— Да, безусловно. — Лавери снова продемонстрировал безупречно белые зубы. — Если вы посмотрите мой альбом с вырезками из газет…

— В этом нет необходимости, мистер Лавери. Благодарю вас за ваше терпение. Это все.

— Можно еще минуту? — Эллери, улыбаясь, шагнул вперед.

Инспектор махнул рукой, словно говоря: «Свидетель ваш!» — затем вернулся к кровати и со вздохом опустился на нее.

Лавери стоял, поглаживая бородку; в глазах его застыло вежливое ожидание.

Эллери несколько секунд молчал, теребя пенсне, затем внезапно поднял голову.

— Я очень заинтересован вашей работой, мистер Лавери, — заговорил он с обезоруживающей улыбкой. — Хотя боюсь, что мое знание искусства не охватывает сферу современного интерьера. На днях меня очень увлекла ваша лекция о Бруно Пауле…

— Так вы посещали мои импровизированные уроки наверху, сэр? — воскликнул Лавери, покраснев от удовольствия. — Возможно, я проявил излишний энтузиазм в отношении Пауля — дело в том, что я его хорошо знаю…

— В самом деле? — Эллери уставился в пол. — Очевидно, вы и раньше бывали в Америке, мистер Лавери, — ваш английский абсолютно лишен галлицизмов.

— Я вообще много путешествовал, — подтвердил Лавери. — Это мой пятый визит в Штаты… А вы мистер Квин, не так ли?

— Простите, что я не представился, — извинился Эллери. — Я недостойный отпрыск инспектора Квина… Мистер Лавери, сколько демонстраций ежедневно проводится в этой витрине?

— Только одна. — Лавери приподнял черные брови.

— Как долго она продолжается?

— Ровно тридцать две минуты.

— Интересно, — пробормотал Эллери. — Кстати, а это помещение открыто постоянно?

— Нет, так как здесь хранится несколько весьма ценных предметов. Витрину отпирают только для демонстрации.

— Ну конечно! С моей стороны было глупостью спрашивать об этом, — улыбнулся Эллери. — У вас, разумеется, есть свой ключ?

— От этой витрины существует несколько ключей, мистер Квин, — сообщил Лавери. — Ее запирают в основном, чтобы туда не забирались днем. Предполагается, что после закрытия магазина сторожа и современная сигнализация надежно защищают от ночных грабежей.

— Если вы простите мне мое вмешательство, — послышался мягкий голос управляющего Маккензи, — то я могу лучше мистера Лавери прояснить вопрос с ключами.

— Буду рад вас выслушать, — откликнулся Эллери, снова начиная вертеть на пальце шнурок пенсне. Сидящий на кровати инспектор молча ждал.

— У нас имеется по нескольку ключей от каждой витрины, — принялся объяснять Маккензи. — Ключи от этой витрины есть у мистера Лавери, у Дайаны Джонсон — демонстратора (уходя, она оставляет его в столе служебного кабинета), администратора этой секции первого этажа и детективов универмага. Кроме того, полный набор дубликатов всех ключей хранится в кабинете администрации на последнем этаже. Боюсь, что ключ могли раздобыть многие.

Эллери внезапно поднялся, подошел к двери, открыл ее и, окинув взглядом весь первый этаж, вернулся назад.

— Мистер Маккензи, не могли бы вы вызвать клерка из-за прилавка кожгалантереи, что напротив этой витрины.

Маккензи вышел и быстро вернулся в сопровождении невысокого толстячка средних лет. Он был бледен и заметно нервничал.

— Вы были на рабочем месте все это утро? — поинтересовался Эллери.

Клерк кивнул.

— А вчера?

Снова кивок в ответ.

— И ни вчера, ни сегодня ни разу никуда не отлучались?

Клерк наконец обрел дар речи:

— Нет, сэр!

— Очень хорошо! Скажите, а вы не заметили — вчера или сегодня утром — кого-нибудь, входящего в эту витрину или выходящего из нее?

— Нет, сэр, — уверенно ответил клерк. — Я все время был на месте и не мог бы не заметить, если бы кто-нибудь воспользовался этим помещением. Работы у меня было не очень много, сэр, — добавил он, бросив виноватый взгляд на Маккензи.

— Благодарю вас.

Клерк тотчас же удалился.

— Ну, — вздохнул Эллери, — мы хоть и продвигаемся вперед, но пока так и не выяснили ничего определенного… — Пожав плечами, он снова повернулся к Лавери: — Мистер Лавери, а с наступлением темноты эти витрины освещаются?

— Нет, мистер Квин. После демонстрации шторы опускаются, и витрины остаются закрытыми до следующего дня.

— Тогда, — продолжил Эллери, — означает ли это, что все эти ваши светильники и лампы — всего лишь муляжи?

Усталые взгляды присутствующих устремились вслед за рукой Эллери. Он указывал на необычной формы светильники с плафонами из матового стекла.

Вместо ответа, Лавери подошел к дальней стене и с легкостью снял один из плафонов. Гнездо для лампы пустовало.

— Нам не требуется здесь дополнительного освещения, — объяснил француз, — поэтому мы запросто обходимся без ламп. — Быстрым движением он вернул плафон на место.

Эллери шагнул вперед, но остановился, покачал головой и повернулся к инспектору.

— А теперь я замолкаю и, как и подобает настоящему философу, буду хранить молчание, — объявил он с улыбкой.

В. помещение вошел полицейский, озираясь по сторонам в поисках начальства, подошел к подозвавшему его Квину, пробормотал несколько слов и быстро удалился.

Инспектор отвел в сторону Джона Грея и что-то шепнул ему на ухо. Грей кивнул и вернулся к Сайресу Френчу, который что-то тихо лопотал, уставившись в пространство бессмысленным взглядом. С помощью Уивера и Зорна Грей развернул кресло Френча так, что старик оказался спиной к лежавшему на полу трупу. Френч никак на это не отреагировал. Врач пощупал его пульс. Мэрион быстро встала и облокотилась на спинку отцовского кресла.

Дверь открылась, и в комнату вошли двое мужчин в белых халатах и фуражках с козырьком, вооруженные носилками. Они отдали честь инспектору, который молча указал пальцем в сторону накрытого простыней трупа.

Эллери, отойдя в дальний угол, задумчиво вертел в руках свое пенсне. Нахмурившись, он бросил на кровать пальто и сел сам, положив голову на сплетенные кисти рук. Наконец, словно зайдя в тупик или приняв решение, вынул из кармана книжечку и начал что-то быстро писать на форзаце, не обращая внимания на двух полицейских врачей, склонившихся над мертвой женщиной.

Эллери не стал протестовать, когда его бесцеремонно отодвинул суетливый человечек, вошедший следом за людьми с носилками, который принялся фотографировать труп на полу, кровать, сумочку и другие предметы, имевшие отношение к жертве. Глаза Эллери рассеянно следили за полицейским фотографом.

Внезапно он сунул книжечку в карман и посмотрел на отца.

— Должен сказать тебе, сынок, — заметил инспектор, подойдя к нему, — что я устал, на сердце у меня неспокойно и меня одолевают дурные предчувствия.

— Дурные предчувствия? Вот еще! Для этих глупостей нет никаких оснований. Дело мало-помалу продвигается…

— О, возможно, ты уже поймал убийцу и спрятал его к себе в карман, — проворчал старик. — Но меня беспокоит отнюдь не убийца, а Уэллс.

— Не стоит переживать из-за Уэллса, папа, — заметил Эллери. — Не думаю, что он настолько уж плох, как ты себе это воображаешь. Пока он цепляется к тебе, я буду работать под прикрытием.

— Но Уэллс может появиться здесь в любую минуту — ему уже доложили по телефону и… Да, в чем дело?

Вошел полицейский, передал сообщение и удалился.

— Ну вот! — простонал инспектор. — Уэллс уже едет сюда. Теперь начнутся аресты, интервью, допросы с пристрастием, набеги репортеров и тому подобное…

Игривое настроение тут же покинуло Эллери. Схватив отца за руку, он отвел его в угол.

— В таком случае, папа, быстро выслушай меня. — Эллери огляделся вокруг — никто не обращал на них внимания. Но на всякий случай он все-таки сильно понизил голос. — Впрочем, если ты уже пришел к каким-нибудь выводам, то я хотел бы познакомиться с ними.

— Ну… — Старик осторожно прикрыл рот ребром ладони. — Между нами говоря, сынок, в этом деле есть некая странность. Что же касается подробностей, то я все еще не определился, что к чему… И если ты в них уже сумел разобраться, то, возможно, потому, что, будучи сторонним наблюдателем, ты находишься в более выгодном положении, чем я. Однако если говорить о преступлении в целом — о возможном его мотиве, — то у меня такое предчувствие, что убийство миссис Френч само по себе не так важно для нас, как то, что именно подвигло на него убийцу…