— Ничего не украли.

Глеб загадочно улыбнулся:

— Вы уверены, что ничего?

— Судя по опросам, ровным счетом ничего. Деньги, кредитки, видеокамеры, кассеты, видеомагнитофон, компьютер, диски — все вроде бы на месте. Их просто убили. Хотя я, Глеб, понимаю, ни за что, просто за голубые глазки двух мужчин никто убивать не станет.

— Если произошла элементарная ошибка?

— Ошиблись жертвой?

— Зашел наемный убийца, хотя, насколько я понимаю, убийц было несколько, два или три.

— Все может быть. Если бы были отпечатки, то…

— Если бы да кабы, — произнес Глеб. — А мне вот кажется, что кое-чего недостает. Но мне надо это проверить. Федор Филиппович, мы можем попасть в квартиру?

Генерал Потапчук на мгновение задумался:

— Если надо, то почему бы и нет? В конце концов, я какой-никакой руководитель, курирую это дело, мне подчиняются. Так что, полагаю, можем попасть.

— Завтра с утра.

— Можно и завтра с утра, — кивнул генерал. — Ну где же твой кофе хваленый, вкусный, ароматный, крепкий?

— Все будет исполнено в лучшем виде, — Глеб легко поднялся с кресла. Через минуту он поставил на стол, на пробковое донышко, колбу с кофе.

Они выпили по чашке, поглядывая друг на друга.

— Мне кажется, Глеб, ты что-то недоговариваешь.

— Недоговариваю, — признался Слепой, — но лишь по той причине, что не хочу вас интриговать прежде времени. А вот завтра, если все так, как я полагаю, у меня может появиться результат.

— Какой ты быстрый, — хмыкнул Потапчук, поджав тонкие губы. — Так у тебя все быстро и легко. МУРовцы работали, старались, землю рыли, следователи из прокуратуры тоже проявляют рвение, несвойственное им, мои ребята стараются — ответа нет, а ты вот так быстро!

— Знаете, Федор Филиппович, мне известно немного больше, чем сотрудникам правоохранительных органов. Ведь я был в Витебске, возвращался в поезде вместе с Максом Фурье, видел Сергея Максимова на Белорусском вокзале. В общем, я знаю предысторию, знаю, что произошло там. Есть у меня одно соображение насчет Макса Фурье, но оно странное.

— Говори, Глеб.

— Мне кажется, что не так он прост, как мы о нем думаем, и даже не так прост, как хотел казаться.

— Не совсем въезжаю в твои рассуждения, конкретизируй.

— Если быть конкретным, то это лишь версия, предположение, которое строится на наблюдении за ним, на моих личных воспоминаниях и, может быть, даже на моей интуиции, хотя я понимаю, все это к делу не подошьешь и на стол перед замдиректора не положишь. А Огурцову все мои измышления, впрочем, как и вам, Федор Филиппович, будут просто по барабану.

— Ты говори факты, а не философствуй.

— Фактов у меня, к сожалению, нет. Но мне кажется, что Макс Фурье — не просто журналист-телевизионщик, мне думается, что он выполнял задание и скорее всего за ним стоит организация. Полагаю, это не террористическая организация, а…

— Ты хочешь сказать, он еще и работал на французскую разведку? — Глеб вместо ответа медленно кивнул. — Ну ты, брат, смелую версию высказываешь. Если бы это было так… Хотя, погоди, а почему бы, собственно, и нет? Давай, давай дальше.

— Все, — коротко обронил Глеб. — Дальше, как говорится, сплошной туман. Мне нужно побывать в квартире.

— Хорошо, это я устрою. Тебе нужны документы?

— Да, я хочу отсканировать снимки.

— Пожалуйста. Только сам понимаешь, эти материалы никуда не должны…

— Все я понимаю, что вы, Федор Филиппович, на воду дуть принялись? Разве я когда-нибудь организовывал несанкционированную утечку?

— Сам понимаешь, береженого Бог бережет. И так непонятно, кто сливает информацию журналистам. Иногда мне кажется, эти мерзавцы знают больше нас.

Глеб рассмеялся:

— У них работа такая, Федор Филиппович, они, даже если что-то и придумают, обстряпают все так, что выглядит написанное как чистая правда, как исповедь. Вы же знаете не хуже меня, правда, всегда в деталях, в интонациях, в маленьких штрихах. Вот дети, в отличие от взрослых, воспринимают мир иначе: они запоминают не общее, не праздник, не количество демонстрантов, колонн, надписи на транспарантах, а какие-то совершенно другие вещи, маленькие и незначительные для взрослых, а для ребенка невероятно выразительные и важные.

— Ну вот ты опять бросился в теорию. Знаю я о деталях. Детали, — генерал поднял палец, — это всегда подсказка, путь к постижению истины.

— О, — улыбнулся Глеб, — вы заговорили как поэт.

— Какой к черту поэт, я пять слов зарифмовать не могу, для меня стихосложение хуже высшей математики.

— Вот в том-то и дело, надо искать детали. Будут детали, будут подсказки, и дело станет прозрачным, ясным, как вода в стакане без узоров. Здесь все как вот в этой чашке: пар, аромат и черный непрозрачный напиток. Дна не видно, виден лишь объем чашки.

— Хорошо, — сказал генерал, отставляя чашку и глядя на дно, словно там была подсказка, — давай расстанемся до завтра. На пейджер сброшу тебе время, встретимся во дворе.

Глеб кивнул.

Генерал аккуратнейшим образом, после того как Глеб отсканировал нужные ему материалы, все сложил, расправил тесемки и, перевязав папки, спрятал их в портфель.

— Я бы вас проводил.

— Не надо, — учтиво предупредил Федор Филиппович, — я не такой древний, спущусь и сам доберусь до машины, не волнуйся.

Потапчук неторопливо оделся, подхватил портфель, зонт. Глеб открыл дверь, генерал кивнул на прощание и пошел по лестнице к выходу.

Глеб сел к экрану компьютера и принялся рассматривать отсканированные снимки. Сбросил все на диск, спрятал его, стер снимки из памяти компьютера и, накинув серую куртку, тоже пошел на улицу.

Через пятьдесят минут он уже подъезжал к загородному дому. На заднем сиденье лежал букет цветов, большой и пышный. Цветы были подобраны очень изящно, хотя на первый взгляд букет выглядел бесформенным.

В семь утра пейджер принес Сиверову сообщение, что генерал Потапчук ждет его в девять тридцать.

В девять двадцать пять серебристый «БМВ» остановился в соседнем дворе, а через пять минут Глеб уже стоял возле нужного подъезда. На нем была серая куртка, берет, черные джинсы, кроссовки, на куртке темнели капельки дождя. Потапчук был в плаще и кепке.

Они не поздоровались за руку, как всегда при встрече, а лишь кивнули друг другу.

— Пойдем, — сказал генерал, открывая дверь подъезда. Потапчук шел впереди, Глеб следовал за ним.

На площадке они остановились. Федор Филиппович абсолютно спокойно сорвал с двери бумажки с печатями, открыл дверь и вошел в квартиру.

— Какой неприятный запах!

— Да, воздух застоялся, — произнес Глеб, извлекая из кармана куртки бумажный конверт, натягивая на руки тонкие прозрачные перчатки.

Потапчук посмотрел на него с удивлением, даже брови над серыми глазами приподнялись.

— Что это ты, словно вор?

— Ничего, — ответил Сиверов, — не люблю оставлять следов. Вы присядьте, Федор Филиппович, Сколько у нас времени?

— Сколько тебе надо, столько и есть.

— Надеюсь, сюда никто не придет?

— Если и придут, то я никого не пущу, — сказал генерал с улыбкой.

Глеб начал осмотр квартиры. Он действовал методично и очень профессионально, генерал догадался, его агент по кличке Слепой работает не наугад, а целенаправленно. Он не выдвигал мелкие ящички, не рылся на стеллажах, а открывал лишь шкафы, заглядывал на антресоли, взбираясь на стремянке на последнюю ступеньку, смотрел на шкафах, под диванами, под креслами, кроватями, даже вышел на балкон.

— Где камеры?

— Камеры пришлось отдать, одну и вторую. Камеры — собственность телеканала.

— А где личная камера Макса Фурье?

— Тоже отдана.

— Понятно. Последнюю кассету из камеры француза достали?

Генерал Потапчук задумался, вытащил трубку мобильного телефона и быстро набрал номер.

— Потапчук говорит, — произнес он в трубку, — подполковника Григорьева мне.