Первая беседа всегда только разведка. Прежде чем пуститься в путь по дорогам нового для тебя ума, нужно ознакомиться с планом местности.

Всякий, кто, дожив до сорока лет, не утратил пристрастия к спорам, никогда по-настоящему не любил истины.

Подобно великану из басни, беседа должна время от времени возвращаться на землю. После фраз отвлеченных требуются примеры. Вот почему приятный диалог возможен лишь между теми, кто имеет общих знакомых, читает одни и те же книги. Чем чаще члены какого-то кружка встречаются друг с другом, тем больше их радуют встречи. В этом и состоит прелесть школы, казармы, салона г-жи Вердюрен.

Пошлите самого блистательного парижского красобая в Лодэв - он там всех уморит от скуки.

"Настоящий мастер своего дела, - говорит Стивенсон, - следит за ходом беседы, как рыбак за тече

(482)

нием реки, и не задерживается там, где нельзя ожидать улова".

В обществе, для тебя чужом и чьи тайные пружины тебе неизвестны, уводи разговор в метафизические сферы. Там, за облаками, хорошо владеющий ледорубом проводник становится повелителем гордых чужеземцев, которым самолюбие никогда не позволит попросить его спуститься обратно в долину.

В Париже произносить речь нужно предельно кратко. Только глава государства, министры, адмиралы, генералы, посланники, выдающиеся литераторы да двое-трое самых знаменитых адвокатов имеют право на регламент дольше пяти минут. В провинции - замените "министров и генералов" на "префектов и полковников". За границей - вообще никакого лимита времени.

Буалев пишет в своем "Дневнике": "Тот, кто принимает в расчет собеседника, уже не может выразить точно свою мысль; высказываясь, он приноравливается к понятиям собеседника; он изменяет самому себе, пользуясь языком, который ему в какой-то мере чужд". Вот почему разговор истинного мастера красноречия - почти всегда монолог. Мадам де Ноай беседует со звездами; Кокто - с тенями; Валери обращается к тому, кем суждено стать самому Валери.

Подлинный краснобай мыслит вслух, в тесном контакте с самим собой. Склонившись над бездной своей души, он живописует то, что в ней происходит.

У политических деятелей и у лекторов привычка к красноречию проявляется и в повседневной жизни.

Воспитанный человек никогда не затрагивает в светской беседе своих религиозных убеждений.

Стиль мебели тоже по-своему влияет на характер беседы. Глубокие английские кресла располагают к полунемой дремоте; стулья с жесткими спинками побуждают к остроумию; диваны, на которых можно удобно развалиться, способствуют сердечным призна

(483)

ниям. Взоры собеседников, расположившихся на таком диване, не встречаются, что действует благотворно на застенчивые натуры, а близость расслабившихся тел навевает чувственные воспоминания.

"В своей гостиной, - говорит С., - я всегда расставляю кресла так, чтобы люди садились по трое. По двое - это опасно. Если случай сведет вас с надоедливой соседкой, вам уже никакими силами не прервать с ней беседы, зато парочка, желающая уединиться, всегда найдет способ отделаться от третьего лишнего".

Я долго верил, что, подобно тому как разговоры со специалистами просветили меня в вопросах биржи, политики, химии, так несколько слов, которыми в один прекрасный день удостоит меня философ, раскроют наконец передо мною смысл жизни.

Салон должен быть достаточно просторным для того, чтобы две группы гостей могли непринужденно сплетничать одна о другой, не опасаясь быть услышанными.

Мне нравится беседа, которую мадам де Севинье называла "бесконечной", когда говорят о себе, о других, о каждодневных событиях, о пустяках, без шпилек, без шума, не боясь пауз, со взаимным доверием, с полной непринужденностью.

Моя склонность к серьезности приводит к тому, что наибольшее удовольствие я получаю от беседы с детьми.

О беседе серьезной

Не следует думать, будто в делах можно все решить однозначно и четко, как в математике. Человек недалекий, но волевой заставит подписать опасную бумагу человека умного, но слабохарактерного, который понимает, что губит себя, а все же подписывает.

(484)

В беседе, как на войне, бывает достаточно продержаться всего на каких-нибудь четверть часа дольше противника. Упорство одерживает верх над разумом, красноречием, эрудицией, вынуждая собеседника замолчать, потому что ему стало скучно.

Верная мысль, если ее слишком часто повторять, теряет силу. Должно быть, разум, как и кровь, вырабатывает антитоксины, дающие ему иммунитет даже против того, что ясно как божий день.

В беседе, цель которой - принять какое-то решение, важны не столько аргументы, сколько порядок, в каком они вводятся в дело. Внезапность здесь так же необходима для победы, как в бою.

У большинства людей вялость и лень сильнее даже их честолюбия. Отсюда успех дураков.

Самое трудное в споре - не столько защищать свою точку зрения, сколько иметь о ней четкое представление.

"Случается, - говорит Полан, - что самые глубокие мысли "не прививаются", остаются незамеченными. Мало сказать, что к ним не прислушиваются. Их будто бы и не слышат. Причина в том, что тот, кто эти суждения высказывает, обладает какими-то недостатками, например застенчивостью. Мальгашская пословица гласит, что сироту никто не поймет, сколь бы умные вещи он ни высказывал. Ибо у него нет той уверенности в себе, которую мы впитываем с любовью родителей". Очень верно подмечено. И обратная теорема тоже верна: порой совершенно плоские, даже нелепые мысли воспринимаются с восхищением, если их изрекает человек, имеющий репутацию знатока. Будь господин де ля Палис экономистом, его суждения не сходили бы с первых полос наших газет. Впрочем, так оно и есть.

В свете, как и в театре, полезно иметь устойчивое амплуа: публика хочет знать, как ей реагировать - хохотать или млеть от восторга.

(485)

Общие места, если их высказывает специалист, обладают особой притягательной силой; мы терпеливо выслушиваем изрекаемые им прописные истины, на которые никто не обратил бы ни малейшего внимания, начни их излагать мы с вами.