Перед миссис Дженнингс в середине круга стоял приземистый, мощного телосложения человек, ростом примерно четырех футов или чуть меньше. А плечи у него были на несколько дюймов шире, чем у меня, руки – толщиной с мои бедра и сплошь состоящие из одних мускулов. Он был одет в бриджи, на ногах котурны, а на голове – небольшой колпак с кисточкой. Кожа у него была без волос, но грубая, этакой землистой фактуры. И весь он выглядел мрачным и непривлекательным, и все вокруг него было таким же мрачным и невыразительным, кроме его глаз – они пылали зеленым огнем затаенной ярости.

– Ну! – жестко сказала миссис Дженнингс, – ты не слишком торопился сюда! Что ты мне скажешь на это?

Он угрюмо отвечал что-то, как неисправимый мальчишка, пойманный, но не раскаявшийся. В его речи было много скрежещущих, гортанных и свистящих звуков. Она слушала его некоторое время, а затем оборвала:

– Меня не интересует, кто это сказал, – ты отчитываешься передо мной! Я требую, чтобы ущерб был возмещен – и немедленно, быстрее, чем я закончу этот разговор!

Он снова недовольно что-то отвечал, и она перешла на его язык, так что я не мог больше следить за ходом разговора. Но мне было ясно, что речь идет обо мне. Он бросил на меня несколько злобных взглядов и плюнул в мою сторону.

Миссис Дженнингс вышла из своего круга и тыльной стороной руки дала ему хорошую затрещину прямо по губам. Он в ответ взглянул на нее убийственным взором и прошипел еще что-то.

– Ах, так? – она схватила его за загривок и швырнула через колено, лицом прямо в землю. Затем стащила с ноги туфлю и звучно треснула его по голове. Он только раз взвизгнул, а потом молчал, только вздрагивал каждый раз, когда она его ударяла.

Когда процедура была закончена, она снова швырнула его на землю. Он быстренько поднялся и полез обратно в свой круг, потирая ушибленные места. Глаза миссис Дженнингс стали совсем холодными, а голос гремел и грохотал. Теперь она совсем не выглядела немощной.

– Вы, гномы, всегда заботились о своем имени, – бранилась она. – Я никогда не слышала ни о чем подобном! Еще одна такая ошибка с твоей стороны, и я хорошенько отшлепаю тебя перед всем твоим народом! Ступай! Собери свой народ и накажи своему брату и брату своего брата выполнить мое задание. Во имя великого Тетраграмматона[10] – ступай на место, тебе предназначенное!

Он ушел.

Наш следующий посетитель появился почти в то же мгновение. Он возник сначала в виде маленькой искорки, висящей в воздухе. Затем искорка выросла в живое пламя, огненный шар, в шесть дюймов или даже больше в диаметре. Шар плавал в центре второго круга на высоте глаз миссис Дженнингс. Он танцевал и вихрился, и пылал прямо в воздухе. И хотя я никогда не видел такого прежде, я сразу понял, что это была саламандра. Просто больше некому.

Миссис Дженнингс немного понаблюдала за танцем, прежде чем что-либо сказать. Я видел, что ей, как и мне, нравился этот танец. Это было прекрасное и совершенное зрелище, без малейшего изъяна. В нем была жизнь, поющее веселье, не озабоченное ничем и не имеющее никакого отношения к человеческим установлениям: правильно ли это или неправильно, тyманно или негуманно. Эта гармония красок и линий руководствовалась своими собственными законами.

Полагаю, что я всего лишь точно воспроизвожу, как оно было на самом деле. По крайней мере, я всегда придерживался того принципа, что нужно заниматься своими собственными делами и предоставить другим самим решать за себя. Но здесь было нечто такое, что было прекрасно само по себе, несмотря на те неудобства, которые оно мне принесет. Даже кот перестал мурлыкать.

Голос миссис Дженнингс зазвучал чистым, певучим сопрано, причем в нем не было даже слов. Саламандра ответила рядом текучих звуков, в то же время цвета ядра огненного шара изменялись в соответствии с высотой тона. Миссис Дженнингс повернулась ко мне и сказала:

– Она сразу же призналась, что это она сожгла твое заведение, но ей приказали сделать это, и, кроме того, ей совершенно чужды наши человеческие заботы. Не хотелось бы заставлять ее действовать против своей природы. Может ли она как-то загладить свою вину перед тобой?

Я подумал секунду:

– Скажите ей, что она осчастливит меня, если позволит полюбоваться ее танцем.

Миссис Дженнингс снова запела. Саламандра закружилась и запрыгала, ее нити крутились в вихре и сплетались в сложные и великолепные узоры.

– Это хорошо, но этого недостаточно. Можешь придумать что-нибудь еще?

Я напряженно думал:

– Скажите ей, что, если она захочет, я выстрою камин в моем доме, где она сможет жить, когда захочет.

Миссис Дженнингс одобрительно кивнула и заговорила снова. Я почти что понял ответ саламандры, но миссис Дженнингс перевела:

– Ты ей нравишься. Ты позволишь ей приблизиться к тебе?

– А это мне не повредит?

– Не беспокойся, здесь – нет.

– Тогда – хорошо.

Она нарисовала знак "Т" между двумя нашими кругами. Саламандра следовала прямо за кинжалом, как кошка в открытую дверь. Затем она закружилась вокруг меня и легонько коснулась моих рук и лица. Ее прикосновение не жгло, а скорее пощипывало, я как бы ощущал ее вибрацию непосредственно, а не в виде тепла. Она проплыла перед моим лицом. Я погрузился в мир света, в самое сердце северной Авроры. Поначалу я боялся вздохнуть, но потом все же решился. Никакого вреда мне это не причинило, только пощипывание несколько усилилось.

Странное дела: с тех пор, как саламандра коснулась меня, у меня больше не было ни одной простуды. А до того я обычно сопел носом всю зиму.

– Достаточно, достаточно, – услышал я голос миссис Дженнингс. Огненное облако вышло из моего круга и вернулось в свой. Музыкальная дискуссия подошла к концу, и они почти сразу же пришли к общему мнению. Миссис Дженнингс удовлетворенно кивнула и произнесла: – С этим покончено, дитя огня. Ступай! Она повторила ту самую формулу, что и для короля гномов.

Ундина показалась не сразу. Миссис Дженнингс снова взялась за свою книгу и стала читать из нее монотонным шепотом. Я даже начал засыпать – в шатре было немного душно, – когда вдруг кот принялся шипеть. Он уставился в центр круга, зубы у него были ощерены, спина выгнута дугой, а хвост распушен.