов, - а то зорьку прозеваешь.

- Пойду, - согласился Темин, - а вечером к тебе наведаюсь, разговор есть.

- Заходи.

- Утки принесу. Они сейчас жирные, что твои кабаны.

- Приноси.

Когда Темин ушел, Сизов почему-то сразу же вспомнил того молоденького врача в клинике. Это было в Москве. Сизову стало в гостинице плохо, и его увезли на "Скорой помощи" в больницу. Наутро молоденький врач, осматривавший его, бегло просмотрел анализы и шепнул своему коллеге, такому же молодому парню:

- Явный лейкоз.

Второй взял анализы, тоже посмотрел и сказал:

- Да, совершенно явно.

Сизов откашлялся и хрипло выговорил:

- Я знаю, что такое лейкоз. Я сам... ветеринар.

Кровь отлила от щек врача. Он сделался бледным, присел на край кровати и сказал: