Ох, неспроста пришел к нам Михал Михалыч, неспроста, чувствую. Погасил я свечи — и вот он, гость долгожданный, все объясняющий. Кстати, что-то знакомое было в его имени, где-то я уже слышал его, совсем недавно…

Память у Ганьки оказалась получше моей.

– Слушайте, товарищ агент Госстраха, — сказал он, — а вы, случайно, не помните истории с пропавшей машиной? Ехала она себе, ехала — и вдруг исчезла, растворилась средь бела дня. Помните?

– Помню, конечно, — не возражал старичок. — Да и как не помнить: двух недель не прошло. Милиция тогда суетилась…

Вспомнил я его: свидетель первого случая с исчезнувшим автомобилем! Это его называл нам голос по телефону, его советовал искать, чтобы объяснить происшедшее. Только не понадобился он нам тогда, сами разобрались. А сегодня не обошлось без него, не сумели. Только на этот раз он сам к нам пришел. Хотя нет: мы его вызвали. Как мальчишка Аладдин тер свою лампу и появлялся всемогущий ифрит с бородищей, в шароварах заморских. А мне лампа не понадобилась, подсвечником обошелся. И ифрит у нас попроще: не в шароварах, а в брюках. И не с бородой, а с лысиной. В общем, типичный агент Госстраха — прекрасная легенда!

В том, что это его легенда, я уже не сомневался. Ходит по нашему миру «соразумник» из соседнего, прикидывается этаким боровичком в кепке, наблюдает, высматривает. Сам он страховой агент, а молодцы его тоже небось земные профессии для камуфляжа имеют. С одним мы уже знакомы: «тип в синей майке» – грузчик или, в лучшем случае, шофер с самосвала. Уж больно здоров: один кулак — с голову ребенка, вряд ли такой на скрипочке играет…

А старичок посмотрел на меня хитро, сказал торопливо:

– Вы там чего-то не то думаете, так не думайте вовсе: все вранье. Агент Госстраха я, понятно?

– Понятно, — опередил ответ Ганя. — Застрахуйте нас от примет.

– Что, сбываются?

– Сбываются, подлые!

– Это мы мигом, — сказал старичок, доставая из-под плаща плоскую папочку с надписью «Внешторгреклама», а из папочки — три бумажки с золотым обрезом и шариковую ручку, — это мы в два счета сделаем. Ни одна примета сбываться не будет.

Он размашисто расписался на каждом листке, сложил их аккуратно, подал мне.

– Потом посмотрите.

– Сколько мы вам должны?

Он вроде даже обиделся:

– Ничего. Я бесплатно работаю.

– Проценты с душ получаете? — спросил Ганя.

– И так можно подумать, — прищурился старичок. — Вот вы, например, в меня верите? Верите, верите — вижу. Да и как не верить: Михал Михалыч Кокшенов, во плоти и крови. А что знает много всякого разного, так и вы кое-что знаете.

И тут в разговор вступила молчавшая до сих пор Люда.

– Ничего мы не знаем. Если в первых двух случаях, ну, с мешком в пространстве и с машинами — еще что-то можно было объяснить, то уж приметы ничем не объясняются. Это первое. И второе: почему все это происходит именно с нами? Разве мы трое больше других подходим для Контакта?

Она сказала «Контакта», как старичок говорил «Непонятное»: заглавная буква так и лезла в глаза и уши. А старичок — ничего, покивал-покивал, сказал согласно:

– Умная вы девушка, поговорить приятно. Не то что ваш приятель-нигилист воинствующий. Все-то вы понимаете, все-то вы объяснить можете — что вне вас. А что в вас самих — уже заминка. Верить в сказки надо, девушка. И в науку и в сказки. Приметы сбываются? Так в каждой вещи душа, может, есть. И если ее расшевелить, всякие чудеса случаются. Кино такое было: «Удивительное рядом». Смотрели?

– А если серьезно? — каменным голосом спросила Люда.

– Не надо серьезно. Даже у вас физики шутят, и книжки по сему поводу выпускают. Ничего книжки, остроумные. А шутят они обычно с друзьями. С теми, кому их шутки приятны будут. Кто их понимает. — Он встал, сунул под плащ папочку. — Ну, до встречи в будущем. А сейчас мне пора, — и пошел в коридор.

Мы сидели и ждали, когда в передней щелкнул замок и за стеной по лестнице простучали мелкие торопливые шаги, а лотом громко хлопнула дверь подъезда, Тогда я развернул одну из бумажек, оставленных старичком, и прочел вслух короткую надпись, сделанную обыкновенной пишущей машинкой, у которой к тому же буква «е» западала.

«Простите за назойливость и спасибо за помощь. Мы думаем, вы не откажетесь помочь нам еще раз, если придется». И размашистая невнятная подпись, сделанная шариковой ручкой с бледно-синей пастой.

– А на других? — быстро спросил Ганя.

На других листках была сделана та же надпись. Я роздал их ребятам, а свой спрятал в ящик письменного стола — на память. Себе на память: ведь покажи кому — не поверят. Скажут, что сам и написал, Тем более, что на моей машинке точно так же западала буковка «е».

Я захлопнул ящик и выпрямился.

– Все, ребята. Чудес больше не будет.

– Ой ли? — засомневался Ганя. — А как же оговорка насчет будущей помощи? Неужто откажемся?

– Нет, конечно. Только, по-моему, это простая вежливость.

– Убейте, не верю, — мрачно сказал Ганя. — Жди от них простой вежливости, как же! Сдается мне, что мы еще встретимся.

Он опять не ошибся. Но это уже совсем другая история.