Глава 2

Монастырь Поданг. – Заклятия и благословения. – Собеседник с того света. – Мистики Восточного Тибета и их теории. – Странное проявление прозорливости. – Ламаистская пустыня. – Колдун из Транглунга и его летающие пироги. – Как я стала отшельницей на высоте 3900 метров над уровнем моря. – Путешествие в Жигатзе. Просчет дамы-полиандристки: третий муж не слушается. – Я в гостях у Траши-ламы и его матери. – Отшельник из Пхутага.

В Гангтоке я застала одного Бермиак Кушога: лама из Энше уехал в Тибет, в Жигатзе и вернулся только через несколько месяцев, Давасандюпа пригласили переводчиком британского представителя на Китайско-Тибетскую конференцию в Индии. Старый махараджа умер и ему наследовал его сын Сидкеонг-тюльку, которой не мог уже много времени посвящать изучению ламаизма. Составленные мною путевые планы нельзя было реализовать, все препятствовало осуществлению моих желаний. Мало-помалу мне стало казаться, будто все окружающее дышит неприязнью. Меня преследовали какие-то невидимые существа, убеждали уехать, гнали прочь, внушали, что все равно не позволят ни совершенствовать мои познания в ламаизме, ни продвигаться дальше в глубь Тибета. Эти существа стали являться мне наяву. Я видела, будто они ликуют уже после моего отъезда, радуются моему изгнанию.

Можно было объяснить все явления лихорадкой, неврастенией, вызванной неудачами и усугубляемой умственным переутомлением. Некоторые, может быть, усмотрели бы здесь действия оккультных сил. Чем бы это ни было, мне не удавалось справиться с состоянием одержимости, граничившим с галлюцинациями. Успокоительные средства не помогали. А не поможет ли мне перемена обстановки?

Пока я размышляла, где мне устроиться, не покидая Гималаев, владыка Сиккима, сам того не подозревая, предупредил мое желание, предложив мне поселиться в Подангском монастыре, расположенном в пятнадцати километрах от Гангтока в лесах, почти постоянно окутанных густыми туманами.

Отведенное мне помещение состояло из огромной угловой комнаты на втором этаже храма и необозримой кухни, где по тибетскому обычаю спали два слуги. Свет небесный вливался в мое жилище через две колоссальные амбразуры. С таким же гостеприимством они пропускали ветер, дождь и град сквозь отверстия, зиявшие по обе стороны каждого окна, так как слишком узкие рамы касались стены только по вертикали.

В одном углу зала я разложила книги на выступе стены и расставила складные стул и стол – это был мой кабинет; в другом углу подвесила к балкам потолка палатку и поместила туда свою походную кровать – это была спальня. Середина комнаты, слишком щедро вентилируемая ветрами всех сторон света, служила чем-то вроде гостиной, где в хорошую погоду я принимала посетителей.

Что меня в Поданге восхищало, так это церковная музыка. Я наслаждалась концертами по два раза в день – утром перед рассветом и вечером на закате солнца. Оркестр был чрезвычайно скромным: он состоял из двух "гиалингов" (род гобоя), двух "рагдонгов" (гигантские тибетские трубы от трех до четырех метров длиной) и двух литавр. Колокольчики низкого тона в особенном, принятом в храмах Востока ритме, прозванивали прелюдию. После паузы глухо рокотали рагдонги. Затем одни гиалинги исполняли медленную музыкальную фразу, бесконечно трогательную своей простотой, и снова ее подхватывали, уже с вариациями и под аккомпанемент низких голосов рагдонгов. В финале, подражая отдаленным раскатам грома, вступали литавры. Печальная мелодия струилась плавно, подобно водам глубокого потока, без прорывов, без блеска, без вспышек страсти. Она дышала неутомимой тоской, будто все страдания душ, кочующих из мира в мир с начала мироздания, изливались в ней в одной бесконечно усталой и безнадежной жалобе.

Какой, сам, не ведающий о своем гении, музыкант услышал этот лейтмотив вселенской скорби и каким образом с подобным разношерстным оркестром удавалось людям, явно не наделенным никаким художественным чутьем, передавать его с такой раздирающей сердце убежденностью? Эту тайну они не смогли мне объяснить. Приходилось слушать, не мудрствуя лукаво, глядя, как занимается над головами заря или как меркнет вечернее небо.

В Поданге помимо обычного богослужения я имела возможность присутствовать на некоторых ежегодных церемониях, имеющих отношение к демонам. Аналогичные обряды мне пришлось позже видеть в Тибете, где они совершаются с большей торжественностью. Но, по моему мнению, пышность лишает их красочности глухих гималайских лесов. Колдовство не любит яркого света и толпы.

Прежде всего, трапа проветривали Махакалу, все остальное время года хранящегося на замке в шкафу вместе с приношениями и колдовским реквизитом.

В каждом без исключения ламаистском монастыре обязательно находится место для древних туземных богов и божеств, вывезенных из Индии. Переселившись в Страну Снегов, эти последние сильно деградировали. Тибетцы с бессознательным пренебрежением превратили их в демонов и подчас обращаются с ними очень сурово. Из изгнанных на чужбину индусских божеств Махакала наиболее популярен. Его первоначальной сущностью был один из образов Шивы как разрушителя мира. Ламы-маги низвели Махакалу до уровня простого злого духа, держат его в рабстве, заставляют оказывать всевозможные услуги и время от времени без стеснения наказывают.

Народное предание повествует, что глава секты "Карма па" заставил Махакалу себе прислуживать. Однажды, находясь при дворе китайского императора, лама чем-то не угодил владыке, и тот приказал привязать его за бороду к лошадиному хвосту. Волочась с риском для жизни за лошадью, великий Карма па призвал на помощь Махакалу. Последний немного замешкался, и лама освободился сам, прибегнув к магическому заклинанию, отделившему его бороду от подбородка. Поднимаясь с земли, лама увидел запоздавшего со своими услугами Махакалу и в гневе закатил ему такую оплеуху, что хотя с тех пор прошло много веков, щека злополучного демона до сих пор распухшая.

Трапа из Поданга, разумеется, не могли позволить себе подобную вольность: Махакала внушал им неподдельный ужас. Среди трапа как здесь, так и в других монастырях ходили слухи о зловещих чудесах. Порой сквозь стенки шкафа, где будто бы хранилось в заключении это страшное существо, просачивалась кровь; порой, открывая шкаф, находили в нем смертные останки – человеческий череп или сердце. Появление их в шкафу можно было объяснить только вмешательством оккультных сил. Маску Махакалы, то есть, его самого, так, как будто бы в ней он и обитает, извлекали из шкафа и помещали в темную пещеру рядом с храмом, специально отведенную для него и ему подобных. Пещеру сторожили двое послушников, они без передышки бормотали магическую формулу, чтобы помешать Махакале ускользнуть. Часто в ночную пору мальчики, убаюкиваемые монотонным напевом, боролись с дремотой, дрожа от ужаса, в полном убеждении, что малейшая оплошность с их стороны даст демону возможность выйти на свободу, и тогда они неминуемо станут его первыми жертвами.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: