Теперь она знала, что такое - ревность. Однако, сцен Вадиму не закатывала, подозрениями не терзала и в ящиках стола не рылась. В конце концов, какая разница, кто был с ним до нее? Главное, все уже прошло, ничего этого больше нет.

Есть его однокомнатная квартирка в Люблино. Продавленный диван с отваливающимся подлокотником. Ее полотенце висит в ванной. Ее вещи занимают две полки в шкафу.

"Красавица из пятой квартиры", - говорят про неё соседи. И, бог с ним, с тем, что было "до", гораздо важнее подумать о том, что будет после. "После завтра", после их свадьбы... Да хоть о том же старом диване, который пора заменить, в конце концов!

И все же...

Это было в тот день, когда Вадим получил очередную смехотворную подачку своего босса и предложил сходить в ресторан.

- Давай лучше купим что-нибудь? - неуверенно предложила она. - "Ложе любви" поменяем или смеситель в ванной? А то скоро соседи снизу счет за ремонт нам выставят.

- Да ты мещанка?! - Вадим в притворном ужасе округлил глаза. - Это как же можно ставить на одну доску романтический ужин и какие-то там сантехнические прибамбасы?! Ты бы ещё бачок для унитаза купить предложила!

- Бачок, кстати, тоже нужен.

- Не хочешь в ресторан? Правда, не хочешь? - он взял её ладошку и прижал к своей щеке. - Ну, и не пойдем! Дома поужинаем. Тоже со свечами... А купим диван! Или тебе что-нибудь. Колечко хочешь? Или духи?

Олеся мгновенно устыдилась, растроганная его внезапной нежностью. Поспешно отказалась от своих планов, связанных с приобретением бачков и смесителей. Начала настаивать на походе в ресторан. Не слушая возражений Вадима, вытащила из шифоньера оба своих "парадных" платья. Принялась копаться в лифчиках и колготках.

Он поцеловал её в затылок. Попросил:

- Надень вот это, сиреневое. Оно тебе очень идет.

- Цвета фуксии, - поправила Олеся.

- Ну, цвета фикуса! Один черт, - согласился Вадим, смешно коверкая слово.

Они задержались дома еще, наверное, на полчаса. А потом-таки пошли. И когда Олеся, прекрасная и счастливая, шла в платье "цвета фикуса" по холлу, казалось, что не только люди, но и духи зеркал любуются ею с почтительного расстояния.

Им достался столик рядом с белой решеточкой, увитой темно-зеленым плющом. На белоснежной скатерти в фарфоровой вазе стояли розовые хризантемы, тускло поблескивало столовое серебро. Струнный квартет наигрывал Моцарта. Все было просто чудесно, а при мысли о смесителях и бачках для унитаза делалось смешно и стыдно.

И вот когда Вадим предложил выпить за будущее, из-за дальнего столика встала невысокая женщина с тщательно уложенной прической. Ее спутник, немолодой и кудрявый, проводил женщину неодобрительным взглядом. Вадим обернулся только тогда, когда та подошла совсем близко. Удивленно округлил глаза, хлопнул себя ладонью по коленке:

- Алка? Ты что ли? Откуда ты здесь взялась?

- Да уж взялась, - женщина пожала плечами. Кивнула на Олесю. - Жена? Невеста? Знакомить будешь?

- О, простите дамы! - спохватился он. - Леся, познакомься, это Алка моя давняя подружка. Когда-то неслабо пили вместе в одной студенческой компании... А это - Олеся. Моя почти жена.

- Вечно у тебя "почти", - Алла усмехнулась и присела на свободный стул. - Вон какая девушка красивая! Чего ещё ждешь?

- Да ничего я не жду. Говорю тебе, заявление в следующем месяце подаем... Скажи лучше, Борьку Данилевича давно в последний раз видела?

Олесе на секунду показалось, что Вадим несколько смутился и намеренно увел разговор в другую сторону. Даже глаза опустил, уставившись на носок Аллиного туфля. Туфель был белый, лаковый. Рядом с шелковой нитяной строчкой поблескивало золотое сердечко с хвостиком - такое, какое рисуют на пиковых тузах. Наверное, носок был узковат, потому что сквозь тонкие капроновые колготки бугристо выступали уставшие и синие вены.

- С Данилевичем твоим тыщу лет уже не пересекались. Да и где? Я ведь в стационаре сейчас работаю, - Алла, согнув пальцы, рассматривала свои розовые ногти на свет. - И платят больше, и работа интереснее. Я ведь на микропедиатрии специализировалась... Хотела пойти в Центр семьи и брака, но потом передумала и, в общем, не жалею... Аксенов тоже куда-то запропал: развелся, говорят. Васю тут как-то встретила - посидели, поболтали, кофе выпили... Вот такие дела!.. У тебя-то что интересного, кроме предполагаемой женитьбы?

- Да, ничего. Все как-то так... Работа, работа, работа. Шеф чего-то там воду мутит: оклад повышать не хочет. Я ему привожу цифры, сколько в среднем программист моего уровня по Москве получает - он мне начинает про какие-то объективные возможности компании...

- Ага! И субъективные желания самого начальника. - она понимающе кивнула.

Они беседовали, как, действительно, хорошие, давние друзья, понимающие друг друга с полувзгляда, и Олеся отчего-то чувствовала себя лишней. Нет, о её существовании не забывали, но как-то так получалось, что говорили о бесконечных "Данилевичах - Аксеновых - Ласкаревых", о прежних веселых попойках "а-ля МЭИ и первый мединститут". Даже предстоящую женитьбу Вадима вспоминали в контексте: "А ты чего, Алка, правда, до сих пор не замужем, что ли?.. Да, ладно-ладно тебе кокетничать. Хотела бы - давно выскочила. Сколько народу вечно за тобой ухаживало".

Олеся вяло ковырялась вилкой в салате, время от времени подносила к губам фужер с вином и досадливо думала о том, что вот такие вот "старые подружки", наверное, ещё хуже, чем бывшие любовницы. Любовницы злятся за то, что "единственного и неповторимого" у них отняли, а подружки продолжают считать, что "единственный и неповторимый" - до сих пор их, и только их. Жена, мол, может быть сколь угодно красивой, но студенческое прошлое и воспоминания о бесшабашной молодости всегда будут тянуть к себе с неодолимой силой.

В конце концов, она встала, объяснила, что ей нужно на пару минут выйти и направилась в дамскую комнату. Там достала из сумочки пудреницу, небрежно провела пуховкой на скулам и лбу.

В зеркале отразилась открывающаяся дверь. Красный декольтированный костюм. Русые, слегка осветленные на концах волосы. Алла...

Тоже подошла к умывальнику, включила воду, смочила пальцы, брызнула себе на лицо. Взглянула на Олесю немного виновато:

- Вы обиделись?

- Почему? Вовсе нет.

- Обиделись. Я бы тоже на вашем месте обиделась. Мы вели себя бестактно. Извините... Я очень рада за Вадима. И за вас. Вы - самая красивая девушка из всех, что у него были, и он очень дорожит вами. Остается только надеяться, что у вас все будет хорошо.

- Что вы хотите этим сказать? - напряглась Олеся, уловив в последней фразе какой-то нехороший подтекст.

- Ничего. Вы достаточно близки. Наверняка, откровенны друг с другом. Он вам все рассказывает...

- Да, разумеется. Мы очень много времени проводим вместе. Я часто бываю у него на работе и...

- И все же, Олеся, вы ничего о нем не знаете, - неожиданно закончила Алла и, резко развернувшись на каблуках, вышла из дамской комнаты.

Конечно же, она вернулась за свой столик, к своему угрюмому кудрявому блондину. Конечно же, они, наконец, остались наедине. И все же настроение у Олеси было изрядно подпорчено.

"Вы ничего о нем не знаете", "ничего о нем не знаете", - холодными молоточками стучало в висках. И вино, прежде такое терпкое и нежное, теперь казалось прокисшим...

Ей было больно. Очень больно. Один ноготь надломился едва ли не на середине. По пальцам текла кровь. Но она продолжала копать - тупо, механически остервенело. Светлые волосы, мокрые от пота, прилипали к лицу. Женщина отфыркивалась, резко мотала головой и продолжала копать. Ей не хотелось думать о том, что за слоем туго, но все-таки поддающейся земли вполне может оказаться каменная кладка. Не хотелось представлять, сколько (при самом лучшем раскладе!) килограммов этой земли придется перекидать на пол, чтобы протиснуть в образовавшуюся щель свое измученное, дрожащее тело.