О том, чтобы послать за Чеком кого-то другого, а самому остаться в кабинете наедине с телефоном, не могло быть и речи. Почти всех свободных людей он отправил охотиться на Забродова, который чересчур сильно задел его за живое — даже не столько своими пустыми угрозами, сколько тем ленивым, самоуверенным тоном, которым эти угрозы произносились. В данный момент у него под рукой было всего трое необстрелянных новичков, и доверить им ликвидацию Чека и Баландина Канаш просто не мог. С Чеком они, конечно, справились бы, но вот Баландин…

Он хлопнул ладонью по карману брюк, проверяя, на месте ли ключи, и быстрым шагом вышел из кабинета. Секретарша с готовностью приподняла над мягким офисным стулом свой плоский зад, но Валентин Валерьянович даже не взглянул в ее сторону. Пулей проскочив через приемную, он так грохнул дверью, что за дорогими импортными обоями посыпалась штукатурка.

Троица свободных охранников азартно резалась в «очко» в комнате отдыха. Играли на «кукареку», поскольку играть на деньги Канаш запретил под страхом немедленного увольнения. Ребята в охране были, как на подбор, молодые, горячие, агрессивные, в прошлом спецназовцы, десантники и морские пехотинцы, и в те времена, когда игра на деньги была им еще разрешена, без смертоубийства обошлось только чудом.

При появлении Канаша никто из них не встал, но все три коротко остриженных головы с чугунными затылками разом повернулись к нему. Глядя в широкие румяные физиономии, Канаш невольно вспомнил слово «репа», которым в определенных кругах принято обозначать человеческое лицо. У этих троих были не лица, а именно репы — тупые, румяные, белесые, лишенные какого бы то ни было выражения, словно вылепленные из сырого теста неумелым подмастерьем.

— Встать, — коротко скомандовал он. — Оружие при вас? За мной, быстро.

Он вышел, не оглядываясь, слыша позади себя нестройный топот и пыхтение. «Стадо, — подумал он. — Их ведут на мокруху, а они даже не задают вопросов. Точно так же они молчали бы, веди я их на расстрел. И правильно делают, что молчат. Пусть попробуют вякнуть! Некогда мне, некогда. Объяснять некогда, осторожничать некогда и даже продумать все как следует некогда — обложили со всех сторон, как волка…»

На стоянке перед конторой стояли всего две машины — «волга» начальника технического отдела и «чероки» Канаша. Канаш отпер дверцы и молча указал охранникам на машину. Двое так же молчком залезли на заднее сиденье, а третий вдруг ни с того ни с сего полез вперед, на «хозяйское» место.

— Куд-да? — процедил Канаш, и белобрысый мордоворот, буквально на глазах уменьшившись в размерах, покорно втиснулся назад.

Валентин Валерьянович с места бросил машину в бурлящий поток уличного движения. Пренебрегая правилами и сигналами светофоров, он на бешеной скорости пересек забитый транспортом Центр, свернул с Тверской на бульвар и по Богословскому переулку выскочил на Большую Бронную. Дорога заняла не больше пятнадцати минут, но он все равно чувствовал, что безнадежно опаздывает: зная Чека, было бы наивно думать, что тот станет сидеть на месте в течение пятнадцати минут, дожидаясь смерти.

Старый, трехэтажный дом на Большой Бронной стоял в глубине двора, и над его единственным подъездом шелестел шатер густой листвы. «Красиво», сказал один из мордоворотов на заднем сиденье.

— Как только увидите сопляка с компьютером — стреляйте! — приказал Канаш, с ходу отметая разговоры о природе.

— Виноват, — сказал один из его людей — похоже, тот самый, что восхищался пейзажем. — Не понял.

Канаш вынул из кобуры пистолет, взвел курок и через плечо направил его на непонятливого охранника.

— Стреляйте, — повторил он. — Желательно в голову. Показать, как это делается?

— Не надо, — сказал другой охранник. — Он уже все понял, а если чего-то и не понял, так разве что насчет премиальных.

— Пиявки, — процедил Канаш сквозь плотно стиснутые зубы и убрал пистолет. — Будут вам премиальные. Двойные. Даже тройные, если все сделаете чисто.

— Оформим в лучшем виде, — повеселевшим голосом откликнулось заднее сиденье. — Комар носа не подточит.

— Посмотрим, — буркнул Канаш и первым выскочил из машины.

Подъезд был темноватый, сырой и так провонял кошками, что воздух в нем казался густым и маслянистым. Стараясь дышать через раз, Канаш навинтил на ствол пистолета массивный цилиндр глушителя, огляделся по сторонам, высматривая в полумраке номера квартир, и первым бросился наверх. У него было такое ощущение, словно он шел в последний и решительный бой, причем не по собственному желанию, а по воле противника, навязавшего ему эту схватку. Чек все время опережал его на пару шагов, заставляя поверить в свою неуловимость, но вот и он, наконец, споткнулся. Через минуту-другую он уже отправится в путешествие, из которого не возвращаются, прихватив с собой своего хромого приятеля. Конечно, такие дела делаются совсем не так, и оставаться в Москве после этой последней ликвидации будет смерти подобно, но Канаш не мог бросить это дело на полпути, и уж тем более не мог пуститься в бега, оставив Чека и Баландина в живых.

Нужная квартира обнаружилась на втором этаже. Канаш молча отступил в сторону, давая дорогу своим людям. Один из них, взяв разгон от самой лестницы, буквально пролетел через просторную лестничную площадку и с грохотом ударился плечом в запертую дверь, как живая бомба. Дверь вылетела с первого удара, прихватив с собой изрядный кусок косяка и чертову уйму штукатурки, которая желтовато-серым облаком повисла в воздухе, как пороховой дым.

— Живо, живо, — поторопил Канаш своих людей. Сам он остался на площадке, держа пистолет кверху стволом у плеча и настороженно оглядываясь по сторонам. Из квартиры доносились топот, хлопанье дверей, какой-то жестяной грохот, словно кто-то уронил висевшее на стене корыто, потом раздался короткий женский крик, и сразу же захлопали выстрелы, да так густо, будто в квартире разгорелся очередной региональный конфликт. Правда, все стрелки пользовались глушителями, так что стрельба больше напоминала заглушенные толстыми извозчичьими рукавицами аплодисменты. Что-то упало с глухим шумом, зазвенело бьющееся стекло, и на пороге квартиры появился один из охранников, на ходу загоняя в пистолет новую обойму.

— Готов, — буднично сказал он. — Как в тире: шлеп, и нету. Правда, там еще старуха оказалась… Пришлось пришить заодно. Так уж вышло, Валентин Валерьяныч.

— Да черт с ней, со старухой, — махнул рукой Канаш. — Компьютерщик там?

— То, что от него осталось, — все так же буднично ответил охранник. Можете пойти и проверить.

— Даже не сомневайся, — заверил его Канаш. — Пойду и проверю. Доверяй, но проверяй.

Он прошел в воняющую прокисшими щами и пороховой гарью прохладную глубину квартиры, едва разминувшись в узенькой прихожей с двумя остававшимися там охранниками.

— Ждите в машине, — бросил он им. — Да стволы спрячьте, здесь вам не Чечня.

На пороге кухни, широко раскинув изуродованные варикозом ноги, лежала седая женщина в пестром байковом халате, фартуке и войлочных шлепанцах. Один шлепанец свалился с ноги и отлетел в сторону, так что стала видна дыра в чулке. Приглядевшись к старухе повнимательнее, Канаш подумал, что дыра в чулке как-то блекнет по сравнению с остальными дырами, одна из которых чернела в обтянутом сухой желтоватой кожей лбу, а две другие в груди. Там, где пули пробили старческую грудь, пестрый халат потемнел от крови, и по натертому до матового блеска дощатому полу от головы старухи к газовой плите протянулась широкая кровавая полоса, с каждой секундой становившаяся все шире.

Краем глаза Канаш заметил голубоватое мерцание монитора, обернулся и увидел справа от себя приоткрытую дверь спальни. Сквозь щель виднелся обыкновенный письменный стол, такой обшарпанный, словно его волоком тащили сюда из Коломны, на котором стоял очень неплохой, судя по виду, компьютер. Хозяин компьютера сидел за столом, уронив голову на клавиатуру. Канаш мог видеть только его плечо в клетчатой рубашке да половину монитора, по которому резво бежал ровный частокол, состоявший из бесконечно повторяющейся цифры 6. Канату не к месту вспомнилось, что три шестерки это дьявольское число. В следующий момент он толкнул дверь и вошел в комнату.