— Да, — ответил Джордж. — Но может статься, без вопросов будет не обойтись. Например, нелишне было бы узнать, почему кто-то рассыпал игральные карты.

— Чепуха! Кто-то просто смахнул их со шкафа.

— Предварительно вынув их из коробки. Нет, старик, так не пойдет. Кто-то хотел подтасовать карты. Некто определенно хотел, чтобы кто-то другой вытянул самую старшую карту.

Мантлинг задышал чаще и тяжелее.

— Ты думаешь, существует реальная опасность?

— Я предпочитаю готовиться к худшему. Но не беспокойся, — сказал сэр Джордж, раздраженно махнув рукой, — на попятный я идти не собираюсь. Кстати, а у комнаты есть название?

— Название?

— В больших домах, — пустился в объяснения сэр Джордж, — комнаты обычно имеют названия, помогающие отличать их друг от друга. По традиционному названию обычно можно определить, какие события были связаны с комнатой, и, если повезет, найти некий ключ, могущий объяснить, что с ней не так. Теперь понятно?

— Она называется «вдовьей комнатой», раз уж вам так интересно. Я не понимаю, чем название может помочь делу, если только это не намек на ее смертоносность.

Вдруг послышался чей-то тихий голос:

— Почему бы не сказать правду, Алан? Ты знаешь ответ не хуже меня.

В доме повсюду были настелены толстые ковры, и кто угодно мог неслышно подойти сзади. По-видимому, Мантлинг давно привык к этому — он даже не вздрогнул, только захлопал красными веками. Терлейн же подскочил от неожиданности.

В проеме двери, ведущей в холл, стояла высокая узкоплечая женщина. Как и всякий, кто видел ее впервые, Терлейн не смог определить, сколько ей лет. На вид ей было лет пятьдесят, но могло быть и шестьдесят, и сорок. Ее вытянутое лицо было худощавым, но не худым; как и у Мантлинга, у нее был длинный нос, подчеркивающий ироничность тонких губ. Коротко стриженные волосы плотно прилегали к голове и отсвечивали чистым серебром. Терлейн подумал, что она могла бы быть красивой — или, по крайней мере, эффектной, — если бы не одна мелочь: у нее были глаза бледно-голубого цвета, такие светлые, что радужка, казалось, сливается с белком; их неприятно-пристальный взгляд крайне нервировал — он был похож на взгляд слепца. У нее был мелодичный голос. Пожалуй, даже слишком мелодичный, как у диктора на радио.

— Раз уж мы пригласили в наш дом гостей, — продолжила она и с неожиданным дружелюбием взглянула на Терлейна, — нам следует быть с ними по меньшей мере честными.

Она протянула руку для приветствия, и Терлейн пожал ее.

— Вы, по-видимому, доктор Терлейн. Шортер сообщил мне ваше имя. Я Изабелла Бриксгем; покойный лорд Мантлинг был моим братом. Я рада видеть вас в моем… в нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

— Гостеприимная хозяйка, — сказал Мантлинг и коротко усмехнулся. Его необъятная грудь вздымалась и опадала. — Ну, Изабелла? Что вам нужно?

Она проигнорировала его вопрос и повернулась к человеку, стоявшему в дверях позади нее:

— Разрешите представить — мистер Бендер, мой хороший друг.

Позже (хотя, возможно, это была всего лишь задняя мысль, которая ничего не стоила) Терлейн утверждал, что, именно увидев Бендера, он впервые почувствовал дыхание грядущего ужаса и уверился в том, что не за горами какие-то страшные события. Он не мог объяснить почему. В Бендере определенно не было ничего, что могло навести на такие мысли. Он обладал довольно бесцветной наружностью, скорее располагающей, чем наоборот. Это был маленький опрятный человечек с редеющими темными волосами и невозмутимым лицом, за которым не то чтобы угадывался острый ум — скорее, с помощью него он пытался этот ум скрыть. Он нервничал, хотя, возможно, нервозность не была вызвана какими-то внешними причинами и зависела только от его настроения. Однако Бендер явно был не в своей тарелке, судя по вымученной улыбке, приметному дрожанию руки и тому, как он время от времени подпирал языком щеку. Может быть, первое впечатление Терлейна о вошедшем оказалось несколько искаженным, так как прежде всего он обратил внимание на выпуклость на пиджаке Бендера в районе внутреннего нагрудного кармана. Оружие? Терлейн сразу отбросил мысль ввиду ее абсурдности. Да и выпуклость была не так уж велика. Фляжка? Решил напиться для храбрости? Нет. Фляжка бы не влезла. А вообще, какая разница?

— Я уже знаком с мистером Бендером, — сказал сэр Джордж. Он внимательно смотрел на гостя. — У вас усталый вид. Тяжелый день?

Бендер взглянул на сэра Джорджа и тут же опустил глаза долу.

— Кажется, так, — рассеянно и невпопад ответил он. У него был невыразительный, но приятный голос. Он натянуто улыбнулся. — Иногда приходится много работать. Но я не против. Мисс Бриксгем знает, как подогреть творческое рвение.

Тон сэра Джорджа оставался дружелюбным, но выражение лица изменилось, как будто он старался скрыть усмешку. Он сказал:

— Я не сомневаюсь в этом. Но все же человеку нужно хоть иногда отдыхать. Надеюсь, вы скоро покажете свою работу?

— Очень скоро, если все пойдет гладко. Но давайте не будем сейчас об этом говорить.

Возникла странная, зловещая пауза. Единственным человеком, не заметившим ее, был лорд Мантлинг. Сунув руки в карманы, он нетерпеливо бродил по комнате и, казалось, заполнял собой все свободное пространство. Он остановился возле одной из полок и переставил с места на место бронзовую статуэтку всадника. Зацепившись взглядом за пару коротких дротиков с широкими лезвиями, перекрещенных за обтянутым шкурой щитом, он протянул было руку, чтобы поправить и их, но замер, услышав нарочито-мелодичный голос Изабеллы Бриксгем, вкравшийся в тишину так, будто она продолжала свое предыдущее предложение:

— Я неоднократно просила тебя, Алан, чтобы ты не прикасался к отравленному оружию. Я даже слугам запретила его трогать.

Мантлинг медленно развернулся, наливаясь злобой, и зарычал:

— А я неоднократно просил, чтобы вы поменьше пороли чушь! — Он издевался над ее тоном. — И если вы отдали подобное распоряжение, в моей власти отменить его. А теперь, при всем уважении, могу я спросить, что вам здесь нужно? Отец не допускал женщин в свои покои. Я считаю, что это было в высшей степени разумно. Вы понимаете мою мысль? Кроме того… не то чтобы это имело большое значение… вы совершенно зря беспокоитесь. Арнольд проверил все имеющиеся у меня стрелы.

— Стрелы, — холодно возразила мисс Бриксгем, — но не остальное оружие.

— Это, что ли? — Его костяшки прошлись по плоскости лезвия.

— Если хотите. И раз ты спрашиваешь, что мне здесь нужно, я отвечу. Во-первых, я хотела бы узнать, почему ты сидишь у себя в кабинете вместо того, чтобы присоединиться к остальным гостям в гостиной. Во-вторых, боюсь, мне придется настоять на том, чтобы принять участие в вашей глупой игре, — я являюсь старшим и, возможно, более мудрым, чем ты, членом семьи и имею право настаивать. — Она говорила, а Терлейн не мог отделаться от впечатления, что ее лицо раздвоилось. Одна половина лица была обращена к Мантлингу, и Терлейн мог видеть его только в профиль; но каждый раз, когда она смотрела на гостей, на нем играла приятная улыбка. Терлейн не замечал, когда улыбка появлялась или исчезала. — Да. Если ты еще не отказался от своей дурацкой затеи, я тоже буду тянуть карты… Присаживайтесь, джентльмены. Я ожидала вас в гостиной… Кстати, Алан, отчего ты не сказал правду?

— Правду?

— Отчего бы не рассказать гостям всей истории? Ты, например, уверял, что не знаешь, почему та комната так называется. Почему ты солгал?

Широкое лицо Мантлинга съежилось, глаза под красными веками сощурились еще сильнее. В свете лампы его мелкие кудри сально блестели.

— Может быть, потому, — с усилием сказал он, — что я горжусь моими предками не более, чем некоторыми из моих ныне живущих родственников.

Изабелла легко повернулась к остальным присутствующим. Странно, но с ее губ не сошла приятная улыбка, движения не потеряли своей невозмутимой мягкости; взгляд ее бледно-голубых глаз также не изменился, сейчас он еще больше, чем прежде, заставлял Терлейна чувствовать себя не в своей тарелке. По хребту его — от шеи до поясницы — пробежали мурашки.