Я приготовился увидеть и всех остальных свидетелей сцены – посочувствовавшего мне мексиканца, моего кореша-кубинца и гречанку с сыном, но их в суд не вызывали. Свидетель был один – та самая белая мышь, начальница пуэрториканца. Ее выступление длилось едва ли минуту.

– Ваша честь, – сказала она, – я была свидетелем конфликта, который произошел у инспектора Вальдеса с г-ном Аррайя, с начала и до его отвратительной развязки.

Она так и сказала: «отвратительной развязки».

– Должна вам сказать, что инспектор Вальдес, которому я и раньше неоднократно делала замечания по поводу непозволительного тона, которым он разговаривает с посетителями, вел себя с г-ном Аррайя откровенно провокационно.

Мы с инспектором Вальдесом обменялись изумленными взглядами. Не знаю, кто из нас был поражен больше.

– Управление иммиграционной службы сожалеет, что г-н Аррайя проявил невыдержанность, – тут ее прорвало на личное. – Насилие отвратительно в любой своей форме! Однако, – продолжила она прежним ровным тоном, – Управление не собирается поддерживать иск инспектора Вальдеса. Тем более что с этого дня г-н Вальдес уже не является нашим работником. Вчера вечером был решен вопрос о его служебном несоответствии.

Я посмотрел на судью. Он, если и был удивлен, ничем этого не выдал, только его сопение усилилось.

– Ваша честь! – вскочил адвокат Вальдеса. – Мы протестуем! На моего клиента напали и нанесли ему тяжкие телесные повреждения, потребовавшие хирургического вмешательства. Это дело не может быть оставлено без последствий!

– Это решает суд, – отрезал судья и снова натужно засопел. Потом, после паузы: – Кто оплатит лечение?

– Ваша честь, – вскочил адвокат, всё еще не пришедший в себя после такого поворота событий, – у моего клиента страховка государственного служащего, и мы по…

– Г-н Вальдес уже не является нашим служащим, – отрезала его бывшая начальница.

С этой минуты она перестала казаться мне некрасивой и бесформенной. Таким женщинам надо смотреть в глаза – сейчас они пылали. Я понял про нее еще одну вещь – она была еврейкой, может быть, даже недавней эмигранткой.

– В таком случае, расходы потерпевшего должны быть отнесены на счет виновного! – выкрикнул адвокат.

– Но у виновного – если таковой является лицом, отдельным от потерпевшего, – съязвил судья, – денег нет.

На меня он даже не посмотрел – он был уверен, что нет. Я молчал. Я всё время молчал.

– Но мы отказываемся платить за человека, который опозорил нашу службу, – не сдавалась моя новая симпатия.

Она хотела крови пуэрториканца. Возможно, у них и раньше были стычки. Или тот ее подсиживал. Или она так думала.

Судья жестом отмел все возражения. Наверное, так он дома затыкал жену.

– Суд снимает с г-на…

Он посмотрел в бумажки перед собой.

– Франсиско Аррайя обвинения в нападении и нанесении телесных повреждений. Произошедший инцидент никак не будет отмечен в его судебном досье, как я понимаю, пока девственно чистом. Надеюсь, это послужит ему предупреждением. В этой стране, г-н Аррайя, – судья впервые посмотрел мне в глаза, – существует закон, и граждане не обязаны защищать себя кулаками.

Он закончил с лирическим отступлением и снова перешел к своему решению:

– В связи с произошедшим инцидентом, суд обязывает Управление иммиграционной службы штата Флориды оплатить медицинские расходы г-на Вальдеса, который в тот момент являлся его служащим, – он стукнул деревянным молотком по специальной дощечке на своем столе. – Следующее дело!

Адвокат вскочил:

– Ваша честь, вы вынуждаете нас подать апелляцию!

– Это ваше право! – Судья перевел взгляд на начальницу Вальдеса, как бы заново взвешивая ее аргументы. – Однако в таком случае будет заново рассматриваться и решение по поводу возмещения медицинских расходов.

Адвокат с Вальдесом пошли к выходу. Оказавшись спиной к судье, пуэрториканец провел большим пальцем по своему горлу. Теперь, когда он остался без работы, он не боялся мне угрожать. Но я его тоже не боялся.

Прямо из зала суда мы с моей нежданной защитницей поехали на ее машине в офис Иммиграционной службы. Мне вернули мою грин-кард и вручили чек на дорожные расходы и подъемные. Не помню, на какую сумму, но она тогда показалась мне огромной. Я предложил мисс Горелик – ее звали мисс Горелик, я был прав относительно ее национальности – угостить ее обедом, но она отказалась.

Я вернулся в наш мотель на такси. Я любил Америку.