— Доктор Майкл Терлейн, ваша светлость, — объявил он и отступил в сторону.

Обстановка небольшой комнаты, по-видимому использовавшейся в качестве кабинета, состояла наполовину из книг, наполовину (как определил Терлейн) из южноамериканских одеял, барабанов и оружия. Красно-желтая расцветка одеял разнообразила мрачную основательность стен из темного дуба. Лампа, стоящая в центре стола на гнутых ножках, была прикрыта темно-желтым абажуром. В комнате находилось два человека. Один из них — сэр Джордж Анструзер — стоял спиной к камину, слегка покачиваясь, как бы от жара или в ожидании. Другой — массивный рыжеволосый человек — сидел за массивным столом. При виде Терлейна он встал.

— Прошу извинить меня, — несмотря на радушие, было ясно, что хозяин не придает своим словам никакого значения, — за это маленькое приключение в стиле «Новой тысячи и одной ночи». Входите, сэр, входите! Мое имя Мантлинг, я ваш принц Флоризель Богемский — верно, Джордж? Это мой дом. — Он громко расхохотался. — Вы еще не ужинали? Хорошо! Может быть, стаканчик хереса? Или вы предпочитаете коктейли? Лично я, например, не люблю коктейлей. Херес? Хорошо! А теперь, сэр, как любят говорить люди коммерции, перейдем прямо к делу: если вы располагаете несколькими свободными часами и являетесь азартным человеком, я могу предложить вам развлечение самого лучшего сорта. Верно, Джордж?

Колоритной фигурой был этот лорд Мантлинг. Он явно веселился — обширное пространство его крахмального пластрона колебалось от едва сдерживаемого смеха. В нем было на два или три дюйма больше шести футов. В тяжелые черты его лица, расчерченные неглубокими морщинами, врезалось — казалось, навечно — ленивое благодушное выражение. К крупной голове, посаженной на бычью шею, лепились мелкие колечки проволочно-жестких темно-рыжих волос; у него были голубые глаза, часто мигающие из-под рыжих клочковатых бровей, и широкий рот, который Мантлинг при смехе разевал так широко, что можно было пересчитать все зубы, кроме самых дальних. На нем — как и на всякой вещи в этом доме — лежал отпечаток безвкусной пышности: на мизинце он носил массивное кольцо с опалом, а его одежда имела особый, характеризующий владельца покрой. Он как нельзя лучше вписывался в интерьер собственной студии, посередке между примитивными одеялами и лучшим английским дубом. С видом фокусника Мантлинг распахнул крышку сигарной коробки, толкнул коробку через стол к сэру Джорджу, затем резко развернул ее так, чтобы Джордж мог достать сигару, и снова расхохотался.

— Мне в голову пришла одна идея, — заявил он и по-обезьяньи выпятил грудь. — Неплохая идея, хотя Гаю она не понравилась, да и этот парень, Бендер, кажется, тоже не в восторге. В любом случае не стоит посвящать в дело Джудит. Сегодня вечером мы устроим спектакль, в котором мне отведена роль принца Богемского. Да, я знаком со Стивенсоном и с его «Новой тысячью и одной ночью», хотя по мне не скажешь, что я любитель чтения. Не скажешь ведь? Не скажешь! Мне нравится название. Это чертовски хорошее название. Оно подходит нам лучше любого другого. — Он задумался, потер подбородок, затем хмыкнул и потер руки. — Ну, по-моему, пора начать наше представление. Что скажете, сэр? Готовы немного поразвлечься?

Терлейн сел.

— Я благодарен принцу Флоризелю Богемскому, — сказал он. — Но мне хотелось бы больше узнать о предстоящем действе. Если я не ошибаюсь, в первом приключении ваш тезка со своим конюшим попадает в Клуб самоубийц, члены которого должны были тянуть карты, чтобы узнать, кто из них…

Он замолчал. Лорд Мантлинг быстрым движением захлопнул крышку ящика для сигар — будто поймал что-то.

— Не думал я, что к нам пожалует ясновидящий, — сказал он. — Верно, Джордж? — Терлейн поежился под взглядом голубых глаз, неожиданно ставших льдисто-холодными, немигающими. — Или, может быть, вы что-нибудь знаете об этом деле? Извините, я не совсем расслышал, как вас зовут, доктор… Вы врач?

Терлейн мог бы поклясться, что в казавшихся такими безобидными глазах Мантлинга теперь было подозрение. Но подходящего ответа он придумать не успел — вмешался сэр Джордж. Он подробно представил Терлейна, упомянув об их личном знакомстве.

— Всему этому есть простое объяснение, — продолжил он, потирая лысину с истинно пиквикской простотой, которая временами могла быть очень обманчивой. — Неудивительно, что доктор Терлейн сегодня оказался в нашей компании. Черт возьми, я, кажется, начинаю вспоминать. Когда я упомянул, что вечером у меня дела на Керзон-стрит, ты, Майкл, ответил, что мы можем наткнуться друг на друга, так как ты хочешь пойти посмотреть на развалины.

«Неуклюжая отговорка, — подумал Терлейн. — Джордж мог бы и получше. Наверное, просто растерялся. И все же интересно, почему он считает, что Мантлинга надо брать бархатными рукавицами, и почему он нервничает?» Мантлинг снова стал само добродушие, применив, похоже, единственный известный ему прием дружеского общения — громогласную искренность.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал он, растянув рот в искренней улыбке. — Манеры у меня никуда не годятся. Наверное, слишком много времени провел в джунглях. Ха-ха. И мне не очень нравятся врачи, хоть Джудит и помолвлена с одним из их братии. Возьмите сигару. А, вы уже взяли. Тогда скажите мне по секрету. — Он понизил голос, пошире раскрыл глаза и с заговорщицким видом наклонился через стол. «Ни дать ни взять — бык-революционер», — подумал Терлейн. — Как вы догадались, что мы будем тянуть карты? А?

— Ну, это первое приключение в «Новой тысяче и одной ночи». Кроме того…

Он замолчал, припоминая.

— Кроме того? Ну?

Терлейн с неохотой рассказал о рассыпавшихся картах. Мантлинг подошел к стене и дернул шнурок звонка. Затем прошел в другой конец комнаты и открыл дверь в холл с таким видом, будто устроил дворецкому хитроумную ловушку. Сэр Джордж воспользовался этими манипуляциями, отвлекшими лорда Мантлинга, чтобы прошептать:

— Во имя Господа, не упоминайте врачей в разговоре.

Терлейном овладело странное чувство ирреальности происходящего, будто и лорд Мантлинг, и Джордж — лишь персонажи его сна, и одновременно он вспомнил, что все может оказаться розыгрышем, и тогда их поведение вполне объяснимо. Хотя по лорду Мантлингу не скажешь, что он в состоянии кого-то разыграть. Когда появился дворецкий, он спросил:

— Шортер, вы видели карты, рассыпанные по полу в холле?

— Да, сэр.

— И как, по-вашему, они там оказались?

Дворецкий замялся.

— Я думаю, они лежали на шкафу, сэр, и кто-нибудь задел их, когда проходил мимо. Они и упали. Наверное, он шел в столовую. Карты я подобрал.

— Кто это «он»?

— Не знаю, сэр.

— А что делали карты на шкафу, вместо того чтобы лежать где-нибудь на полке?

— Сэр, когда я в последний раз их видел, они не были на шкафу. Я положил свежую колоду в ящик — приготовил к сегодняшнему вечеру, как вы и приказывали. Их… мм… наверно, достали оттуда.

— Достали? Хм, понятно, — без выражения сказал Мантлинг. Он повернулся, решительной походкой подошел к столу и стал барабанить по нему костяшками пальцев. — Ну хорошо. Кстати, а где остальные?

— Господа Карстерс и Равель в гостиной, сэр. Мистер Бендер еще не спускался, как и мистер Гай и мисс Изабелла. За мисс Джудит заехал доктор Арнольд, и они вместе куда-то отправились.

— Ясно. Шортер, максимально серьезно отнеситесь к следующему поручению: проследите, чтобы сегодня вечером у нас была свежая колода карт: в упаковке, с печатью. Это важно. Можете идти.

Когда за дворецким закрылась дверь, Мантлинг повернулся к Терлейну, который уже начал гадать, не занесло ли его в какой-нибудь игорный дом. «С Мантлинга станется», — с некоторым неудовольствием подумал он. Мантлинг мрачно улыбался, теребя кольцо на пальце.

— Вы, наверное, задаетесь вопросом, — сказал он, — зачем мне такие предосторожности? Сэр, не стоит беспокоиться. Вас пригласили только как свидетеля и гаранта чистоты эксперимента. В игре вы не будете принимать участия.