Пес хрипел, пытался ползти, жизнь быстро уходила из него вместе с горячей кровью. Лишь глаза, маленькие и страшные, еще горели яростью и жаждой мщения.

Когда толстяк добежал до бетонной стены, пес уже был мертв. Рана, протянувшаяся почти от уха до уха, зияла на его шее. Убийца исчез. Четыре трупа и убитый пес остались лежать во дворе дома на Цветном бульваре.

Все происходило именно так, как уже происходило много-много раз. Звонок генерала Потапчука по мобильному телефону, до боли знакомый голос:

— Это я.

— Слышу, — сказал в ответ на утверждение генерала Глеб Сиверов.

— Надо встретиться.

— Хорошо.

— Буду, как всегда.

— И я, как всегда, буду на месте.

Этот разговор по телефону случился во второй половине дня, когда Глеб Сиверов шел по улице. Он взглянул на часы. «Без четверти три. Значит, в двадцать один Потапчук поднимется по лестнице и позвонит в дверь квартиры».

Глеб умел забывать о встречах на время — в голове был «заведен» биологический будильник, который всегда срабатывал безотказно. Хозяин мог гулять, спать, сидеть в гостях, но в назначенный момент в мозгу звучал звоночек: «Глеб, пора. У тебя встреча с генералом».

Весь день Сиверов занимался своими делами, не вспоминая о Потапчуке. Время приближалось к восьми часам вечера. «Глеб, — напомнил о себе будильник, — я не тороплю, но ты знаешь, что опаздывать нельзя».

До встречи оставалось пять минут. Кофе на конспиративной квартире уже варился, негромко звучала музыка. Глеб смотрел на экран маленького телевизора, не вникая в смысл происходящего, просто наблюдал за мельканием лиц и мимикой актеров. Его, как человека умеющего читать по губам, забавляло, что временами в кадре актеры произносили полную бессмыслицу, иногда даже матерились — звук телевизора был отключен.

Генерал Потапчук в это время разговаривал по телефону спецсвязи из своей черной «Волги» с тонированными стеклами. Машина ехала в сторону Арбата. Свернула в переулок.

— Здесь? — спросил водитель, когда генерал положил трубку.

— Да, жди меня здесь.

— Хорошо, Федор Филиппович.

Потапчук взял лежавший рядом на сиденье портфель — подарок Глеба Сиверова, открыл дверь, ступил на землю, быстро вошел во двор, пересек его по диагонали, дошел до подъезда и взглянул на окна квартиры. Окна были темны. Но это генерала абсолютно не удивило. Он знал, шторы плотно сдвинуты — так, что даже тонкий луч света не пробьется сквозь них. Главное, что Глеб не подал ему знак об отмене встречи — тогда бы фрамуга второго окна слева была приоткрыта.

Генерал вошел в подъезд и, переводя дыхание на третьем и пятом этажах, неторопливо поднялся наверх. У железной двери квартиры он постоял с минуту, дождался, когда дыхание станет ровным, и лишь после этого его палец прикоснулся к звонку. Дверь открылась мгновенно. Из квартиры послышалась музыка. Волна запахов медленно выплыла за дверь. Ноздри генерала Потапчука встрепенулись.

— Хороший кофе, — сказал он, — ароматный.

— Угощу, — пообещал Глеб, протягивая руку, — себе я варю дешевый, для вас мне не жаль сварить и кенийский кофе — лучший в мире.

— Ты неисправимый пижон.

Генерал вошел. Глеб запер двери, первую и вторую. Генерал разделся и, не расставаясь с портфелем, прошел к низкому журнальному столику, на котором уже стоял и кофе и две чашки. Рядом с пепельницей лежала пачка сигарет и поблескивала зажигалка.

— Что-то срочное? — приглушив музыку, спросил Глеб. — Вы, кстати, похудели, Федор Филиппович. Худеют обычно от неразделенной любви или от забот.

— Забегался, — сказал и улыбнулся генерал. — Сегодня целый день на ногах.

— Может, хотите перекусить?

— Можно подумать, что у тебя холодильник едой забит.

— Нет, едой не забит, но кое-что есть. Орехи, фрукты, вино, коньяк, водка.

— Нет. Ты же знаешь, ни коньяка, ни водки мне уже нельзя: доктора запретили.

— О! — засмеялся Сиверов, ухмыльнувшись. — Это они умеют. Представляю себе, как вы их слушаетесь! А жить они вам не запретили?

— Жить и работать пока не запретили, но сказали, что, если я буду напрягаться...

— А вы не напрягайтесь, работайте играючи, — вставил Глеб с шутливой улыбкой.

— Что это у тебя идет, новости, что ли? — глядя на диктора, произнес генерал. — Звук можно включить?

— Пожалуйста, — Глеб убрал музыку, включил звук телевизора.

— Ты уже, наверное, видел в дневных новостях?

— Что именно?

— Убийство Баневского.

— Да, — коротко ответил Глеб.

— И что думаешь?

— А что я должен думать? И что можно понять из того, что журналисты показывают? Он, наверное, у любовницы был.

— Откуда ты знаешь? — Потапчук настороженно посмотрел на Глеба, сел в кресло. Опять перевел взгляд на экран телевизора. Сюжет об убийстве Баневского занял две минуты. Ничего нового в нем не прозвучало. Об убитом ротвейлере не было сказано ни слова. Когда сюжет закончился, генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук потер седые виски.

— Тяжело мне, Глеб. Так закурить хочется, что аж скулы сводит.

— Можно подумать, вы сегодня не курили.

— Курил, но мало.

— Тогда закурите.

— Врачи запретили сочетать никотин и кофеин.

— Федор Филиппович, плюньте вы на этих врачей! Давайте я вам налью кофе, вы закурите и все расскажете.

— Кофе пить не буду, лишь пригублю, но с благодарностью приму чашку зеленого чая.

— Не вопрос, — сказал Глеб, — сейчас приготовлю.

Когда чашка и фарфоровый чайничек, маленький и изящный, стояли на столике, генерал поставил на колени портфель, вытащил из него бумаги и водрузил на нос очки в тонкой изящной оправе.

— Очки у вас новые?

— Да, ты знаешь, старые со стола упали. Толкнул рукой, а затем еще и наступил на них. В общем, жалко. К старым вещам, как к старым друзьям, привыкаешь, и, когда что-то случается, чувствуешь себя без них как без рук.

— Знаю, — сказал Глеб, — вредная это привычка.

— Какая?

— Привыкать к вещам и к людям, с которыми не связан работой. Не помню, какой-то старый китаец, возможно, даже Конфуций, сказал: «Не окружайте себя вещами, не привыкайте к ним».

— Ему было, хорошо, а мне без любимых вещей никак нельзя.

Генерал держал в руках папку, старомодную, с белыми тесемками. Папка была не подписана. В таких папках лет тридцать тому назад школьники носили тетрадки в клеточку и в линейку. Сейчас такими папками уже никто не пользуется, разве что генерал Потапчук. Это тоже была привычка, от которой он избавиться не мог.

— На, посмотри, почитай, а я чайку попью. Глеб взял папку, развязал тесемки и принялся смотреть бумаги.

— Что скажешь? — генерал поставил на блюдце чашку.

— Что я скажу? Что вы хотите, Федор Филиппович, от меня услышать?

— Что ты думаешь, Глеб, обо всем этом?

— Думаю, все, что произошло, глупо.

— Ты считаешь, что сработано не профессионально?

— Почему же, вполне даже. Специалист работал. Неплохой специалист, но в голове у него слишком мало извилин. Тренирован, обучен, но не привык думать самостоятельно.

— Почему ты отказываешь ему в умственных способностях?

— Зачем было собаку убивать и охрану валить? Можно было выстрелить в бизнесмена из подъезда соседнего дома или из машины и унести ноги.

— А гарантии, что выстрел будет стопроцентным?

— Ну если ты профессионал, то ты можешь гарантировать результативность выстрела, — Глеб говорил спокойно. — Если бы я делал это, то не стал бы валить телохранителей. Кстати, Федор Филиппович, а у Марии Караваевой, — Глеб вспомнил фамилию любовницы Баневского, прочитанную в материалах, — еще одного любовника не было? Потапчук пожал плечами:

— Она говорит, что нет.

— Супруга бизнесмена что говорит?

— С ней я еще не разговаривал. Она в Англии, прилетит завтра вместе с детьми.

— Хорошее у нее алиби.

— Ты думаешь, из-за женщины Баневского убили?