Больше всего Юрию хотелось снова закрыть глаза и еще немного полежать неподвижно, постепенно анализируя свои ощущения и разбираясь, что у него цело, а что повреждено. В конце концов, какое ему дело до того, что еще ухитрились выкинуть эти безмозглые идиоты? Замочили Понтю Филата – вот ведь придумали прозвище! – и устроили фейерверк. Ну и черт с ними, пусть попразднуют, а я пока что побуду мертвым, доставлю ребятам радость, а заодно и отдохну…

Тут что-то с глухим тяжелым стуком упало сверху в каком-нибудь полуметре от его головы. Юрий неохотно приоткрыл один глаз и посмотрел, чем запустили в вето эти неандертальцы.

То, что он увидел, обожгло его, как удар горячей сковородой по лицу. Остатки полуобморочной мути разом вылетели из головы, мир мгновенно стал четким и выпуклым. Даже шумовые и световые эффекты вдруг прекратились, словно и впрямь были всего-навсего побочными продуктами полученного Юрием сотрясения мозга. Но теперь Юрий точно знал, что треск, гудение и вспышки ему не почудились, точно так же как не был галлюцинацией отвратительный запах паленого, волнами исходивший от лежавшего в метре от Юрия предмета.

"Неандертальцы” швырнули в Юрия трупом Барабана.

То, что осталось от человека, который минуту назад пытался отправить Юрия на тот свет, выглядело неважно. Лицо у Барабана стало неестественного синевато-коричневого оттенка, из носа, из уголков рта, из ушей и даже из глаз сочилась кровь, расписавшая кожу затейливым узором, волосы стояли дыбом и дымились, распространяя удушливую вонь. Одежда на Барабане тоже тлела. Более того, Юрию показалось, что дым тонкими струйками поднимается даже из ушей Барабана. Он поморгал глазами, но дым никуда не делся: Барабан дымился, как какой-нибудь джинн из арабской сказки.

Юрий с огромным трудом поднялся на четвереньки и помотал головой. Перед глазами у него все поплыло, к горлу подкатила тошнота, но труп остался на месте. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Юрий снова лег на землю и перевернулся на спину. Он посмотрел наверх и поспешно зажмурился, но было поздно: увиденное навсегда отпечаталось в памяти и наверняка сразу же было подшито в особую папку, где у Юрия хранились его персональные кошмары.

Те, кто не успел застегнуть карабины страховочных поясов, упали вниз, но таких было мало – от силы пара-тройка человек, считая Барабана. Остальные были там, наверху – висели на своих поясах, дымились и медленно поворачивались вокруг оси, словно озирая окрестности с высоты птичьего полета. Это была картинка из фильма ужасов, а может быть, из какой-нибудь не предназначенной для широкого показа кинохроники – один из тех кадров, которые, став достоянием общественности, вызывают массовую газетную истерию, похожую на бурю в стакане воды. Бригада монтажников сейчас здорово смахивала на группу жертв массовой казни, если только можно было вообразить себе палачей, у которых хватило бы ума тащить приговоренных на пятидесятиметровуто высоту только для того, чтобы там повесить.

Юрий открыл глаза, повернул голову и снова посмотрел на Барабана. Барабан лежал в прежней позе, похожий на сломанный манекен, и по-прежнему слегка дымился, воняя горелым мясом и паленой шерстью. “А ведь этот недоумок мне жизнь спас, – подумал Юрий. – В самый последний момент, между прочим. Как нарочно, ей-Богу”.

Он запоздало содрогнулся, во всех подробностях представив, что было бы, если бы Петлюра сегодня не уехал с объекта, если бы не эта девчонка – “плечевая путана”, если бы не драка и не мстительный Барабан со своими арматурными ножницами. “А что было бы? – подумал он. – Ничего особенного. Висел бы сейчас вместе с родным коллективом, покачивался на ветерке и дымился…"

Он посмотрел вверх и отыскал глазами то место, где висел бы в данный момент, сложись ситуация чуть-чуть по-иному. На площадке было тихо, только шумел в кронах деревьев по обе стороны просеки верховой ветер – тот самый, что заставлял покачиваться и медленно вращаться висевшие на опоре и проводах тела. Провода молчали, и вид у них был самый невинный – просто отключенная от сети линия электропередач, на которой производятся ремонтно-восстановительные работы. Больше не было ни гудения тока высокого напряжения, ни голубых вспышек замыканий, ни треска, ни снопов искр, ни клубов дыма, ни диких воплей поджариваемых заживо людей.

"Да, – подумал Юрий, – неудачный у ребят выдался денек”. Мысль была нарочито циничная: даже при полном отсутствии симпатий к своим коллегам Юрий был потрясен такой страшной массовой гибелью и именно поэтому пытался как-то защитить свой разум от подступающего безумия – хотя бы и с помощью цинизма. Кроме того, думать о главком он был еще не готов. А главным, по мнению Юрия Филатова, было вот что: как, черт возьми, это могло произойти?

Все еще лежа на спине, он осторожно пошевелил ногами. Правая болела, но слушалась: по всей видимости, она не была не только сломана, но даже и вывихнута. Похоже, дело ограничилось обыкновенным растяжением связок, и Юрий решил, что с этим можно жить.

Кисть, к которой Барабан приложился ножницами, тоже болела и плохо слушалась, но пальцы сгибались и разгибались, так что и тут, похоже, все было в порядке или почти в порядке. Юрий решил, что дешево отделался, и подумал, что не мешало бы встать и начать что-то делать. На объекте произошло ЧП, и не просто ЧП, а вообще черт знает что, а единственный уцелевший валяется на спине, как пляжник, и считает ушибы и растяжения. И это вместо того, чтобы.., чтобы что? Бежать в поселок, вопя и размахивая руками? Так ведь торопиться некуда – все, кто мог умереть, уже умерли, и новых жертв пока что не предвидится. Снимать мертвецов с верхотуры? Во-первых, мертвецам все равно, во-вторых, в таком состоянии, попытавшись что-то делать наверху, он сам, того и гляди, присоединится к коллективу, а в-третьих, неизвестно, как посмотрят на такое самоуправство органы следствия…

"Вот, – подумал Юрий. – Вот же оно! Следствие. Ток высокого напряжения не возникает сам по себе, его нужно включить, а это означает, что был некто, кто повернул рубильник, или передвинул рычаг, или что там у них полагается делать в таких случаях. Этот некто либо идиот, либо маньяк-убийца, но так или иначе его необходимо задержать. Вряд ли, конечно, он до сих пор сидит у распределительного щита, дожидаясь ареста, но чем раньше неразворотливые местные менты узнают о происшествии, тем больше будет у них шансов изловить эту сволочь”.

"Э, – подумал Юрий, – да ты ведь сам в это не веришь, приятель. Они не способны выловить таракана из собственной миски со щами, не говоря уже о человеке, который отважился на такое страшное дело. Но это их проблемы, а твое дело, дружок, поставить их в известность о происшествии и потихонечку подаваться восвояси – домой, к пенатам, где все, наверное, уже окончательно улеглось и забылось. Хватит с тебя таежной романтики, свежего воздуха, комаров и приключений… Хватит прятаться неизвестно от кого, и, между прочим, хватит валяться на спине под этой страшной виселицей. Не так уж сильно ты расшибся, так что нечего симулировать. Давай-ка полегонечку вставать и начинать шевелить нашей драгоценной задницей, которая в очередной раз уцелела только благодаря счастливой случайности”.

Он остался лежать неподвижно и даже снова прикрыл глаза, оставив лишь узенькие щелочки между веками, потому что услышал шаги. Кто-то грузно двигался поблизости, шурша жесткой колючей травой, скрипя гравием, невнятно бормоча и даже, кажется, вскрикивая. Юрий осторожно, по миллиметру, повернул голову налево и сквозь частую сетку ресниц увидел стоявшего к нему спиной бригадира Петровича. Петрович, задрав кудлатую голову с уже проклюнувшейся на покрытой спутанным жестким волосом потной макушке плешью, смотрел вверх, туда, где страшной виноградной гроздью висели мертвецы, и что-то бормотал, как умалишенный.

Юрий быстро и бесшумно сел, а потом стремительно и плавно вскочил на ноги. Боли и тошнотной слабости во всем теле как не бывало. Точнее, они, конечно же, никуда не делись, но теперь Юрий привычно не обращал на них внимания, потому что перед ним была цель – был, черт подери, реальный видимый противник. Филатова охватила жестокая радость. Вот же он, мерзавец, стоит и озирает дело своих рук! То есть не своих, конечно, из вагончика напряжение не включишь, но ведь неспроста его потянуло заполнять свой вонючий табель именно сейчас! Ведь он же шестерка, стукач, причем стукач педантичный – табель заполняет по вечерам и ни за какие уговоры, ни за какие бутылки, ни за какие, так их и не так, деньги не поставит в этот самый табель “восьмерку”, пока человек не отпашет рабочий день от звонка до звонка – все восемь часов, минута в минуту. Надо отдать ему должное: сам он в течение рабочего дня на землю почти не спускается, торчит на верхотуре и вкалывает лучше, чем все его обезьяны, вместе взятые. Тем более странно, что сегодня его потянуло на бумажную работу сразу после обеда – именно сегодня и именно после обеда. Значит, был в курсе, знал, чего ждать, и предусмотрительно пересидел весь этот, с позволения сказать, катаклизм в уютном вагончике. А раз так, то ему наверняка известно, кто и зачем все это устроил. А раз знает, значит, скажет – уж в этом-то Юрий не сомневался ни секунды, потому что знал, как заставить Петровича быть разговорчивым.