– Новостей нет? – спросил я.
– А у тебя?
– Понятно.
Николай замялся:
– М-м-м… Короче, вот тебе еще паспорт.
Он протянул мне потрепанную книжицу карманного формата, между страницами которого было что-то вложено. Я, вздохнув, уставился на него:
– Отель «Клюни»?
Николай усмехнулся и слегка развел руками: куда деться?
Я раскрыл книгу – это был «Желтый пес» Сименона, по которому я когда-то, еще в Москве, учил французский. Паспорт был не новым, блекло-красного цвета – Европейский Союз. Не вынимая его из книги, я отогнул пальцем первую страницу. Испанский, фотография действительно моя, имя уже не важно.
– Говорят, больше некому, – извиняющимся тоном промычал Николай.
С тех пор, как он избавился от книги, рука его снова завладела сэндвичем, и челюсти вернулись в рабочий режим. Точно бывший спортсмен: организм привык к нагрузкам и постоянно требует энергоносителей для переработки!
Решение было логичным. Штайнер мог быть убит, а контейнер спрятан у него в номере. Но для меня останавливаться в один приезд в третьей гостинице с тремя разными паспортами было перебором. Хотя ведь в Конторе не знали, что мне совершенно нежданно представилась возможность рассчитаться с призраком прошлого.
– Хорошо. Ну, давай, приступай к подробностям.
Николай расплылся в улыбке. С неприятной частью – отправить на дело чужого вместо кого-то из своих – было покончено.
Вокруг захлопали в ладоши и засвистели: музыканты закончили песню. Аплодисменты не стихали – публика требовала продолжения концерта. Гитарист – у него были такие же смоляные волосы, как у моего парика – оглядел товарищей и взял аккорд. Мы с Николаем тоже ждали. Латиносы довольно стройно грянули следующую песню – чилийскую, революционную, я не раз слышал ее на Кубе. «El pueblo unido jamas sera vencido» – «Когда народ един, он непобедим!». Возможно, это были чилийские эмигранты, не вернувшиеся домой после ухода Пиночета. Хотя эти песни стали популярны по всей Латинской Америке.
Но Николай не отвлекался на историко-художественные ассоциации.
– Значит, смотри. Штайнер – человек очень дисциплинированный и надежный. Он – не агент, офицер. Ну, понимаешь?
– Из Мишиных, что ли?
Николай кивнул. Мишей все звали Маркуса Вольфа, начальника разведки бывшей ГДР. После падения берлинской стены и объединения Германии ненавистная Штази, естественно, была расформирована. Сам Маркус Вольф – я видел его по телевизору: рафинированный интеллигент, выросший в Москве и говоривший по-русски, как на родном языке, – едва не попал в тюрьму. Несмотря на все эти неприятности, Конторе удалось взять под контроль часть глубоко законспирированных сотрудников Штази: кто-то был внедрен в западных землях ФРГ, а кого-то даже пришлось перебросить из Европы. Этим ребятам, как правило, отступать было некуда, и все они были исключительно эффективны.
Подробности были такие.
– Откуда он приехал, – продолжал Николай, – я не знаю, и никто из наших не знает. Он должен был передать нам какой-то порошок. Какой, неизвестно, но неопасный. В чем - тоже непонятно, но, судя по количеству – около грамма, – контейнер может быть очень маленьким.
Точнее не скажешь.
– И есть шанс, что контейнер спрятан где-то в его вещах?
– Именно. Штайнер забронировал номер на десять дней. В гостинице они прокатали его кредитку, так что вопрос оплаты никого не волнует. Ночует ли он в своем номере или нет, его хватятся только в воскресенье, то есть послезавтра. Так что, если ты заселишься сегодня, у тебя две ночи и один день. Но, разумеется, сделать всё лучше поскорее. И нам, и тебе лучше!
– Известно хотя бы, в каком номере он остановился?
– В 404-м. Мы проверили: он сообщается внутренней дверью с 405-м. Так что если бы тебе удалось поселиться в 405-м…
Разумеется, это было бы гораздо проще, чем ковыряться в замке чужого номера из коридора. Николай протянул мне маленький, но увесистый нейлоновый несессер.
– Справишься?
– Там не электронные замки?
– Да нет, прошлый век.
– А вы не сообразили забронировать мне номер?
Это я так спросил, не подумав. Просто потому, что мне всё это не нравилось, и хотелось ребят из резидентуры ткнуть носом, что они что-то сделали не так. С одной стороны, забронировать мне номер действительно было несложно – ведь мой новый паспорт был у них. Но Николай только сморщил нос – он прав. Когда бронируешь, всегда остается или твой факс, или твой мейл. А если в гостинице вообще нет свободных номеров?
– Да и, сам понимаешь, именно 405-й номер всё равно было бы странно резервировать, – добавил Николай.
И тут он был прав.
Николай доел свой сэндвич, посмотрел на тот, от которого я отказался, почесал щеку, видимо, вспомнил про свой вес, и сунул сэндвич обратно в бумажный пакет. «Многие люди постоянно едят из-за стресса», – подумалось мне. В нашей профессии принято снимать напряжение алкоголем. Но, может, Николаю повезло, и он нашел способ, менее травмирующий для организма. Николай достал из пакета еще одну запотевшую баночку кока-колы и с наслаждением прокатил ею по лбу и шее.
На проезжающем мимо теплоходике с туристами девочка, держащаяся за поручень, приветливо помахала нам рукой. Мы махнули ей в ответ.
– И это всё? – уточнил я.
Я, вообще-то, имел в виду подробности, благодаря которым я должен был провести расследование исчезновения курьера. Но Николай понял меня по-своему:
– Пока всё – только проверить номер.
– А следующий шаг?
Николай улыбнулся.
– Сообщат дополнительно.
Возражать было бесполезно. Николай здесь ни при чем – передаточное звено.
– Фотография-то его хоть есть?
– Там же, в книге.
Я снова пролистнул Сименона. Фотография была на обычной бумаге, компьютерная распечатка, но приличного качества. Не знаю, каким Штайнер был разведчиком, но, по крайней мере, один его недостаток был налицо – внешность у него была запоминающейся. Это мягко сказано! Лошадиное лицо, половину которого занимала нижняя челюсть, а вторую – тонкий, приплюснутый, видимо, когда-то сломанный на ринге, нос. Зато лба практически не было вовсе – светлые волосы начинались чуть ли не от тонких, почти не различимых на снимке бровей. Глаза были маленькими, застывшими в напряженном вопрошании. В целом, Штайнер походил на тупого упрямого солдафона, который всегда действует строго по инструкции и помешать которому может только смерть.