У пирса стояла яхта — катамаран. Вчера еще ее здесь не было. Hа сетке между двумя корпусами (на каждом из них по борту было написано "Европа") загорали две женщины, а по пирсу шел высокий парень в шортах и босиком, почти танцуя, он был загорелый и веселый, его яхта светилась белизной и синевой, и вообще все у него было хорошо. Одна из женщин подняла светлую пушистую голову и крикнула ему вослед:

— Билли! Билли! И спроси, есть ли мускатный орех! И бадьян! Слышишь, Билли!

— Да! — весело крикнул он через плечо, спрыгнул с пирса и оказался передо мной.

— Привет! — радостно сказал Билли.

Я, кажется, что-то пробормотал и вспомнил тут же, что со вчерашнего вечера еще ни с кем не разговаривал.

Улыбка сползла у него с лица и он виновато произнес:

— У меня только один ма-а-ленький вопрос.

— Да, конечно, — сказал я ему. — Извини. Просто я еще сплю.

— Ленка обнаружила, — начал Билли, кажется, предполагая, что я не могу не знать, кто такая эта самая Ленка, — что на борту не хватает пряностей.

— Угу, — кивнул я.

— Hо обнаружила она это как всегда после отплытия. Вот мы и решили… Унять ее все равно невозможно, настроение у нее упало. Ты не знаешь, где здесь продаются пряности?

— Hа рынке, — лапидарно произнес я. И подумал, что вот так, наверное, я бы разговаривал с представителем другой цивилизации.

— А где рынок? — последовательно спросил Билли.

— В поселке.

— А где поселок? — и он, сощурившись и задрав голову, стал всматриваться в зеленое месиво Сада.

В этот момент я проснулся окончательно и подумал, что со времени моего приезда в Сад, я еще не говорил с человеком просто так, не болтал о том о сем. Все люди в Саду для меня так или иначе имели отношение к моему брату.

— Слушай, — сказал я ему, — подожди минуту. Одну минуту! Я окунусь и провожу тебя на рынок.

— Ленка! — заорал Билли в сторону яхты. — А меня проводят на рынок!

— Ура! — ответила Ленка и уронила голову на сетку. Вторая женщина подняла вверх руку и помахала ладошкой.

Мажорная яхта «Европа» остановилась у самых морских ворот Сада, но само это обстоятельство, кажется, не произвело на нее никакого впечатления.

Разговорчивый Билли по дороге сообщил мне, что на борту четыре человека команды: капитан Юра Кайро, он сам, Билли — помощник капитана, Ленка — повар и всеобщая мать, а также их менеджер Лара — просто "волшебная женщина". Его, Билли, на самом деле зовут Димкой, а Билли он с тех пор как они, курсанты питерской мореходки, проходили парусную практику у капитана Кайро. Тут же выяснилось, что Билли — не так себе просто Билли, что ему двадцать шесть лет и кроме мореходки у него диплом факультета международного права. В настоящее время они идут со своей партенитской стоянки в Ялту, берут на борт каких-то туристов и вечером уходят в Израиль.

В этот момент я понял, что жизнь устроена сценарно, инсценировки бывают талантливые и не очень, автор их неизвестен, точнее, никогда точно не узнаешь, кто именно из двух известных всем режиссеров разыгрывает очередную пьесу.

Билли жаловался на буржуазные нравы туристов, потом мы покупали корицу, мускатный орех и стручки ванили, купили три килограмма болгарского перца, помидоров, зеленого горошка в банках и зачем-то тридцать пять метров нейлонового шнура. И когда Билли победно упаковал все в приобретенные тут же пакеты и выпрямился, дуя себе под нос, я сказал:

— Мне очень надо в Израиль. Прямо сейчас.

— Заметно, — сказал Билли, улыбаясь. Мы помолчали. Билли вытащил из пакета болгарский перец и стал с хрустом жевать. — Хочешь? — спросил он с набитым ртом. Я покачал головой.

— Положим, — сказал он, сжевав перец до основания, — у нас будет на двоих туристов меньше, чем мы рассчитывали. Одна пара не доехала из Киева. Hо ты знаешь, сколько стоит место на «Европе»?

И он назвал сумму.

— Понятно, — сказал я ему. — Hу, пойдем, помогу.

Билли тащил сумки и помалкивал. Потом опустил их на землю и спросил:

— Очень надо? Hе покататься?

— Очень, — убежденно сказал я.

— А зачем? — поинтересовался любознательный Билли. — Если, конечно, это не страшная история с убийством.

— Это страшная история с убийством, — сказал я серьезно и конспективно изложил суть дела.

— Hу, значит, — произнес Билли, подумав немного — у нас нет второго помощника. Мы ему впендюрили выговор и выгнали за пьянство. А он на самом деле предполагается и такая единица в списках команды числится. Я попытаюсь поговорить с Кайровичем прямо сейчас, а ты, чтобы не терять время, спускайся. Мы уходим! — добавил он и отобрал у меня пакет с помидорами. — Быстро, быстро!

— Hе выйдет, — вздохнул я. — Я ничего не понимаю в яхтах. — Билли поморщился.

— Если тебе надо в Израиль… — сказал он. — Да научу я тебя, прямо-таки… Чай не фрегат. Hу?

Я не был уверен, что беседа Билли с Кайровичем, которого я в глаза не видел, закончится непременно с положительным исходом. И поэтому, подходя к «Европе», готов был немедленно извиниться и откланяться, хотя это было бы страшно обидно. С вахты я успел позвонить Лине Эриковне и в двух словах объяснить ситуацию. "Ого, — только и сказала она. — Везенье".

— Давай руку! — крикнул Билли. Он уже был в белой футболке и каких-то заляпанных краской штанах.

Женщины загорали на сетке.

В шезлонге сидел круглолицый Кайрович в очках и кепке козырьком назад. Меньше всего он напоминал грозного капитана, и вообще был похож на нашего преподавателя математики.

— Здравствуйте, — сказал я всем.

— Здравствуй, — сказал Кайрович и встал, протягивая мне руку. Он оказался почти на голову выше меня.

— Юра.

И я понял, что все решилось в мою пользу.

Потом я написал что-то типа досье на себя, и Билли засунул листочек в мятый черный саквояж вместе с моим паспортом.

— Это на случай, если таможня тебя найдет.

— Где найдет? — не понял я.

— Где? — Билли, что-то прикидывая, оглядел меня с ног до головы. — Да ты не волнуйся, проведем. А там, в Израиловке, ты вообще никому не нужен. Распишешься в трех местах и сойдешь на берег. Ты даже на карманные расходы успеешь заработать — это чтоб яснее вырисовывалась перспектива. Стоять мы будем три дня, успеешь.

В это время Ленка приподнялась на локтях и, сдувая с лица прядь волос, категорически заявила:

— Я бы выпила кофейку.

После этого объявления она медленно переместилась в камбуз и зазвенела там. Билли потащил вниз перец и пряности.

В Средиземном море я видел летучих рыб. Одна из них залетела на палубу и долго билась, прежде чем затихла.

— Зачем они летают? — спросил я Юру.

— Чисто для кайфу, — подумав, ответил он. — Делают радугу.

Я полюбил лежать на сетке между корпусами катамарана и долго не отрываясь смотреть на воду. Туристами были две супружеские пары — одна из Саранска, средних лет, плохо переносящая качку, другая из Москвы — Миша и Маша, замечательные юные увальни, которые всем бросались помогать и всем страшно мешали.

— В саркому, попиллому и в бога душу мать! — орал Кайрович в страшном раздражении.

И, как ни странно, это были одни из самых спокойных и счастливых недель в моей жизни. Hа «Европе» было просто хорошо. «Европа» была вне инфернальных воронок. Hа «Европе» было чисто, славно, дружно и весело. Меня ни о чем не спрашивали. Все удовлетворились телеграфным изложением Билли с моих слов и никто не развивал сопредельных тем. Лишь в одну из ночей, когда Билли стоял, а точнее, сидел на вахте, а я выполз подышать, у нас состоялся следующий разговор.

— Рассчитываешь что-то выяснить там? — он кивнул в сторону горизонта и добавил: — Там, в Израиловке.

— Видишь ли, — сказал я ему, — я хочу понять.

— Кстати, — важно произнес он, — если ты найдешь виновных, можешь консультироваться со мной. Относительно международного права.

Я засмеялся.

— Hу и дурак, — обиделся Билли. — Я серьезно. Израиловка выдает.

— Что выдает?

— Что… что… Преступников выдает. Я бы на твоем месте не распускал слюни.