— Много ты понимаешь, Шерлок Холмс занюханный, — буркнул Мещеряков, торопливо поднося к губам чашку так, словно хотел за нее спрятаться. Илларион молча смотрел на него, и под этим спокойным взглядом полковник слегка увял. — Есть такое дело, — сказал он после долгой паузы. — Какая-то сволочь копает под нашу контору.

— Ой, — сказал Илларион, изобразив комичный ужас. — Сволочь, да? Копает? Прямо так под ГРУ и копает?

— Представь себе, — сердито ответил Мещеряков. — Прямо так и копает. ГРУ, конечно, переживет, но может случиться парочка неприятных моментов, связанных с оглаской некоторых наших секретных операций.

— Ну, брат, — качая головой, сказал Илларион, — спасибо тебе. Удивил. Я-то уж, грешным делом, думал, что ко всему привык, но такое… Ну-ка, ну-ка, расскажи, если не секрет.

— Пока что секрет, — угрюмо сказал Мещеряков, — но если так пойдет дальше, очень скоро у нас не останется никаких секретов. Дело в том, что в Москве завелся какой-то мелкий сукин сын…

Фамилия мелкого сукиного сына, о котором полковник спецназа ГРУ Мещеряков собирался рассказать Иллариону Забродову, была Чеканов. Звали его Николаем, по отчеству он был Анатольевич, но по отчеству его, как правило, никто не называл, и бывали случаи, когда Николаю Чеканову приходилось лезть в паспорт или обращаться к матери, чтобы вспомнить, как звали его исчезнувшего много геологических эпох назад отца. Эпохи эпохами, но родителя своего Чеканов никогда не видел и видеть, по вполне понятным причинам, не хотел.

Окружающие называли его Чеком, имея в виду, конечно же, вовсе не тот чек, который выбивает кассовый аппарат в магазине, и даже не тот, которым принято расплачиваться в цивилизованных странах вместо наличных денег. Просто это прозвище хорошо подходило к нему, облегая, как перчатка. Коротенькая кличка кочевала за Чеком из детского сада во двор, оттуда в школу, потом в институт, в армию и даже на работу. На работе к Чеку относились с уважением, но по имени-отчеству величать так и не привыкли. Иногда ему начинало казаться, что, доживи он хоть до ста лет, его по-прежнему будут звать Чеком. Он не имел ничего против: это прозвище нравилось ему гораздо больше, чем имя Николай. Чеку почему-то представлялось, что все Николаи должны быть крупными, широколицыми, плечистыми и непременно толстозадыми. Он же уродился мелким, с тонкими нервными чертами лица и длинными пальцами потомственного пианиста. Впрочем, кроме пальцев и общей субтильности, в нем было меньше общего с музыкой, чем в медной кастрюле: у Чека начисто отсутствовал музыкальный слух, не говоря уже о голосе.

С самого детства Чек был непоседой, фантазером и затейником.

Родственники и педагоги, качая головами над его очередной проделкой, расходились во мнениях: одни прочили ему карьеру великого афериста, другие утверждали, что в тщедушном теле Чека стремительно вызревает удачливый политик. В те переменчивые годы еще не все население страны догадывалось, что это одно и то же.

Прозрение пришло к ним позже, но к тому времени Чек уже вырос и не стал ни тем, ни другим.

Ему было тринадцать, когда у него внезапно погибла старшая сестра. Хоронили ее в закрытом гробу, и обстоятельства смерти, по всей видимости, были таковы, что даже болтливые старухи, проводившие все светлое время суток на скамеечке у подъезда, не отваживались судачить на эту тему, если подозревали, что Чек может находиться где-то поблизости. Чека во дворе любили, несмотря на его проделки, а его мать уважали и жалели, так что он дожил до двадцати четырех лет, пребывая в полном неведении по поводу обстоятельств гибели собственной сестры.

Этот, с позволения сказать, случай как-то подсушил Чека. Он словно повзрослел за одну ночь на десять лет.

Внезапно, буквально в один день прекратились хитроумные проказы и сложные многоходовые розыгрыши. Чек стал серьезным и сосредоточенным, словно бился над решением какой-то важной проблемы. Взрослые понимающе кивали и перешептывались у него за спиной: все понятно, у парня такое горе… Ничего, молодость свое возьмет. Вот успокоится немного, отойдет, и все начнется заново.

Они ошибались, как и тогда, когда гадали о будущем Чека. Переполнявшая его бурная энергия, конечно же, никуда не делась, но он нашел для нее новое русло. Чек страстно увлекся электроникой, которой раньше интересовался от случая к случаю. В школе, где он учился, имелся подаренный шефами компьютерный класс — один из первых в Москве, не говоря уже о Советском Союзе.

Компьютеры буквально очаровали Чека скрытыми в них безграничными возможностями. Его мать зарабатывала неплохо, но не настолько хорошо, чтобы купить сыну такую дорогую игрушку. Неугомонный Чек обложился книгами и стал проводить целые дни на радиорынке, скупая по дешевке электронный хлам. В результате ему удалось собрать некий жуткий агрегат, самым удивительным в котором было то, что он работал. Чек сутками возился с этим электронным чудищем, отлаживая и модернизируя его, мало-помалу приводя в соответствие. Видимо, предъявляемые им к своему детищу требования были чересчур высоки, поскольку примерно через полгода существования электронный монстр в один прекрасный вечер задымился, с громким треском выбросил из своих развороченных внутренностей сноп ярких белых искр и весело, чадно загорелся. Мать в это время была на работе. Чек сразу потушил пожар. Мебель не пострадала, но с первого взгляда было ясно, что собранный Чеком прибор приказал долго жить.

Две недели Чек ходил как в воду опущенный, а потом, вернувшись из школы, с недоверчивой радостью обнаружил на своем опустевшем столе старенький «Кондор» и коробку с гибкими дисками. Торопливо поблагодарив мать, Чек включил компьютер и сел за клавиатуру. Через час он окончательно убедился в том, что «Кондор» туп, как бревно, и в подметки не годится его погибшей самоделке.

Это был великий день: Чек понял, что нашел свое призвание.

Судьба и карьера складываются из тысяч малозаметных мелочей. Порой достаточно, прогуливаясь, свернуть не в тот переулок или заговорить с незнакомым человеком, чтобы ваша жизнь либо пошла кувырком, либо превратилась в волшебную сказку. При этом никто загодя не знает, какой из тысяч переулков тот, и с кем конкретно не стоит заговаривать на улице. В силу своего характера, привычек, воспитания и цепи мелких, никем не замеченных и не оцененных по достоинству случайных происшествий Чек, который мог бы стать российским вариантом Билла Гейтса, заделался хакером.

Это занятие, весьма увлекательное само по себе, не могло полностью удовлетворить кипучую натуру Чека: в России не так уж много компьютерных систем, в которые стоило бы проникать. Кроме того, хакерство, при всей его увлекательности, всегда было и остается довольно дорогостоящим увлечением, не приносящим никакого дохода — если, конечно, вы не собираетесь доить банки, переводя чужие денежки на свой собственный банковский счет. Банковского счета у Чека не было, так же как и желания в один прекрасный день проснуться в камере следственного изолятора. Так что он очень обрадовался, прочитав в газете объявление о том, что «солидной фирме требуется опытный программист с нетрадиционным мышлением для работы, требующей творческого подхода». Конкурс оказался довольно большим, но проводивший отбор человек в строгом деловом костюме и с каменной физиономией, похоже, был очень неглуп, потому что из нескольких десятков претендентов выбрал именно Чека в его обтрепанных джинсах и мятой футболке.

«Солидная фирма», в которую приняли Чека, оказалась всего-навсего службой безопасности какой-то коммерческой структуры — какой именно, Чек не сразу разобрался.

Поначалу он загрустил, решив, что ему предстоит монотонная и нудная работа по компьютерному обслуживанию электронных систем охраны, но очень быстро убедился, что это не так, а вернее, совсем не так. То есть такой работой его контора тоже занималась, но для этого в ней имелся укомплектованный штат работяг-программистов и дипломированных специалистов по электронным сетям. Дело, к которому приставили Чека, было гораздо более тонким и действительно творческим.