– Мистер Вольфсон сказал, мисс, чтобы я или кто-нибудь еще из грумов ездил с вами. Но лошади смирные, вполне безопасные. Хотя мисс Аде навряд ли нужна смирная лошадь.

– Она ездит как амазонка, – улыбнулась я, – это мне нужна смирная лошадь.

И я получила ее – послушную старую кобылу по кличке Фанни. После чего мы втроем пустились в путешествие.

Руины аббатства, безусловно, доминировали во всем окружающем ландшафте. Они находились примерно в миле или двух от поместья, и, приближаясь к ним, я увидела, что они гораздо лучше сохранились, чем я ожидала. Я готова была обследовать их. Но Дэвид отказался:

– Здесь не совсем безопасно зимой, мисс. Пол ненадежен, в нем дыры и щели, сейчас их не видно под снегом и льдом. Можно провалиться. Когда земля очистится и можно будет увидеть, куда ступаешь, я вас привезу сюда.

У него был решительный тон, но я и сама поняла, что он прав. Руины подождут до весны.

27 апреля

Погода стояла по-прежнему холодная и ясная. Мне бы не хотелось, чтобы Ада каждый день пускалась в такие длительные верховые прогулки, во время которых я промерзала до костей и ужасно уставала. Не на что было смотреть – лишь снег да голые деревья. Мы не покидали окрестностей дальше близлежащей деревни Миддлхем. Она находится в трех часах пути от поместья, и Дэвид не рекомендовал ездить дальше. С рекомендациями Дэвида приходилось считаться. Он не был груб, никогда не проявлял неуважения, мне он даже нравился. Несмотря на юные годы и низкое положение, в нем было нечто такое, что заставляло прислушиваться к его словам и уважать его суждения. Мы виделись с ним подолгу, потому что Ада настаивала на прогулках и проводила почти все время на конюшне. Я, конечно, доверяю своей Аде, но...

Какое-то смутное предчувствие овладело мною, хотя понимаю в глубине души, что глупо писать об этом. Но я не могу забыть взгляда, которым они обменялись в то первое утро. И ведь он молод, а Ада не просто красавица, она очаровательна, мила и держится с ним дружелюбно. Я уверена, что Дэвид слишком умен, чтобы забыть свое место, и он очень гордый, а еще попросил поправлять его английский, хотя говорил гораздо правильнее, чем другие слуги. Он... что ж, я должна писать правду на этих страницах... Это не Дэвид меня беспокоит, а Ада, я не полностью доверяю ей. Ее добродетели – простота, искренность и доброта – как раз и вызывают опасения. У нее открытое любящее сердце, а Дэвид, безусловно, очень привлекателен. Оба любят животных, к тому же он умен всегда находит тему для разговора, и они болтают без умолку во время наших поездок, пока я трясусь в седле рядом и пытаюсь согреться.

Теперь перейдем к более приятным темам: наш опекун, мистер Вольфсон. Я называю его опекуном, хотя трудно думать о нем так. Сын сводного брата моей бабушки! Это делает его наполовину моим дядей? «Кузен» проще, надо спросить, могу ли я звать его так. По закону, скорее всего, между нами нет вообще никакого родства. Мы мало виделись со своим опекуном-кузеном, потому что, несмотря на инвалидность, он очень запятой человек. Наверное, забота о таком огромном владении и своем состоянии забирает почти все его время. Изредка к нему приезжают гости из Лондона или Йорка – по делам. Правда, пару раз мы с ним вместе ужинали.

Это любопытное представление – ужин с мистером Вольфсоном. В первый раз нас к нему проводил Уильям; в комнате никого не оказалось. Уильям усадил нас в своей обычной молчаливой манере. Я сначала подумала, что мы будем ужинать одни, но на главном месте во главе длинного стола я увидела еще один прибор. Наши места были справа и слева от хозяйского. Я лишь успела обменяться удивленными взглядами с Адой, как Уильям, промаршировав к дверям в другом конце комнаты, распахнул их. И тут появился мистер Вольфсон – его коляска и он сам. А сзади, как свита, как два верных стража, шествовали псы. Меня разрывали смех, ужас и... жалость.

Но как только наш кузен занял свое место во главе стола, все изменилось. Его инвалидное кресло было нужной высоты, так что создавалось полное впечатление, что он сидит на обычном стуле. Хозяин дома заговорил. Он, оказывается, блестящий рассказчик. Хотя и признался, что мало смыслит в музыке и живописи, зато очень начитан. Меня вначале поражало несоответствие: вот он сидит – такой красивый в своем вечернем костюме. Идеальный сельский джентльмен, а эта порода мужчин не славится стремлением к образованию. Ширина плеч и мощь рук говорили скорее о человеке действия, чем о мыслителе.

Постепенно наш разговор перешел в диалог. Ада читает очень мало, и поэтому просто наслаждалась едой, и я даже не пыталась вовлечь ее в оживленный обмен мнениями. Похоже, мистер Вольфсон обратил внимание на ее молчание. Все чаще и чаще он переводил взгляд с меня на нее, и я видела, что его забавляет контраст между внешностью Ады, безусловно получившей хорошее воспитание, и решительным нежеланием поддержать разговор. Поэтому он прямо спросил Аду, как она проводит время. Она поблагодарила его за любезность – предоставленную ей возможность ездить верхом.

– Восхищен вашей выносливостью, – с улыбкой сказал он, – вы правда ездите в такой холод?

Ада кивнула, но ее внимание отвлекла яблочная шарлотка, которую лакей поставил перед ней, поэтому ответила я:

– Ада может ездить на всем, что движется, даже в бурю и ураган. Ее смелость не поддается сомнению – она никогда ни перед чем не отступала.

Мистер Вольфсон посерьезнел.

– Все это очень хорошо, но я убедительно прошу вас быть поосторожнее.

– Вы очень добры, что так печетесь о нас, – безмятежно отозвалась Ада, – но вам совершенно не о чем беспокоиться, кузен, поверьте. С нами всегда ездит Дэвид.

– Дэвид? Ах да, этот цыганенок. Он вас сопровождает?

– По вашему приказу, кузен, – сказала я и, увидев его удивление, быстро добавила: – Разве это не ваш приказ?

– Нет, – прозвучал негромкий краткий ответ.

– Но тогда...

– Дэвид – превосходный слуга, – небрежно заметил мистер Вольфсон, делая легкий акцент на последнем слове, – он повиновался моим мысленным желаниям, угадывая их, хотя и не получал от меня устно инструкций.

– Он действительно цыган? – спросила Ада.

– Его мать из табора, который каждое лето останавливается на западном лугу. У них свои маршруты, как у животных, они свободны от морали и закона.

– А его отец?

– Сын одного из моих состоятельных арендаторов. Не морщите ваш прелестный носик, Ада, вы находите такую связь некрасивой? Вы и должны так думать. Но некоторые из цыганок обладают своеобразной красотой.

Он поймал мой взгляд и сразу замолчал, улыбка исчезла, он сделал серьезную мину, но мне не показалось, нет – он прищурил левый глаз и слегка подмигнул Аде.

– Чем меньше вы будете знать о таких историях, тем лучше для вас, моя дорогая маленькая кузина. Позвольте только сказать, что мать парня была красивой девушкой. Дэвид воспитывался у отца, и он обыкновенный йоркширец, отказавшийся от своих цыганских предков. Он женится на деревенской девице с розовыми щеками, и после смены нескольких поколений темная цыганская кожа исчезнет навсегда.

Он поднял бокал и поднес к губам, как бы ставя точку на этой теме, но я видела, как он внимательно следит за Адой поверх края бокала. К моему облегчению, она не попала в его ловушку. Она продолжала щебетать, хваля Дэвида и лошадей в одинаковой степени, и напряжение наконец покинуло мистера Вольфсона.

Итак, сердечко Ады нетронуто. Но со стороны мистера Вольфсона было неосторожно рассказать столь романтическую историю.

4 мая

Жизнь полна сюрпризов – звучит банально, но это правда. Мы унаследовали не только опекуна, но и целую семью! Подумать только, я об этом и не подозревала до сегодняшнего дня!

Со вчерашнего вечера зарядил дождь – не просто дождь, а ливень, с неба стеной извергался серый водопад воды, так что даже Ада отказалась от ежедневной прогулки верхом. Она легла отдохнуть после обеда, но меня одолевает беспокойство, я не могу спать днем. Поэтому я решила исследовать дом, пока она спит. Хотя дом новый, он огромен и беспорядочной постройки. Сегодня облака закрывали окна, и в доме воцарились мрачные сумерки. Я поднялась по лестнице позади библиотеки и очутилась в южном крыле. Роскошный ковер покрывал пол и полностью заглушал мои шаги. Поворачивая за угол, я внезапно столкнулась с человеком, совершенно мне незнакомым, он, согнувшись, сидел на подоконнике и читал книгу и выглядел при этом совершенно как у себя дома.